Гера

[1] [2] [3]

Гера

Коля рос хорошим мальчиком. Отец оставил их так давно, что кроме ежемесячных переводов уже ничего не напоминало молодому, неплохо рисующему подростку о том, что отец когда-то существовал. Коля был мальчиком читающим. Его героями были Штирлиц, Зорге и другие разведчики, которые с честью и славой защищали свою Родину на дальних рубежах. Коля с детства мечтал стать разведчиком. Он искренне хотел отдать всего себя целиком Родине, которая учила своих сыновей и дочерей мудрой политике, указывая, что истинно, а что ложно для строителей будущего коммунизма. Агитационно-политическая основа в стране была известной: кто не с нами, тот против нас. Но, кто с нами телом и душой, тот всегда герой. Об этом демонстративно говорили памятники, стелы, транспаранты, демонстрации и имена пионеров-героев. "Вот они истинные герои", – думал Коля, смотря на портреты пионеров героев, нарушивших приказы о том, чтобы не лезть самим, погибнувших и ставших примером подражания для детей СССР. "Я буду таким же. Мной будут гордиться. И, может быть, когда-нибудь, моим именем назовут нашу школу". Он не отказывался, когда директор школы просила его заходить к ней в кабинет, и рассказывал о том, что произошло в классе за последнюю неделю. Его не били. Его не били, потому что делал он это очень тихо и спокойно. Коля готовил себя к будущей карьере сотрудника комитета государственной безопасности.

Когда в девятом классе военком спросил Колю, куда он хотел бы поступать, то Коля знал ответ заранее – Школа КГБ. Военрук немного удивился целенаправленному желанию молодого человека, но посоветовал вернуться к этому вопросу по окончании десятого класса. О разговоре

Николай не забыл и, получив аттестат зрелости, запасся рекомендациями директора школы и завуча, отправился к военкому.

– Знаешь, сынок, это не так просто, – начал издалека подполковник, понимая, что упорством мальчик не обделен, а представители ведомства безопасности хоть и носят погоны, но к армии не имеют прямого отношения.

Но Коля уже разведал ситуацию и, обладая достаточной для этого информацией, предложил военкому продолжить обсуждение в ресторане.

Подполковник пил, как лошадь, изрядно потратив сэкономленные

Николаем деньги от завтраков и обедов. Захватив с собой бутылку коньяка, военком пообещал, что перешлет документы призывника в нужное ему ведомство в ближайшие дни, и молодой человек, получив письменную рекомендацию самого подполковника, будет принят "куда надо" даже без экзаменов.

Вторую половину своего обещания подполковник выполнил, немного напутав или целенаправленно изменив первую. Николай был очень огорчен, получив по почте открытку с приглашением в Высшее общевойсковое командное училище города-героя Москвы, но делать было нечего, так как открытка пришла слишком поздно. Колю действительно брали учиться вне конкурса, но учеба должна была вот-вот начаться.

Забрать документы из училища означало попасть на срочную службу, чего молодому человеку совершенно не хотелось, и Николай

Владимирович Гераничев стал курсантом московского ВОКУ. В училище он также продолжал докладывать начальству о проделах своих товарищей из-за чего, конечно, сам избегал наказаний и был всегда на хорошем счету. В нем еще теплилась надежда, что после выпуска он будет направлен на курсы переквалификации в КГБ, и он всячески стремился к разведдеятельности путем написания рапортов или, как это называли в

СССР, доносов. Начальство решило по-своему, и по окончанию училища через четыре года, получив звание лейтенанта, Гераничев был направлен командиром мотострелкового взвода в полк обеспечения учебного процесса высших офицерских курсов "Выстрел".

Свою работу, если так можно назвать воинскую службу, Гера любил.

Любил свято, никогда не отказываясь от просьб старших офицеров остаться лишний час с личным составом или заступить в очередной наряд. Всегда подтянутый, с отглаженной формой, высокий статный офицер только изредка покидал часть, навещая, живущих в Подмосковье, жену и маленького сына.

