Глава 9. Горький дым страха (1)

Никакой я ему не начальник – он вовсе в другом управлении работает, причем в той же должности, капитан, – так же, как и я, но раз он ведет такую линию, значит и мне следует ему поддакивать.

– Обнаружил я у приемщика товарища Комова бесквитанционку. Не выписал он, значит, квитанцию и наряд на ремонт магнитофончика…

– Да бросьте вы, товарищ инспектор, шум из-за ерунды поднимать, -перебил его Комов. – Какая это бесквитанционка? Ну, приятель зашел, предохранитель ему надо сменить. Что я с него, восемь копеек получать буду? Давайте я сам за него в кассу их внесу и оформлю заказ, если уж на то дело пошло!

Севастьянов сказал нравоучительно:

– Дружба дружбой, а денежки врозь. Особенно если они через госкассу проходят. Один – восемь копеек, другой – восемь рублей, а третий…

– Что третий? – спросил Комов. – Вы же, кроме этого «Филипса», не нашли ничего. Так зачем обобщать? Вот и давайте говорить про восемь копеек. Хотя, честно говоря, про восемь копеек и говорить-то совестно…

– Вот видите, Комов, какой вы совестливый да широкий человек. Не то что мы – копеечные душонки, крохоборы, – засмеялся Севастьянов. – Только как мне в невежестве моем техническом знать – восемь копеек или восемь рублей?

Комов быстро зыркнул по нему острым глазом, небрежно бросил:

– А вы проверьте….

– Так я ведь не понимаю в этом ничего, – развел Севастьянов руками.

– Тогда и говорить на людей зря не надо, – серьезно сказал Комов.

Севастьянов, прищурившись, посмотрел на него, и я понял, что его тихо веселила гоношня этого парнишки. Он сказал мне:

– Станислав Павлович, вы-то наверняка в этой технике разбираетесь. Поглядите, там что, действительно только предохранитель сгорел?

Взгляд Комова метнулся мне в лицо, как удар, я ощутил, как его взгляд давит на меня, спрашивает, волнуется, боится. И пока он смотрел на меня, в это короткое мгновение Севастьянов быстро, еле заметно подмигнул мне. Я взял в руки магнитофон, маленький, элегантный, в белом пластмассовом футляре. На задней стенке была прикреплена табличка – фирменный знак с давленым номером: НВ-182-974. Это был, несомненно, магнитофон Полякова. Первая встретившаяся нам вещь из всего похищенного.

Я подержал магнитофон в руках, поставил его на прилавок, подвинул к Комову:

– Открывайте крышку, посмотрим…

Вся штука в том, что мне в магнитофон или в синхрофазотрон смотреть можно с одинаковым успехом. Я по этому делу – ни бум-бум. Но ведь Севастьянов что-то имел в виду, предлагая мне смотреть в непостижимое для меня переплетение проводков, конденсаторов и сопротивлений. И когда крышка со щелчком соскочила с пружин, я вспомнил, Вспомнил! Я ведь сам составлял ориентировку для розыска вещей…

Мельком заглянул в нутро магнитофона, положил на него руку и сказал Комову:

– Так что, только сопротивление сгорело? Он нервно дернул плечом:

– Не знаю. Он говорил только про сопротивление. Я еще сам не смотрел.

– Бьюсь об заклад, что в этом магнитофоне сгорел мотор! – сказал я с вызовом. – И вы собирались перемотать моторчик.

– Ничего я не собирался перематывать, – уныло сказал Комов, и даже блеск его золотой коронки сильно потускнел. – Попросил взглянуть приятель. Я и оставил до вечера…

– Значит, вечером зайдет приятель? – спросил я.

– Ну, может, сегодня вечером, а может, завтра утром. Срочности-то никакой в этом нет.

– А как зовут приятеля? – подал голос молчавший до этого Севастьянов. – Где живет приятель? Чем занимается? Как говорится, паспортные данные…

– Не знаю, – сгоряча ответил Комов.

– Вот это да! – удивился Севастьянов. – Как приятеля зовут, не знаете?

– Да нет, как зовут знаю. Коля его зовут, а больше ничего не знаю.

– Беда-а! – сказал выразительно Севастьянов. – Плохую вам работенку организовал приятель Коля…

– Ну, хорошо, хорошо! – взорвался Комов. – Застукали с бесквитанционкой, обрадовались! Подумаешь тоже, государство я разорил этой халтуркой! Составляйте протокол – и концы…

– Э, нет. Куда торопиться-то? – сказал лениво Севастьянов. – Начали мы с восьми копеек, теперь тариф поднялся, глядишь, и что-нибудь интересное всплывет. Вы нам про приятеля расскажите поподробнее. Откуда знаете его, как и где познакомились, внешность опишите…

– Да вы что, инспектор, шутите, что ли? Зачем это вам все? – яростно сверкнул зубом приемщик.

