Глава первая (1)

– Сам сказал.

– Что? – не понял Вадим.

– Не “что””, а “кто”. Сам. Понимаете, о ком я? Догадываетесь? САМ. Сам сказал. Могли бы, между прочим, и сообразить, ей-богу.

– Врете, – проговорил Вадим и поперхнулся.

– Невежливо. И даже грубо.

– Не мог он вам этого сказать.

– И однако же – сказал. Сами посудите: откуда еще мы могли бы такое узнать? Кому бы мы еще могли поверить, сами подумайте?

В этот момент Тимофей Евсеевич словно очнулся от гипноза. Он издал странный скрипучий звук, сорвался вдруг с места и кинулся прочь – огромными прыжками, перескакивая через натянутые палаточные стропы, петляя из стороны в сторону, словно исполинский потный заяц с прижатыми красными ушами, – выскочил из расположения и помчался к северному склону, прямо на призрачно мерцающие сахарные головы Эльбруса.

Все следили за ним, словно завороженные. Потом большеголовый любитель орешков спросил быстро, почти невнятно:

– Скесать его, командир?

– Да нет. Зачем? Пусть бежит… – Эраст Бонифатьевич вдруг легко поднялся и помахал своей тросточкой кому-то поверх кухонной палатки – видимо, тем, кто оставался у машины: все в порядке, мол, не берите в голову. – Пусть бежит, – повторил он, снова усаживаясь на место. – У него свои дела, у нас свои, правильно, Вадим Данилович?

Вадим молчал, глядя вслед Тимофею Евсеевичу, – тот все еще скакал, все еще петлял, мелькая длинными голенастыми ногами в кирзовых никогда не чищенных сапогах. Он неплохо все это проделывал для пятидесятилетнего с лишним мужика, обремененного внуками и болезнями, – и даже очень неплохо. Видимо, сам господин Ужас нес его на своих бледных крыльях, и он сейчас не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел.

– Молчите… – проговорил Эраст Бонифатьевич, так и не дождавшись не то чтобы ответа, но хотя бы какой-нибудь от Вадима реакции. – Продолжаете молчать. Проглотили дар речи… Ну, что ж. Тогда начинаем эскалацию. Кешик, будь добр.

Лысый носорог Голем-Кешик тотчас же надвинулся сзади и взял Вадима в свои металлические потные объятия – обхватил поперек туловища, навалился, прижал к складному креслу, зафиксировал, обездвижил, сковал – только хрустнули внутри у Вадима какие-то не то косточки, не то хрящики. Теперь Вадим больше не мог шевельнуться. Совсем. Да он и не пытался.

– Руку ему освободи, – командовал между тем Эраст Бонифатьевич. – Правую. Так. И подвинься, чтобы я его физиономию мог видеть, а он – мою. Хорошо. Спасибо… Теперь слушайте меня, Вадим Данилович, – продолжал он, придвинув свое неприязненно вдруг осунувшееся лицо в упор. – Сейчас я преподам вам маленький урок. Чтобы вы окончательно поняли, на каком вы свете… Открыть глаза! – гаркнул он неожиданно в полный голос, вскинул свою черную указку и уперся острым жалом ее в щеку Вадима пониже левого глаза. – Извольте смотреть глаза в глаза! Это будет серьезный урок, но зато на всю вашу оставшуюся жизнь… Лепа, делай раз!

Большеголовый мелкий Лепа освободил горсть от орешков, вытер ладонь о штаны и приблизился, небрежно брякая челюстями щипчиков. Это были блестящие светлые щипчики, специально для орехов – две металлические ручки с зубастыми выемками в том месте, где они скреплялись вместе поперечным стерженьком. Большеголовый мелкий Лепа неуловимым привычным движением ухватил в эти зубчатые выемки Вадимов мизинец и сжал рукоятки.

– Такой маленький и такой непр-риятный… – сказал ему Вадим перехваченным голосом. Лицо его сделалось серым, и пот вдруг выступил по всему лбу крупными каплями.

– Не паясничать! – приказал Эраст Бонифатьевич, мгновенно раздражаясь. – Вам очень больно, а будет еще больнее. Лепа, два!

Мелкий Лепа быстро облизнулся и ловко перехватил второй палец. “Н-ну, ты! – прошипел Вадиму в ухо рыжий Голем-Кешик, наваливаясь еще плотнее. – С-стоять!..”

– Все. Хватит… – Вадим задохнулся. – Хватит. Я согласен.

– Нет! – возразил Эраст Бонифатьевич. – Лепа, три!

На этот раз Вадим закричал.

Эраст Бонифатьевич, опасно откинувшись на спинку кресла, наблюдал за ним, играя черной указкой с шариком. На лице его проступило выражение брезгливого удовлетворения. Все происходило по хорошо продуманному и не однажды апробированному сюжету. Все совершалось правильно. Непослушному человеку вдумчиво, аккуратно, умело и со вкусом давили пальцы, причем так, чтобы обязательно захватить основания ногтей. Человек кричал. Вероятно, человек уже обмочился. Человеку преподавали серьезный урок, и человек был расплющен и сломлен. Что, собственно, в конечном итоге и требовалось: человек в совершенно определенной кондиции. Потом он распорядился:

– Все. Достаточно… Лепа! Я сказал: достаточно!

И они отступили, оба. Вернулись на исходные позиции. Как псы. В свои будки. Псы поганые. Шакалы. Палачи. Вадим смотрел на посиневшие свои пальцы и плакал. Пальцы быстро распухали, синее и багровое прямо на глазах превращалось в аспидно-черное.

– Мне очень жаль, – произнес Эраст Бонифатьевич прежним деликатным голосом светского человека. – Однако это было безусловно необходимо. Необходимый урок. Вы никак не желали поверить, насколько все это серьезно, а это очень серьезно! Теперь следующее… – он сунул узкую белую ладонь за борт пиджака и извлек на свет божий длинный белый конверт. – Здесь деньги, – сказал он. – Неплохие, между прочим. Пять тысяч баксов. Вам. Аванс. Можете взять.

Длинный белый конверт лежал на столе перед Вадимом, и Вадим смотрел на него стеклянными от остановившихся слез глазами. Его сотрясала крупная дрожь.

– Вы меня слышите? – спросил Эраст Бонифатьевич. – Эй! Отвечайте, хватит реветь. Или прикажете мне повторить процедуру?
[1] [2] [3] [4]