глава двадцатая. Горящий бассейн «Пантелеева»

Обращение №3.145:

Кликушечий женский голос:

— Куда мне еще обращаться, куда?! Я уже звонила в вашу израильскую церковь, молила: — Да за ради Хоспода Боха нашего Христа, помохите!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл sindikat

«… наши ледовые сатурналии в «Лужниках» подготавливаются в ситуации тревожного ожидания чего-то страшного. Вчера на перекличке, во время обсуждения, в дверях показалась Рутка, бледная и испуганная.

— Что?! — крикнул ей Клавдий. — Кто тебе поставил пера?

— Там… — проговорила она, как-то жалко вякая бледными губами… — там…

Клава крякнул, вышел из-за стола и проковылял к двери. Вернулся через полминуты и мрачно проговорил:

— Мы получать телефон, что еще несколько минут мы будем «бум!».

Все воззрились на Шаю. Вернее, на его пиджак, словно тот мог сейчас запросить духов — прятаться ли всем нам под столы, или не стоит…

Далее, ведомые Шаей и Эдмоном, все мы, как на учениях, выстроились в темном коридорчике возле Юной стражи Сиона. Топтались, перешучиваясь… Однако под ложечкой довольно мерзко посасывало…

Разумеется, тревога оказалась ложной…

Собственно, ничего нового не предвидится. Дни такие — день рождения фюрера, да еще проклятый этот футбольный матч на большой арене, и буквально в те же часы. Уже с неделю какие-то мозгляки беспрестанно звонят и голосами юных онанистов обещают расправу. Жалко, что попадают они не на меня, с моим прославленным сквернословием, а на Машу, которая, будучи сама грубиянкой, при звуке грубого голоса падает в обморок — самым натуральным образом.

А вчера звонила вернувшаяся из Подмосковья, совершенно истерзанная научной своей деятельностью Норочка Брук и с истерическими нотами в голосе рассказала о некой только что прошедшей научной конференции в доме отдыха «Пантелеево». О Пожарском, который на заре перестройки стал сколачивать еврейские просветительские общества по провинциальным городам. Такой непоседливый Минин-Пожарский, грубая просветительская работа.

Его гвардия — в основном, конечно, водопроводчики, но — еврейские водопроводчики. С запросами. Они уже прочитали учебник университета Вечной учебы для дистанционного образования, грянули оземь и обернулись лекторами. И теперь желают залудить конференцию. Делается это просто — переписка учебника и провозглашение его с амвона. И поскольку Нора возглавляет Коллегию профессоров при Центре Иудаики, то обязана мотаться по таким вот незатейливым мероприятиям.

Ну, «Пантелеево» как «Пантелеево» — не ремонтировался лет двести, в столовой — макароны на макаронах и макаронинами погоняют, и так далее. Но Пожарский не хочет менять место встреч, говорит, что Клещатик дает самые низкие цены. (Еще бы не низкие, — за этот бассейн, за это — как там, в фамильной его ктубе? — «прелестнейшее имение под небом»)…

Ну-с, наутро — торжественное открытие конференции. Пожарский сияет, горит и провозглашает. Затем — пленарная установочная лекция — «Великие евреи — мужчины и женщины».

На трибуне буфетчица из зенитного училища — роскошная грудь, подпертая роскошным животом. Роскошные бронзовые кудри по плечам, видать, с утра побывала в местной парикмахерской у Клавдии Семеновны. Начинает говорить — профессора околевают на своих стульях. Это не лекция, это поэма! Обилие деталей, подробности, рвущие сердце: «Юдифь ступала медленной чувственной поступью… Садилось солнце… Ослик, привязанный к ограде позади шатра Олоферна, издал короткое ржание»… И так далее… Короче — пилотная образцовая лекция.

Я, говорит Нора, почувствовала, что сейчас начну чесаться. По рядам ко мне пробирался Абраша Ланской, светило и гений, зажимая рукою живот с мученическим выражением лица (впрочем, у него, с его дисбактериозом, всегда мученическое выражение лица). «Нора! — прошептал он задушенно, — не вздумайте воспользоваться здесь туалетом! Нет воды!»

«Абраша, — ответила Нора, — как вы могли подумать… Я вообще им не пользуюсь, никогда!»

— «Шатер освещало полуденное солнце… Оводы облепили морду ослика…»

Тогда поднялся профессор Конецкий — известный ученый, автор трех монографий и двух словарей — и спросил обморочным голосом:

— Скажите, откуда вы все это взяли?

Она тряхнула бронзовыми кудрями и, торжествующе глядя на босса, — на Пожарского, — который, сука, наслаждался содеянным, отрезала:

— Но допустим же полет воображения!..

