Глава 9. Горький дым страха (1)

– Посмотрим, – сказал я. – Вы как попали ко мне? Где вы мой адрес взяли?

Он занял боевую стойку, выставив вперед – острую рыжую бороду:

– Это, конечно, было потруднее, чем дурехе Филоновой заморочить голову. Но я, правда, доведись мне заниматься сыском, был бы сыщиком получше вас…

Я искренне засмеялся:

– Ну, в этом-то я и не сомневаюсь! Однако желательно, чтобы вы ответили на мой вопрос.

Он снова сел на подоконник, достал из кармана кисет, насыпал в бумажку табаку, ловко свернул длинную «козу», закурил, потом не спеша сказал:

– Замечу для начала, что я не должен отвечать на ваш вопрос. Но, коли это вас так волнует, расскажу. Я ведь сразу понял, какой агитатор был у Филоновой, как только она мне о вас рассказала. И раз уж вы так вцепились в меня, я решил дать вам возможность сыграть со мной на вашем поле. У меня-то вы себя неуютно чувствовали, – Иконников коротко, хрипло хохотнул.

– Да, вы меня тогда своим аспидом прилично пуганули, – невозмутимо кивнул я.

– Шутил я, – снисходительно заметил Иконников. – Вот я и захотел поговорить с вами, а в справочном бюро адрес мне не дают – изъята карточка. Тогда я позвонил по вашему служебному телефону и какая-то милая девушка, как только я сказал ей, что говорят из газеты, дала мне ваш домашний номер. А дальше уже и узнавать нечего было. Дверь в комнату была открыта. Кстати, вы впредь лучше рекомендуйтесь корреспондентом – масса людей испытывает к прессе трепетное, почти идиотическое почтение.

Я слушал его и думал о том, что сейчас происходит наглядное разрешение многолетней дискуссии, которую ведут между собой юристы: может ли представитель закона при исполнении служебных обязанностей врать? Во имя самых гуманных интересов может ли быть использована самая пустяковая ложь? Разве недопустима ради сотворения большей правды маленькая, конкретно необходимая ложь? Почему следователь не может привлечь на помощь своему профессиональному бескорыстию крошечный обман против большой корысти преступника? Ну кажется, почему нельзя этого сделать?!.

Самодовольный рыжий ответ сидел напротив и нагло скалил желтые зубы. Расколов меня с этой глупой выдумкой – агитатором, он морально уровнял свои шансы с моими, обретя неправедное сознание внутренней нравственной правоты и силы, он перестал чувствовать себя преследуемым, он теперь партнер в игре и может сам раскинуть сети на ловца. Ну что ж, теперь я запомню это навсегда – правду мутить нельзя ничем. Глупо это очень, ужасно глупо. И стыдно… А Иконников врет – не собирался он мне дать ответный матч, что-то совсем другое его привело ко мне.

Я скинул плащ, аккуратно повесил на вешалку, достал из карманов батон и молоко, поставил на стол, пригладил перед зеркалом волосы, сел к столу, извинился, снял телефонную трубку и набрал номер.

– Дежурный по городу слушает, – услышал я бодрый голос Зародова.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – сказал я. – Докладывает инспектор Тихонов. Запишите во внутреннюю служебную сводку…

– Это ты, Стае? – не понял Зародов.

– Да-да. Записывайте. Сегодня в 19.20, возвратившись с работы, я застал у себя дома гражданина Иконникова, проходящего по делу о краже в квартире Полякова в качестве свидетеля. В настоящее время Иконников находится у меня. Поскольку факт встречи оперативного работника у себя на квартире с фигурантом по делу может иметь сомнительное этическое толкование, прошу руководство Управления рассмотреть вопрос о возможности дальнейшего использования меня по делу. Все. Официальный рапорт я подам завтра…

Зародов спросил:

– Стас, ты серьезно?

– Абсолютно.

– Может быть, тебе подослать кого-то из ребят?

– Ни в коем случае. До свидания, – и положил трубку.

Иконников внимательно, спокойно рассматривал меня, пока я говорил по телефону. Совершенно невозмутимый вид был у него, будто я и не о нем вовсе говорю. Только уголок рта слегка дергался.

– Слушайте, а вы боитесь, что я вас убью? – спросил он задумчиво.

– Ну, это у вас еще кишка тонка! – засмеялся я. – Вы уж совсем меня каким-то недоумком представляете.

– Нет, я вас не считаю недоумком. Просто мы с вами очень разные люди.

– Совсем разные, – согласился я. – Я бы даже сказал, что мы с вами ничего общего не имеем.

– А вот это неправильно, – усмехнулся он. – Все люди между собой чем-то связаны, что-то имеют общее. Просто мы все разбиты на группы, разные по своим задачам и формам взаимодействия. Как, например, кулачный бой и выступление симфонического оркестра.

– Может быть, – сказал я безразлично. – Молока хотите?

– Хочу, – сказал он оживленно. – Я почему-то всегда есть хочу.

Я достал из буфета два стакана, налил молока и разломил батон пополам.

– Угощайтесь.

– Спасибо. Вот видите, как все в мире повторяется – сегодня мы преломили хлеб, а завтра… – Иконников тяжело вздохнул.

– Никакой символики в этом я не усматриваю. Просто я устал и мне лень вставать за ножом.

– В том и дело, – угрюмо пробормотал он. – История лепилась не по символам, а, наоборот, прецеденты черпались в ней. Я прожевал хлеб и ответил:

– Для оценки исторических прецедентов существует здравый смысл…

– Оставьте! – махнул он рукой. – Здравый смысл почти никогда не бывает разумен, потому что в нем безнадежно перемешалась аккумулированная мудрость мира с ходячими предрассудками и копеечными суевериями…
[1] [2] [3] [4]