Его желание подняться как можно скорее по карьерной лестнице не могло осуществиться без бравой службы солдат и сержантов вверенного

Гераничеву взвода. А для того, чтобы взвод выполнял все, как положено, по уставу лейтенант прикладывал максимум непонятных для рядовых усилий.

– Взвод. Строится. Нет. Рота, строится. Рота, почему с утра смотрим телевизор?

– Так пока одеваемся, товарищ лейтенант…

– Не положено.

– А это не мы, это третья рота смотрит…

– Больше никто смотреть не будет.

Такие обещания Гераничев держал особенно твердо. Вырвав шнур из телевизора, он спрятал его в канцелярии. Утром ситуация повторилась.

– Кто взял шнур? Кто шнур взял? – пытался найти крайнего комвзвода. Обе роты молчали. – Я вас спрашиваю или где?

Лейтенант снова вырывал шнур и спрятал его в сейф к ротному.

Утром телевизор вновь горел тусклой картинкой мультфильма, распевая детским голосом "Оставайся, мальчик, с нами. Будешь нашим королем.

Будешь нашим королем".

– Опять смотрим телевизора, а не наводим порядок в роте?

– Не опять, а снова, – тихо поправил кто-то из солдат.

– Кто опять взял шнур? Кто нарушил мой приказ?

– Никто не брал, товарищ лейтенант.

Гераничев быстрыми размашистыми шагами влетел в канцелярию и вернулся со шнуром в руке.

– Где вы взяли второй шнур? Где шнур взяли? Я вас спрашиваю?

Ханин, отвечай!

– Не могу знать, товарищ лейтенант. Наверное, шнуры у нас плодятся.

– Я тебе пошучу. Я забираю и этот шнур. Нет. Я забираю шнур вместе с блоком.

С этими словами Гераничев вырвал предохранительный блок из телевизора и под возмущенные возгласы солдат удалился.

Дня через три Гераничев явился в роту раньше обычного времени своего появления, держа в руках провод, на конце которого болтался блок с предохранителями. Каково же было его удивление, когда он, еще от входа увидел работающий телевизор, по которому демонстрировали очередной утренний мультфильм.

– Вы где блок украли? Где блок украли? Кто это сделал?

С этими словами лейтенант полез на табуретку и увидел, что предохранительного блока в телевизоре нет. В месте, где должны были находиться предохранители, были намотаны "жучки", к которым смекалистые солдаты привязали два тонких провода, другой стороной зажав их спичками в розетке.

– Я не позволю. Я не позволю. Я напишу рапорт. Ханин, почему телевизор работает?

– Сломать еще не успели, товарищ лейтенант. Но с Вашей помощью…

– Вы понимаете, что нарушаете правила пожарной безопасности?

– Кто нарушает? Я нарушаю? Я брился, товарищ лейтенант. Опасной, конечно, бритвой, но противопожарной точно.

– Выкобениваешься? У нас сегодня ночью обеспечение. Я там на тебя посмотрю.

Когда солнце уже закатилось, а в феврале это происходит довольно рано, мы приехали в грузовике "в поле". Февраль, как положено был лютым, продирая морозом до пят. На такие обеспечения мы одевали ватные штаны поверх двух пар теплых подштанников, валенки, подбушлатники и неизменные, введенные еще Петром Первым, серые шинели. Чернокожие курсанты, прибывшие из одной африканской страны и так не радовались русской зиме, а уж тем более, ночному времени суток, когда мороз неизменно крепчал.

– Товарищ сержант, – приложил Гераничев руку к ушанке, – приказываю вам обеспечить учебный процесс на пулеметной точке, она же точка СВД. Вам понятно?

– Ага, – ответил, я вытягивая на себя пулемет из грузовика.

– Вы почему мне честь не отдали?

– С оружием не положено, товарищ лейтенант, – отпарировал я, занимая вторую руку коробкой с пулеметными лентами.

– Я с Вами потом поговорю.

– С удовольствием, товарищ лейтенант. Главное, что "потом".