…С Норой у нас не только взаимная симпатия. Синдикат поддерживает некоторые научные проекты, например, ежегодные международные конференции по иудаике, весьма серьезные. Впрочем, и УЕБ поддерживает их: на образование, на молодость, на талант давать так же легко, как на прокормление старости. И Нора — редчайший дипломат — старается, чтобы и на таком, весьма научном, действе спонсорам досталась толика их удовольствий. — Послушайте-ка, родненький, — говорит она мне, — я слышала, что ваш сайт Синдиката, — его ведь делает этот милый мальчик?..

— Это девочка, Женя, — привычно поправляю я.

— …ах, да? Она так похожа на мальчика… я слышала, что ваш сайт — один из лучших… Почему бы нам в качестве факультатива не презентовать его на конференции? По-моему, будет здорово… Так я включаю в программу, да?..»

С наступлением весенних дней как-то уплотнилась жизнь, события бегут, бегут, светает раньше, праздники наезжают один на другой. На носу — торжественный Вечер Памяти Шести миллионов, вокруг которого продолжаются войны, интриги, челночные телефонные переговоры и прочая спровоцированная Кларой Тихонькой и Главными раввинами непристойная возня.

На днях опять состоялось которое уже по счету совещание глав организаций-спонсоров. И опять все то же: истерика Клары, брошенная сумочка, энергичное запудривание носа, мрачный Виктор, зам. по финансам Еврейского Совета, отсутствующий, но приславший теплое приветствие и ценные советы Гройс…

И лукавый Берл Сужицкий, при виде которого я опять вспомнила веселого хулигана, катившего обруч вдоль арыка, по запятнанной солнцем ташкентской улице.

В разгар Клариного скандала я написала, скатала в шарик и пульнула ему через вишневый стол записку: «надо поговорить». Он кивнул и после совещания мы с час примерно сидели в ближайшей кондитерской… Он действительно очень образован в специальных религиозных вопросах. И вообще, вызывает у меня смешанное чувство опаски, симпатии и уважения.

— На что вам эти раскопки, землячка? — спросил он, улыбаясь, с узбекским акцентом: «зэмляшькя»…

— Нужно, — коротко ответила я. — Поверьте. Нужно.

— Ох… Так, с чего начать… — он помедлил, взял пакетик с сахаром, надорвал и высыпал содержимое в стакан, неторопливо размешал…

— В целом, в еврейской традиции достоверной считается информация, записанная в Талмуде или переданная кем-нибудь из великих законоучителей, вроде Рамбама или Саадии Гаона. Непререкаемый авторитет источника — гарантия того, что непроверенную, искаженную или недостоверную информацию они от своего имени передавать не станут.

В Талмуде, как вы знаете, есть два источника информации: Мишна и последующая за ней Гемара…

— Слушайте, Берл, — перебила я, — пожалуйста, не церемоньтесь и не деликатничайте по поводу моих комплексов и амбиций. В этой области я не знаю ни черта. Так что валяйте, разъясняйте подробно…

Он одобрительно засмеялся, кивнул, покрутил ложечкой лимон на дне стакана…

— Отлично! Итак, два источника информации: Мишна и Гемара — то есть комментарии Мишны и Агада. На основе Мишны выводятся законы, следовательно, все, что записано в ней и в Гемаре, — абсолютно достоверно… Ну а Агада — это сборник этических постулатов и тайных знаний, зашифрованных так, чтобы недоумок или чужой самостоятельно из них ничего извлечь не смог.

Так вот, о коленах есть два упоминания. Одно в Мишне, другое в Агаде.

Трактат Санхедрин в 11 части, страница «куф» — что, кстати, в гематрии равняется 100 или 10 умноженное на десять — цитирует Мишну. Передаю приблизительно к тексту, смысл таков: два колена (мы, то есть), в будущем вернутся в Эрец Исраэль, а десять не вернутся, ибо утратили свою долю в будущем мире из-за оголтелого идолопоклонства. Имеется в виду, конечно, не конкретный человек, — среди сегодняшних евреев есть, несомненно, потомки разных колен, — а именно колено, как некое национальное целое… Например, Рамбам в своих письмах — игрот, — упоминает, что часть колена Дана ушла в Эфиопию с царицей Савской, и приводит информацию, соответственно которой они живут там и придерживаются еврейского образа жизни. Нынешние эфиопы — их потомки, перемешавшиеся с местными племенами и утратившие почти все признаки еврейскости. Кроме внешности… Вы, конечно, встречали в Израиле эфиопов, поразительно похожих на какого-нибудь вашего родственника, только черных… ну, и Пушкины у вас там и сям бродят…
[1] [2] [3]