Глава девятая (2)

[1] [2] [3]

– Дурак, – сказал ему наконец Вадим. – Можешь ты хотя бы понять, что ко мне женщина должна прийти сейчас? На хрен ты нам с ней нужен, спрашивается?

– Какая еще женщина? – спросил подозрительный Матвей.

– Людмилка. Помнишь Людмилку? Манекенщицу?

– Помню Людмилку, – признался Матвей, все еще пребывая в тисках страшных подозрений, но уже значительно помягчев.

– Я ей еле дозвонился, договорились на сейчас, неужели не понятно?

– Что-то ты не очень сейчас похож на Дон Жуана, – сказал Матвей, сверля его прокурорским глазом.

– Это почему еще? На что ты намекаешь? Очень даже похож. И не порти мне удовольствие, пожалуйста. Вали отседова.

В конце концов удалось отвязаться. Вадим взбежал по лестнице, отпер дверь в квартиру и – остолбенел на пороге. Он совсем забыл, что вытворял здесь двое суток назад, и на мгновение в панике вообразил, что это ОНИ побывали тут, – мстительные и злобные, как гарпии, подлые и беспощадные. Паника была внезапна и сокрушительна, словно взорвалось что-то у него внутри, он чуть не упал – ноги подкосились, но тут же очухался и все вспомнил. Прошел в комнату, поднял и поставил (среди хаоса и мусора) перекосившийся торшер (мамин любимый), огляделся, осторожно ступая по разбросанному, прошел к окну, выглянул сквозь задернутые тюлевые занавески.

Матвей отнюдь не уехал, он все еще стоял возле своей мусоровозки – задрав голову, глядел на его окна. Этот не уедет, нет. Этот не уедет никогда. Он будет терпеливо ждать, чтобы проверить: прибудет ли названная Людмилка, когда прибудет, одна ли, на какое время?.. Урюк под контролем…

Он огляделся, нашел телефонный шнур, проследовал вдоль него до аппарата, погребенного под старыми журналами “Знание – сила” вперемешку с папками с рукописями, набрал номер. (Телефон – на удивление – работал.) Людмилкин хриповатый голосок произнес высокомерно: “Вы разговариваете с автоответчиком. Оставьте сообщение после короткого сигнала”. Короткий сигнал прозвучал, но Вадим не стал оставлять никакого сообщения. Да подите вы все в жопу! Он шваркнул трубкой по аппарату, поднялся с корточек и еще раз огляделся. Жуть! Срам! Мерзость запустения!.. Ненавижу… Он был по натуре своей аккуратист и терпеть не мог любого беспорядка. Может быть, именно поэтому, напившись и потеряв человеческий облик, он всегда такой отвратительный беспорядок учинял. По принципу доктора Джекила, он же – мистер Хайд… Спасибо, что хоть полы не заблевал в расстройстве чувств при потере личности…

Добрый час он старательно, скрупулезно и даже с неким сладострастием убирал авгиеву конюшню, Матвей внизу, видимо, утомившись ждать (а также, видимо, вспомнив о наличии второго входа на лестницу – со двора), уехал наконец. Когда Вадим покончил с разбросанными журналами, поднял и поставил на место книжную стенку, Матвей позвонил и осведомился, как он там. На вершине блаженства, ответил Вадим. “Точно?” – “Абсолютно”. – “Имей в виду, – сказал Матвей, – я все время дома и машина под парами. Если что – так сразу!..” – “А как Тенгиз?” – “Он тоже под парами”, – сказал Матвей. “Спасибо, ребята, но, ей-богу, ничего больше не надо, – сказал Вадим. – Все устроилось”. “Как?” – спросил Матвей. “Само собой”, – ответил Вадим. “Но если все само собой устроилось – еще чудесней!” – процитировал Матвей и повесил трубку.

