Высшие Курсы "Выстрел" (1)
[1] [2] [3] [4]Это было последней каплей среди всего, что меня поразило с утра.
Я так и не нашелся, что сказать. Боров ушел, а в роту вошли два молодых офицера. Оба были худые и высокие. На ногах у лейтенантов скрипели хромовые сапоги, но один из них явно не получал удовольствие от своего появления в казарме. Они прошли мимо меня в канцелярию командира роты, что-то тихо говоря друг другу и посмеиваясь. Я продолжал стоять посреди расположения, не зная, чем себя занять. Ротный вошел в роту как раз в тот момент, когда лейтенанты вышли из канцелярии.
– Лейтенант Гераничев. Это твой замкомвзвода, сержант Ханин.
Гераничев пожал плечами.
– Ладно.
И, пройдясь вдоль коек, вышел из казармы.
– Товарищ капитан, – подошел я к ротному.- А кто был второй лейтенант?
– Мальков. Командир третьего взвода. Ты пока располагайся. Все замкомвзвода спят на крайних к проходу койках. Вон твоя койка и тумбочка. Вещи сдашь в каптерку. Вопросы есть?
– Есть. У меня набор значков. Мне сказали, что в линейных частях крадут. У Вас в канцелярии есть сейф. Можно мне туда значки положить?
– А какие значки? – внимательно посмотрел на меня капитан.
– Гвардия, отличник, классность и спортивные.
– И на все есть разрешения?
– На все.
– Ну, давай, – протянул ротный руку, чуть подумав, и я вложил в нее белую коробочку.
– Спасибо.
Ротный скрылся за дверями канцелярии, а я пошел в каптерку.
Каптерщиком во второй роте был армянин Санданян, а исполняющим обязанности старшины – сержант Стефанов.
– Тебе чего? – спросил меня Стефанов, когда я вошел. Его черные смоляные брови поднялись вверх. Он сидел в одних штанах и майке и выглядел не хуже орангутанга в зоопарке – его тело было покрыто густой темной шерстью. И руки, и плечи, и видные из-под майки части тела показывали на его принадлежность к тому животному типу самцов, которых очень любят женщины.
– Ты старшина?
– Ну?
– Я тебе барахло сдать должен.
– Тут брось.
– Тараман, – стоя на лестнице, спросил Санданян, – что с его тряпками делать?
– Тараман? – удивился я – Это откуда такое имя?
– Обычное имя. Греческое. Я грек, – объяснил Стефанов.
– Так что его с барахлом делать?
– Оставь. Потом посмотрим, – спокойно сказал Тараман, и я понял, что, взятая в Коврове, словно сшитая по мне парадная форма, явно пропадет в ближайшее время.
Форма провисела еще несколько дней и потом действительно пропала.
Солдаты в роте поговаривали, что Тараман приторговывает ротным тряпьем, продавая его стройбатовцам, но меня это не сильно волновало. Я понимал, что, несмотря на пройденное в армии, мне предстоит еще несколько месяцев, за которые новая форма может, как внезапно появиться, так же внезапно и пропасть. Тем более, что все дембеля демонстрировали не армейскую форму, а одежду, приобретенную в полковом магазине. Именно этими покупками они и собирались воспользоваться, чтобы продемонстрировать дома, чем сегодня способна проводить армия домой своих сыновей.
Во взводе у меня была всего дюжина солдат, четверо из которых уже являлись почти гражданскими и выполняли мелкие задания ротного и комбата, из-за чего со мной почти не соприкасались. Из остальных солдат четверо отслужили, как и я полтора года, а оставшаяся четверка была следующего призыва и являлась полноправными
"черепами". По национальному составу взвод был большей частью азиатский. В подразделении, больше напоминавшем по количественному составу отделение, чем взвод, был только один русский солдат, который постоянно пропадал в штабе курсов "Выстрел" виду того, что умел профессионально писать красивым почерком.
Солдат в роте было всего тридцать четыре души, включая четырех сержантов. По одному на взвод. Четвертый, пулеметный взвод не имел даже командира взвода, и солдаты подчинялись всем офицерам роты без разбора.
Аналогичная ситуация существовала и в третьей роте, располагавшейся с нами, как говорится, перед одним телевизором.
Сначала мне показалось помещение маленьким, и только на следующий день я сообразил, что расположение разделено не на две, а на четыре части. Перпендикулярно зданию стояла стена, за которой обитали роты связистов и артиллеристов. Наша половина делилась также на место сна для нашей и соседней роты. На разделяющей стенке висел общий для мотострелковых рот телевизор, с которого и начиналось утро в казарме.
– Рота, подъем! – Тараман уже стоял в штанах и тапочках посреди расположения. – Рота, подъем. Сегодня заступаем в наряд. А пока встаем, наводим порядок и на завтрак.
Солдаты не спеша поднимались, направлялись в туалет и к умывальникам. Понятие "зарядка" в казарме отсутствовало, как таковое, что создавало ощущение спокойной, тихой жизни. Умывшись, одевшись и застелив собственные койки (никаких признаков дедовщины в казарме проявлено не было), и, не то, чтобы построившись, но собравшись в единую толпу, мы направились в солдатскую столовую.
Столовая на меня произвела впечатление еще на ужине. Ровные, на удивление чистые столы. Куда более приличные порции, чем в учебке, и идеально убранное одноэтажное помещение. Перед выходом из столовой стоял грузовичок. Небольшое деревце на газоне было выкорчевано с корнем, и следы на кузове грузовика явно говорили, что кто-то не вписался. Около водительской двери стояли два солдата, и один громко ругался:
– Ты чурка, ты дебил! Как ты водишь? Кто тебе права дал? Ты их купил? За три барана купил?