Гераничев хотел еще что-то сказать, но, передумав, побежал на место стрельбы из автомата Калашникова. Я посмотрел ему в след и пошел набивать пулеметные ленты и магазины СВД патронами. Партия курсантов приехала довольно скоро. Проинструктировав будущих ворошиловских стрелков технике безопасности, я показал как ведется стрельба и встал в ногах у курсантов, которые по очереди ложились на палатку, чтобы нажать на спусковой крючок. Негры очень смешно смотрелись то на фоне снега, то на фоне черного неба. Это изменение меня очень смешило, и я наклонял голову или приседал, чтобы лицо очередного стрелка попадало на диаметрально противоположный фон.

Наблюдая в полглаза за стрельбой, я разговаривал с солдатом-оператором, когда он сделал шаг в сторону. Я обернулся и увидел, как один из курсантов поднимается на колено, держа снайперскую винтовку в руке и разговаривая на своем непонятном языке. Пытаясь встать и удерживая винтовку, негр неуклюже оперся коленом о лежанку и ствол винтовки, резко покачнувшись, пошел вверх и в нашу сторону. Я прыгнул вперед, ударив ногой по руке курсанта, от чего винтовка упала, а он окончательно рухнул на плащ-палатку.

Что-то затараторив, негр опять схватил винтовку, и тогда я, не разбираясь, дал ему валенком по голове, от чего винтовка вылетела у парня из рук, и он ткнулся носом в сугроб.

– Прекратить! Прекратить! Сержант, вы что себе позволяете? – полковник, который проводил огневую подготовку по всему участку, уже бежал к нам вместе с переводчиком.

– Товарищ полковник, курсант жестко нарушил технику безопасности, размахивая заряженным оружием и тем самым подвергая смертельной опасности рядом стоящих курсантов и командиров. Я сделал минимальное, чтобы обезопасить себя и других курсантов.

– Молодец, сержант. В рыло ему дать надо было, – не меняя выражения лица, проговорил полковник. – Слышь, толмач, переведи ему, что он нарушил технику безопасности и мог кого-нибудь убить.

Переводчик быстро заговорил на непонятном языке, негр стал очень быстро что-то отвечать.

– Товарищ полковник, он говорит, что оружие не пристрелено. Он ни разу не попал.

– Товарищ сержант…

– Сейчас проверим, товарищ полковник. Может быть, прицел сбился, пока он ею размахивал.

Я перехватил СВД, вогнал свой магазин с трассирующими патронами и прикинул силу усиливающегося ветра. Светящаяся зеленым светом во время полета пуля погасила лампочку, обозначав сбитую мишень. По движению пули я видел, что, передавая друг другу оружие, африканцы чуть зацепили оптический прицел, но править его при полковнике я не решался.

– Держи, отличник,- вручил я винтовку обратно негру.

– Он говорит, что все равно не пристреляна, – перевел переводчик фразу после очередных промахов.

Ни слова не говоря, я поднял СВД, снова вставил свой магазин и, стоя на колене, уложил две мишени, зная, что целиться надо уже не в центр, а чуть-чуть правее.

– Тренироваться им больше надо, товарищ полковник.

– Правильно. Молодец сержант. А ты переведи им, что если они, уроды, не будут тренироваться и метко стрелять, то как они будут у себя управлять полками и армиями? Уроды – переводить не надо.

До конца стрельб африканцы не выдержали. Уехали раньше, оставив мне больше десятка полностью набитых пулеметных лент на точке, куда меня перевел взводный после окончания стрельб из снайперской винтовки. Гераничев подошел ко мне, когда я убирал в коробки пустые пулеметные ленты. Заполненные патронами лежали на столе.

– Сколько осталось?

– Штук десять-двенадцать.

– Все патроны на хрен. Понял?

– Так точно, – не придавая значению его слов, ответил я.

Гераничев ушел. Я вынул первый патрон и начал, упираясь на соседние торчащие из ленты гильзы по одному выковыривать патроны.

Патроны поддавались тяжело. Держать холодный металл в рукавицах уже промерзшими руками мне было крайне не удобно. Руки все время соскальзывали, я ударил палец, начав злиться, и тут меня осенило:
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.