Тут Вадим спохватился и позвонил к тетке в Наклажную. Мама подошла, и они поговорили. У мамы все было в порядке, слава богу, только ангина пока еще не прошла, а в остальном все в порядке. И у Вадима все было в порядке. Во всем мире стоял сплошной, беспросветный и полный порядок, оставалось только передвинуть на место диван, уехавший на середину комнаты, и расставить по местам рассыпавшиеся книги, устилающие пол, как пестрая стая мертвых птиц…

И в этот момент Вадим вспомнил. Вспомнил, кто говорил ему: не трепыхайся и не напрягайся, все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Это же, конечно, Андрей Белюнин ему сказал. Страхоборец. В первый же раз, когда он, весь трясясь и в отчаянии, прибежал к нему жаловаться и просить защиты. “Не унижай себя надеждой. Все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Просто считай, что ты уже мертв, и тогда никто и ничего с тобой сделать не сможет…” Он вспомнил это, и ему снова стало страшно, как и тогда, хотя теперь, казалось бы, бояться было уже нечего. Длинное породистое лицо брезгливо глядело на него с того конца тоннеля, освещенное почему-то только слева – золотистым ровным светом. Да ведь я еще вдобавок и богат теперь, подумал он вдруг. Но сразу же отогнал от себя эту мысль как преждевременную и потому – опасную.

* * *

..А в это самое время Андрей Юрьевич Белюнин (по прозвищу Страхоборец) сидел на кухне своего приятеля Сережи Вагеля, известного (среди драбантов) также под кличкой “Эль-де-през”. Неспешно обменивались нейтральными репликами (главным образом насчет хоккея), сосали пиво из длинных холодных банок и наблюдали искоса за действиями малолетнего сынишки Эль-де-преза, сидящего тут же на собственном стуле за тарелкой еды. Сынишка сражался со своим ужином. Диспозиция была такая: в левой руке он держал большой однажды надкусанный ломоть хлеба, в правой – вилку с насаженной на нее четвертинкой котлеты, и еще полкотлеты вместе с горкой картофельного пюре неаппетитно стыло в тарелке. Кроме того, приблизительно четверть котлеты и некоторое количество хлеба пополам с пюре находилось у него за щекой, отчего миловидное, черноглазое (в мамочку) личико выглядело болезненно асимметричным.

Мама со старшенькой в данный момент плавали в бассейне, а папа Эль-де-през старательно и бездарно исполнял строгий наказ: “изжарить котлеты, разогреть пюре, накормить Существо, дать ему столовую ложку пертуссину, и в восемь часов – спать”. Однако существо кормиться не желало. У существа вообще никогда не бывало аппетита, а уж если кормлением занимался папаня, процедура приема пищи превращалась в котлетомахию и в сущий цирк.

– Жу-уй! – в очередной раз не вытерпев, распорядился Эль-де-през нарочито занудным голосом. – Жуй и глотай. Горе луковое.

Луковое Горе совершило несколько торопливых движений челюстями, ничего не проглотило и снова застыло в неподвижности, почти уже трагической.

– Не желает, – объяснил Эль-де-през. – Не желает, и все тут. В отказе стоит.

– А может быть – пусть? – осторожно предположил Андрей, понизив на всякий случай голос.

– То есть как это – пусть? А кто жрать за него будет?

– Проголодается – сам попросит.

– Что ты в этом понимаешь? – сказал Эль-де-през с усталым пренебрежением. – Папаня аховый…

Андрей плотно зажмурил глаза и поднял обе руки (ладонями вперед) в знак того, что молчит, сдается и вообще заткнулся навсегда, а Эль-де-през произнес решительно, адресуясь уже не к нему:

– Значит, так. Прожевать и проглотить то, что за щекой! Потом – доесть что на вилке, половину пюре, и я тебя отпускаю. Договорились?

Горе Луковое быстро-быстро закивало и сейчас же принялось жевать – образцово-показательно, всем телом: даже зубами прищелкивая по ходу дела, даже на стуле подпрыгивая и усиленно размахивая вилкой с куском котлеты. (Может быть, в надежде, что кусок слетит на пол, и проблема решится тогда как бы сама собою?)