– Зачем обижаешь? Не купил – подарили.
– Кто подарил?
– Папа подарил. На день рождение подарил.
– Идиот. Тьфу, – сплюнул сержант. – Я же тебя спрашивал – водить умеешь?..
– Нэт, ты спрашивал, есть ли права. Да, права есть…
– Уйди. Уйди с глаз моих долой.
Солдат, не спеша, повернулся, сунул руки в карманы и ушел.
– Рота, в казарму. Наводим порядок на территории, – прокричал
Тараман, и мы побрели без всякого построения к казарме, пиная листья и окурки.
Наведения порядка не получилось. Через двадцать минут явился ротный и сказал, что весь личный состав направляется в музей на курсах "Выстрел". Это не привело большинство солдат в неописуемый восторг, так как во время уборки можно было куда-нибудь тихо отойти или придумать себе занятие по символической уборке прошлогодних листьев у дальней березы за парником, где никто тебя и искать не будет, а при таком культпоходе придется стоять и… ничего руками не трогать. Но приказ есть приказ, и рота, построившись всего в течение получаса, направилась к главному корпусу курсов "Выстрел".
Мы шли мимо офицерских жилых корпусов и общежитий, где обитали курсанты, имеющие минимальное звание майоров. Мимо магазинчиков и парков. Мимо здания сауны и подсобных помещений. Мимо учебных корпусов и тренировочных залов. Территория курсов "Выстрел" была обширной. На входе в двухэтажное здание генерального корпуса, под которым явно виднелся рабочий подвал с окнами, нас приветствовал подполковник.
– Кто меня не знает – я куратор второй роты подполковник Амусов.
И вместе с вашими непосредственными командирами мы решили провести общую экскурсию места, где вы имеете честь служить. Это не просто часть, это Краснознаменные, ордена Ленина и Октябрьской революции, высшие офицерские курсы "Выстрел" имени маршала Шапошникова.
Единственного офицера царской армии, оставленного Сталиным в живых.
Вы имеете честь обеспечивать учебный процесс по подготовке старшего офицерского состава советской армии и иностранных учащихся. А теперь пройдем внутрь, и начальник музея старший прапорщик Иванюк расскажет вам об экспонатах, собранных в это месте.
– Кучнее, кучнее, – начал Иванюк. – Высшие офицерские курсы
"Выстрел" были основаны в 1918 году. Первым начальником курсов был
Филатов…
Слушать монотонный голос прапорщика было не очень интересно, но он постоянно одергивал отвлекающихся.
– Посмотрите на портрет. На портрет посмотрите. Солдат ты куда смотришь? Вот на этот портрет башку свою поверни. Это один из начальников курсов "Выстрел" Яков Крейзер. А вот на этом портрете генерал-полковник дважды Герой Советского Союза Давид Абрамович
Драгунский. Давид Абрамович дольше всех являлся начальником курсов
"Выстрел". Шестнадцать лет. С 1969 по 1985 года. Вот какой умный был. Очень умный и хороший человек. Я его лично знал. Он со мной за руку здоровался.
– Он был председателем антисионистского комитета, – подал голос кто-то из солдат.
– Да, был. Верно. Ему Родина доверила. А сюда посмотрите. Сюда.
Это комната посвящена маршалу Шапошникову. Борис Михалыч был выдающийся военный деятель и теоретик, профессор. Вот тут, под стеклом его ордена. Три ордена Ленина, два – Красного Знамени, очень редкий орден Суворова I степени, ну и другие ордена и медали. Ты куда смотришь солдат? Там баб нет, там шинель весит. Шапошникова шинель. Видишь, какая большая. Таких, как ты, в эту шинель двоих можно завернуть. А это фуражка маршала. Шестьдесят четвертого размера. У тебя какой размер, солдат? Пятьдесят второй? Вот сразу понятно, что мозгов ноль. А у Шапошникова шестьдесят четвертый размер фуражки! Во, какая голова была. Сразу было видно – умный человек. Ума много, голова большая и фуражка, значит, большого размера нужна, – сделал логический прапорщицкий вывод начальник музея.
Дальше мы прошли в комнату, где хранились образцы оружия. Первый раз в своей жизни я воочию увидел и американскую автоматическую винтовку М-16, и израильский УЗИ, и другое иностранное оружие, но, самое главное, что тут были представлены десятки видов автомата
Калашникова. Кто только не производил это оружие: и китайцы, и египтяне, и африканцы, и, конечно, Советский Союз.
– Товарищ прапорщик, а кто сейчас командир курсов? – спросил я.
– Ты чего, новенький?
– Так точно. Два дня как в полку.
– Тогда понятно. Ты прибыл практически одновременно с генерал-майором Генераловым. А до него два года начальником… не командиром, а начальником курсов был генерал-лейтенант Кривда.
– Есть "правда", а есть "кривда", – схохмил кто-то из солдат.
– Вот когда ты будешь генералом, тогда и будешь шутки шутить, – обрезал его Иванюк. – На этом наша экскурсия закончилась. Всем выходить. Живее, живее. Руками витрины не трогаем. Живее.
Рота построилась и под предводительством офицеров отправилась в сторону казарм.
– Гераничев, – сказал ротный, как только мы отошли за угол, – отведи роту в казарму, мне домой надо зайти.
[1] [2] [3] [4]