12. Перекресток Париж (2)

– Это не меня ты трахал, – сказала она. – Другую, и ты знаешь кого.

Он пошел в ванную и вернулся с полотенцем, обкрученным вокруг бедер.

– Ты знаешь, Нора, что ближе тебя у меня нет никого в мире.

Она кивнула:

– Я знаю. – Потом добавила: – Но это другое дело.

Он промолчал. Тоска высасывала у него изнутри то малое, что осталось. Потом сказал:

– Пожалуйста, пожалей меня, любимая.

Она прошептала:

– Я жалею. – И положила ему руку на поблескивающую макушку. – Бедный шут. Расскажи мне о своем отце.

Он вздрогнул:

– Что я могу рассказать о человеке, которого никогда не видел?

– Ты знаешь что, – сказала она.

Он рассказал.

Она вздохнула с облегчением:

– Слава Богу, это почти точно так, как я воображала. Ты помнишь, Саша, что я тебе рассказала после полета на шаттле? Мне нелегко было раскрыть даже для тебя этот запрятанный ящичек. Поэтому я ждала, что ты мне раскроешь свой. Я чувствовала, что это как-то связано с отцовством. Сначала думала, что ты себя воспринимаешь предателем по отношению к Степе и Льву, и только потом забрезжило что-то, уходящее к Якову Корбаху. В мужчине всегда живет мальчик, и этот мальчик хочет знать отца. Когда-нибудь Бобби потребует у меня ответа, кто…

Алекс прервал ее:

– Не волнуйся, он не потребует. Бобби прекрасно знает, кто его отец.

Нора почувствовала, что входит в зону сильной тряски.

– О чем ты говоришь? Как он может знать то, чего даже я не знаю, его мать? Просто тогда, среди дурацкой бешеной жизни, я вдруг захотела ребенка, вот и все.

Алекс прикоснулся губами к ее руке.

– Знаешь, давай закроем эту главу нашей соуп-оперы. Я давно уже понял, что твой первый муж, Дэнни-революционер, беглый из списков ФБР по обвинению в убийстве двух копов, наведывался тогда к тебе. Он и есть отец Бобби.

Не меньше пяти минут прошло в молчании. Рука ее несколько раз тянулась к ночному столику, очевидно, за транквилизатором, но останавливалась. Несколько раз она пыталась откинуть свои длинные волосы, потом спохватывалась, что их нет. Наконец она произнесла:

– Как Бобби может знать? Я никогда ему не говорила о…

Алекс пожал плечами:

– Бартелм мог навестить сына в швейцарском колледже.

Нора взвизгнула:

– Это он сам тебе сказал об этом?! Вчера?! Когда я ходила в туалет?!

Он осторожно взял ее руку в свои ладони.

– Пожалуйста, Нора, успокойся. Бобби ни слова мне не говорил о своей жизни. Мы толковали о Ренессансе.

Она вырвала у него свою руку:

– Тогда откуда ты знаешь?!

Он видел перед собой ее сощуренные, почти враждебные глаза.

– Откуда ты, Нора, узнала о моих снах с отцом? Как ты почувствовала эту девку в белых тапочках? Нам с тобой трудно что-то держать в секрете друг от друга.

Тогда она сказала спокойно:

– Оденься и оставь меня одну. Я засыпаю. Давай опять расстанемся надолго. Поезжай, куда тебе надо, – в Голливуд, в Россию? Поцелуй меня напоследок и испаряйся!

Не успел он выйти из комнаты, как она заснула, провалилась в темную яму без пушинки света.

Проснулась с ощущением полной неподвижности. Не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ее сын Бобби сидел перед ней. Он внимательно смотрел куда-то над ее головой. В незнакомом зеркале на незнакомой стене она видела его спину в клетчатой рубашке, потом саму себя, распростертую среди трубок на кровати, а позади кровати большой металлический ящик с флюктуирующими красными огоньками. Потом она услышала возбужденный голос сына: «Моник, давление поднимается! 80 на 45! Продолжает расти! 95 на 55! Она выкарабкивается!»

В следующий момент Нору захлестнуло чувство безмерной любви к своему единственному отродью.