– Пива еще хочешь? – спросил у Андрея опытный отец, поднимаясь к холодильнику. – Есть “Туборг”, между прочим.

– Спасибо, мне достаточно.

– Ухты, какие мы твердокаменные!

– А знаешь, как товарищ Сталин товарища Молотова называл?

– Знаю: твердокаменный ленинец.

– Угу. Почти. Он называл его “каменная задница”.

– Ну да? И что – с осуждением? Или – одобрительно?

– Скорее, одобрительно.

– Вот странная вещь, – заметил Эль-де-през глубокомысленно. – Кого ни послушаешь, у всех товарищ Сталин всегда в хорошем настроении, добрый и шутит…

– Это называется “селекция наблюдений”, – объяснил Андрей. – Просто те, кто видел его в плохом настроении, не выжили, и их рассказов история нам не сохранила.

– Может быть, – согласился Эль-де-през. – А может быть, он и в самом деле был неплохой мужик? А?

– Вроде твоего хозяина?

– Ты кого имеешь в виду? – спросил Эл-де-през, сразу же профессионально насторожившись (словно кто-то в толпе сунул вдруг руку во внутренний карман пиджака).

– Что значит – “кого”? У тебя так много хозяев?

– А-а-а… Нет, мой хозяин в порядке. Грех жаловаться. Печальный человек с длинными волосами.

Андрей посмотрел на него с удивлением.

– Да ты поэт! Как сказано, однако: “Печальный человек с длинными волосами!”.

– Да это не я сказал, вообще.

– А кто?

– Неважно.

Тут Андрей поймал на себе внимательный взгляд черноглазого Существа, и хотел было подмигнуть ему ободряюще… или скорчить какую-нибудь гримасу посмешнее… или хотя бы губы свои сочувственно этак поджать… Но – не решился. Поостерегся. Дети его недолюбливали, и он это знал. Что-то в нем их настораживало: они старались не разговаривать с ним, уклонялись от игр и не принимали его шуток. Это его огорчало, но не так уж чтобы слишком. Неприятно, конечно, когда такой вот симпатяга глядит неприязненно и с опаской, но бывают ведь ситуации и похуже, не так ли?.. Например, когда на тебя неприязненно смотрит какой-нибудь дьяволоподобный питбуль.

– Значит, так, – решительно объявил папа Сережа, перехвативший этот обмен взглядами, но понявший его совершенно неправильно. – Будем все-таки лопать или будем в гляделки с дядей Андреем играть?

– Соку хочу, – объявило Луковое Горе, уклоняясь от прямого ответа на поставленный вопрос.

– Так. Желание законное. Подливаю соку. Пей. Но после – немедленно глотай то, что у тебя за щекой, и, черт с тобой, давай сюда эту котлету, и хлеб можешь оставить, положи на тарелку, я все уберу, только вот этот кусок котлеты доешь… который на вилке. Договорились, нет?

Это было похоже на полную и безоговорочную капитуляцию, каковой оно, по сути, и было. Андрей великодушно пропустил разгром опытного и умелого папы Сережи мимо внимания и спросил:

– Ну, хорошо. “Печальный рыцарь с длинными волосами”. А поподробнее?

– “Печальный человек”. Цитируешь, так цитируй.

– Виноват… “Человек”. И что он, спрашивается, за человек? О нем же легенды ходят. Это все правда?

– Смотря что именно.

– Что он из людей делает овечек, например.

– Это как?

– Приходит к нему человек, – объяснил Андрей. – Мафиозо какой-нибудь. Людоед. А выходит – смирный, как овечка. Вегетарианец.

Эль-де-през покачал головой.

– Первый раз слышу.

– Что у него квартира – Эрмитаж пополам с Лувром. Сплошь увешана старинным оружием, латами там разнообразными, ятаганами…

– Не знаю. Дома у него никогда не был.
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.