– Он вообще большой шутник, – сказал я. – Он сюда специально из Москвы пошутить приехал. Ну-ка, давайте подробнее рассказывайте все про своего приятеля!

– Да? Да? – задохнулся от сердитости Комов. – Тогда я вам вообще ничего не скажу! Можете меня в своем БХСС за бесквитанционную работу оштрафовать или освободить от руководящей должности. Больше мне ничего не полагается! Не боюсь я вас…

– Значит, УБХСС не боитесь, – сказал я с придыханием. – А как в смысле МУРа? За укрывательство краденого не штраф полагается, между прочим…

Я протянул ему свою квадратную красную книжечку:

– Так как, для МУРа не вспомните что-нибудь о приятеле, который сдал вам на ремонт ворованный магнитофон?

Комов плюхнулся на стул, ошарашенно переводя взгляд с меня на Севастьянова, который, сочувственно качая головой, сказал:

– Вот они, рубли-копеечки. У вас срок исполнения заказов две недели, а приятелю-то без квитанции, наверное, к завтрему обещали маг подготовить?

– Ну так что, Комов, будем вспоминать? – спросил я. – Вы вон собирались за приятеля деньги даже в кассу внести, неужто вспомнить о нем нечего?

Комов сглотнул слюну, у него, видно, сразу во рту пересохло.

– Предлагаю вам, Комов, дать официальные показания о том, как у вас оказался этот магнитофон, – сказал я. – Учтите – это допрос с записью в протокол, и я предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. И если вы снова начнете нам врать – смотрите!

Комова наконец прорвало:

– Да я… Да я… Если бы я знал… Я ведь ни сном, ни духом… Хотел подкалымить синенькую, было дело… Ну, думаю, подгорел маленько на бесквитанционке… Не удалось левака сомнуть… Но ворованный?! Я, ей-богу, этого знать не знал…

– Ну, вот теперь знаете, – успокоительно сказал Севастьянов. – И, как говорится, с чистой совестью – на волю…

Комов и впрямь успокоился, потому что он недовольно покосился на Севастьянова.

– Это вы бросьте, я еще, слава богу, не в колонии, чтобы такие лозунги читать. И быть там не собираюсь…

– Вот это хорошо! – проникновенно, с чувством сказал Севастьянов. -Так, значит, как дело было?..

– Вчера принесли эту машину два пацана лет по семнадцать, лохматые такие, нестриженые, под битлов работают. Посмотрел я, говорю – обмотку менять надо, на завод отправим, недельки через две будет готов. А им, видно, невтерпеж танцы свои дикие под него сплясать, они привязались ко мне -нельзя ли побыстрей? Ну, я и этого, значит, того, после работы решил подзадержаться, перемотать им крутилку. За пятерик сговорились – завтра должны прийти забрать. Откуда мне знать, что они его уперли?

– Когда придут битлы-то? – спросил Севастьянов.

– К завтрашнему утру договорились.

Мы посмотрели с Севастьяновым друг на друга, и в глазах его я прочитал мучивший меня вопрос: что теперь делать с Комовым? Оставлять его здесь было нельзя.

– Ох, Комов, Комов, – тяжело вздохнул Севастьянов.

– Чего – Комов? – сказал он угрюмо.

– Вдруг вы снова с нами шутки шутите? А? – взглянул Севастьянов, прижмуривая на приемщика зеленый, в рыжих крапинках глаз.

– Да зачем мне теперь-то врать? – сказал с сердцем Комов.

– Это не вопрос, – сказал я. – Врать вообще некрасиво и по-своему даже невыгодно. А ведь случается еще изредка – врут люди. Бывает…

– Как говорится, мрачное наследие в нашем сознании, – сказал Севастьянов. – Я вот с полчаса назад столкнулся с таким пережитком.

– Так я же не знал, – беспомощно промямлил Комов.

– Что вы не знали? – невозмутимо спросил Севастьянов. – Что врать нельзя? Этому детей в яслях учат.

Комов промолчал. Севастьянов незаметно постучал себя в грудь и покивал головой. Ну, спасибо, Севастьянов, сочтемся службой.

– Вы с кем дома живете? – спросил я Комова.

– Один. А что?

– Так, ничего. Сегодня товарищ Севастьянов будет у вас приемщиком-дублером, до закрытия мастерской. Комов пожал плечами:

– Мне-то что? Пожалуйста, хоть до конца года.
[1] [2] [3] [4]