12. Перекресток Париж (1)

На следующий день в четыре часа пополудни он постучался в комнату 609 отеля «Лютеция». Дверь распахнулась, и он через порог увидел незнакомое юное существо. Простите, я, кажется, ошибся. Существо протянуло к нему руки. Нет-нет, вы не ошиблись, сэр! Входите и делайте все, что вам в голову придет. Ну, конечно, это была она, несмотря на короткую мальчишескую стрижку. На ней было обтягивающее черное платьице с двумя тонкими бретельками на голых плечах. Грудь была едва ли прикрыта. Юбка обрывалась на уровне лобка. Солидными частями ее туалета были только большие белые кроссовки и длинные белые носки.

Охваченный мгновенным неудержимым желанием, он ворвался в комнату, схватил Нору за плечи, запечатал ей рот своими губами и склонил ее тело поперек широкой постели. Она оказалась без трусиков, так что его пенис не встретил никаких препятствий для быстрейшего и максимального проникновения. Оказавшись под ним, хныча и вскрикивая, она продолжала играть роль уличной поблядушки.

– Угодно вам, чтобы я сняла свои туфли, сэр? – прошептала она, когда они переходили к их излюбленной коленно-локтевой фигуре речи.

– Не смей! – прорычал он в ответ. Сам он тем временем снимал свои шмотки штуку за штукой. Полумрак распутства царил в комнате.

Интересно, сколько людей сейчас трахаются по всему Парижу, думал он, как всегда, не очень-то к месту. Тут он заметил, что Нора смотрит куда-то вбок, он проследил направление – это было темное зеркало. В его смутном отражении он разглядел лысого старого развратника, насилующего хорошенькую школьницу. Он слегка прикусил ей кожу над лопаткой. Она жалобно пискнула, полностью в своей роли. У нее тоже есть свои собственные актерские свойства. Фактически у всех под обычным поведением таятся актерские свойства. В каждом человеке живет хороший актер, и он может проявиться при определенных обстоятельствах. В данном случае при обстоятельствах неутомимо таранящего хуя. В комнате, между прочим, вовсю витал мышиный запашок кокаина.

При следующей перемене позиции – на этот раз Нора уселась сверху – он вступил в следующий раунд неуместных мыслей. Какие странные мы создания! Мы такие странно плотные, у нас так много органов, расположенных так тесно друг к другу. Почему мы не были созданы каким-то менее запутанным, более воздушным, более эфирным путем? Почему так получается, что высшее проявление любви не может быть достигнуто без втыканья определенного отростка (по-английски звучит «шут») в определенную продолговатую полость? Почему это не может происходить каким-то менее зверским путем, ну, скажем, сведением каких-либо поверхностей, дыханьем изо рта в рот? Мы представляем собой комбинации каких-то странных на вид процессов. Все, что мы едим, даже самое вкусное, превращается в говно, которое из нас выходит через отверстие очень близкое к органу любви. Что это такое, если не последствия первородного греха? Может быть, оригинальный концепт был каким-то другим, но потом он на некоторое время отклонился? И мы, бедные твари, как раз и являемся странными фантомами этого «некоторого времени», которого без нас нет?

Странным образом основательные идеи, бродящие в его уме, совсем не отражались на его выступлении ниже пояса. После каждой эякуляции – а их было уже тридцать в ходе «изнасилования школьницы» – его фаллос немедленно возвращался в боевое положение. Будем откровенны, он засек время и теперь с тупой улыбкой отмечал, что прошло уже триста семьдесят минут, а все неясно, сколько еще этих блаженных минут впереди.

В конце концов «школьница» вырвалась из его объятий и с полубезумным выражением на лице попыталась спасти свою измученную и кровоточащую зону от очередного раунда безжалостного траханья. Трудно было больше обрадовать его или кого-то еще в нем: он стал преследовать бедную крошку от стены до стены и перехватывать ее на пороге единственного возможного убежища в ванной. Она забилась на полу в угол и умоляюще вытянула руки. Пожалуйста, хватит! Остановись! Я больше не могу! Он сел рядом с ней, взял ее руки и стал целовать их так страстно, как будто они и были самыми чувствительными частями ее тела. Потом без сопротивления раздвинул ей ноги и снова вошел.

Часы тикали, он наблюдал движение их стрелок и думал с тупым удовлетворением, как сильно он побил свой собственный рекорд. Не удивлюсь, если я уже побил рекорд «Лютеции». Надо будет спросить на обратном пути у портье, какой у них рекорд. Говорят, в Очичорнии есть один рекордсмен, которому двух часов не хватает на один пистон. Теперь и он посрамлен с его жгутами и шприцами папаверина. Однако я должен все-таки выразить какую-то жалость, какое-то сострадание моей партнерше. Согласно Артуру Шопенгауэру, сострадание – это единственное, что отличает нас от животных. Он сжал ее бедра и с долгим воем ввел в нее наконец все свое внутреннее содержание без остатка. Два тела распались, и он немедленно заснул.

Проснувшись, он увидел, что Нора сидит в кресле, одетая в обычные джинсы и светшетку,[215] с сигаретой в одной руке и с напитком в другой. Ничто, кроме мальчишеской прически, не напоминало в ней недавнюю сучку-ученицу.

– Ты меня не любишь больше, – сказала она печально.

– Ты так думаешь? – Ему было неловко от своей наготы. Его орган напоминал теперь жалкого воробышка, а не победоносного орла, каким он его видел последний раз. 210 …брассери (от фр . brasserie) – зд .: кафе. 211 …слип-дресс (от англ . slip-dress) – платье-комбинация. 212 …преппи-аристократ (от англ . preppy, preparatory – приготовительная школа, приготовишка). 213 …скрипт… (от англ . script) – сценарий, рукопись. 214 Allez-y! – вперед! давайте! (фр .) 215 …светшетку… (от англ . sweatshirt – фуфайка).
[1] [2] [3] [4]