2
[1] [2] [3] [4]– Господи, – сказал Делани, – возможно, нам следует взорвать этот мир. Как ты думаешь, когда планета расколется пополам, документы с цифрами доходов погибнут?
Нет, – ответил Джек. – Они останутся на микрофильмах, хранящихся в подземных сейфах.
– Ты отнимаешь у меня последнюю надежду, – сказал Делани. – Объясни, чем ты занимаешься в Париже со своими вояками?
– Всем понемногу, – пояснил Джек. – Принимаю прибывающих в Европу конгрессменов, когда мой начальник занят; строчу отчеты, отбиваюсь от газетчиков, сопровождаю фоторепортеров, уводя их подальше от секретных объектов, сочиняю спичи для генералов…
– Давно ли ты выучился писать?
– Любой человек, знающий, что в слове «устрашение» пятая буква – «а», а не «о», годен для составления подобных речей.
Делани раскатисто засмеялся.
– И как тебя занесло на такое место?
Это произошло случайно, – ответил Джек. Как и все в моей жизни, подумал он.
– Одним воскресным днем я играл в теннис на кортах Сен-Жермен, – сказал Джек, – в паре с одним полковником из ВВС. Мы выиграли. Он не захотел терять надежного партнера и предложил мне эту работу.
– Полно заливать, – сказал Делани. – Такие легкомысленные люди не встречаются даже среди офицеров ВВС. Наверняка он о тебе уже кое-что знал.
– Конечно, – согласился Джек. – Ему было известно, что когда-то я работал в кино; натовцы собирались заказать документальный фильм о своей организации, и тут подвернулся я…
– Гвидо! – закричал Делани, обращаясь к шоферу, только что едва не врезавшемуся в такси. – Если я погибну по твоей вине, ты этого никогда себе не простишь!
Водитель повернул голову, сверкнув широкой, счастливой, белозубой улыбкой; только его темные глаза остались печальными.
– Он понимает по-английски? – спросил Джек.
Нет. Но, как всякий итальянец, восприимчив к интонации. Скажи мне, – произнес Делани, – как твоя семья? Сколько у тебя детей? Трое?
– От какой из жен? – сказал Джек. Делани усмехнулся.
– От нынешней. Сколько у тебя детей от первых двух, мне известно.
– Двое, – сказал Джек. – Мальчик и девочка.
– Ты счастлив?
Делани изучающе уставился на Джека.
– Ага, – сказал Джек.
Везде, кроме аэропортов и некоторых других мест, подумал он.
– Наверно, мне тоже следовало жениться на француженке, – сказал Делани.
Он состоял сейчас в четвертом браке; третья жена Делани стреляла в него на улице из охотничьего ружья.
– Попробуй как-нибудь, – сказал Джек.
– Вот закончу фильм и приеду к тебе в Париж, – сказал Делани. – Это пойдет мне на – пользу. Полюбуюсь семейной идиллией. Если я когда-нибудь его закончу.
– О чем он?
Джек дотронулся до лежащей на сиденье розовой папки. – Ничего оригинального. Делани скорчил гримасу.
– Бывший американский солдат, запутавшийся в жизни, попадает в Рим и встречает там свою прежнюю любовь. Средиземноморская страсть, сдобренная англо-саксонским чувством вины. Сюжеты с каждым днем становятся все более избитыми.
Замолчав, он угрюмо уставился на плотный транспортный поток.
Джек тоже посмотрел в окно. Они проехали мрачную церковь Санта Мария Маджоре.
– Когда-нибудь, – сказал Джек, – по дороге из аэропорта я остановлюсь здесь и посмотрю, как выглядит это здание внутри.
– Это единственный город, – заметил Делани, – где меня не тянет в церкви.
Он сухо усмехнулся.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но в 1942 году я даже исповедовался. Это было в Калифорнии. Кардиолог сказал, что мне осталось жить шесть месяцев.
Когда церковь скрылась из виду, Делани добавил:
– Да, в течение нескольких лет нам обоим чертовски везло.
– Да, – согласился Джек.
– Мы приносили друг другу удачу, – сказал Делани. – Мы словно были на какой-то период застрахованы от провалов.
Он грустно улыбнулся.
– И надо же было начаться проклятой войне. Делани покачал головой.
– Может быть, мы снова принесем друг другу удачу. Как прежде. Это ведь возможно, правда?
– Вполне, – подтвердил Джек.
– Боже, – сказал Делани, – каким ты был тогда красавцем. Он вздохнул.
– Проклятая война, – тихо произнес Делани и добавил более оживленно: – В конце концов, мы оба остались живы. Не так уж это и мало – жить, да еще в Риме. Ты бывал здесь прежде?
– Два или три раза, – сказал Джек. – По несколько дней.
– Послушай, – сказал Делани. – У тебя есть планы на вечер?
– Нет, – ответил Джек.
– Ты уверен, что не назначил свидание какой-нибудь истосковавшейся по тебе пышногрудой итальянской кино-звездочке?
– Вынужден напомнить тебе, – мягко сказал Джек, – теперь я солидный государственный служащий. Прошлое кануло в Лету.
– О'кей, – сказал Делани. – Я позвоню тебе через час. Ты успеешь принять душ, смыть с лица дорожную пыль. Тебя ждет сюрприз.
– Какой? – спросил Джек в тот момент, когда швейцар открыл дверь автомобиля, остановившегося возле отеля.
– Увидишь, – загадочно ответил Делани вылезающему из машины Джеку. – Приготовься к увлекательному вечеру. Встретимся в баре через час.
Водитель уже извлек из багажника вещи Джека; швейцар понес их к гостиничному подъезду. Машина отъехала. Джек помахал рукой Делани, повернулся и зашагал вверх по ступеням. Из вращающейся двери вышли две женщины и мужчина. Они преградили путь Джеку, и он остановился. Женщины держали своего спутника под руки, словно он был болен; более рослая из них обхватила рукой его талию. Поравнявшись с Джеком, мужчина внезапно вырвался и, покачиваясь из стороны в сторону, шагнул к нему. На лице незнакомца блуждала улыбка, волосы его были растрепаны, глаза, смотревшие на Джека, налились кровью. Замахнувшись, мужчина ударил Джека по носу.
– Сэнфорд! – закричала одна из женщин.
– О, боже! – вырвалось у второй.
Джек отлетел назад, глаза его увлажнились. Колонна, оказавшаяся за спиной у Джека, не дала ему упасть. Он тряхнул головой, пытаясь вернуть четкость окружающим его предметам, собрался, стиснул кулаки и шагнул к ударившему его человеку. Но было уже поздно. Мужчина опустился на колени; вяло взмахивая руками, точно, дирижер перед оркестром, исполняющим медленный вальс, он глупо улыбался Джеку.
– Вы что, с ума сошли?
Джек застыл над человеком, касаясь его носком ботинка и ожидая, когда хулиган встанет и его можно будет ударить.
– Arrivederci, Roma[4], – сказал мужчина.
Женщины засуетились вокруг своего спутника; просунув руки ему под мышки, они безуспешно пытались поставить его на ноги. Все трое были явно американцами, женщины, похоже, уже разменяли пятый десяток; коренастому мужчине в измятом костюме было лет тридцать пять.
– О, Сэнфорд, – проговорила более высокая женщина, чуть не плача, – что ты творишь?
Ее шляпу украшали две искусственные гардении.
– Позвать полицейского, сэр?
Швейцар, сделав скорбное лицо, застыл возле Джека.