13 (1)

– Да, – сказал Джек. – Это не единственное изменение, которое произошло со мной с тех пор.

– Твоя жена ушла бы от тебя, если бы узнала?

– Не думаю, – ответил Джек и усмехнулся. – Не забывай, она – француженка.

Вероника помолчала несколько секунд.

Наверно, было бы замечательно, – с нежностью в голосе сказала она, – встретиться с тобой молодым.

– Не уверен, – произнес Джек. – Я страдал высокомерием, самоуверенностью и так старался быть честным с самим собой, что с легкостью причинял людям боль…

– Роберт такой. Вероника сухо рассмеялась.

– В точности. Ты хочешь сказать, что был похож на него?

– Возможно. Чем-то, – сказал Джек. – Правда, я никогда не угрожал никого убить. И никогда не пытался покончить с собой.

Вероника придвинулась к Джеку, внимательно разглядывая его лицо, ненадолго освещенное фарами встречного автомобиля.

– Я хотела бы понять, – сказала она, – что с тобой произошло.

– Я сам часто спрашиваю себя об этом, – заметил Джек.

– Ты разочаровался в себе? – поинтересовалась она.

– Нет, – ответил он, помедлив. – Не думаю.

– Если бы ты смог снова стать молодым, ты прожил бы жизнь иначе?

Он засмеялся.

– Что за вопрос. Да, конечно. Как и любой другой человек, верно?

– Ты думаешь, она сложилась бы удачнее?

– Нет. Наверно, нет.

– Но ты круто изменил свою жизнь, – заметила она. – Начал как актер, а теперь ты – нечто совсем иное… чиновник, политик…

– Сегодня один пьяный актер, – сказал Джек, вспомнив Стайлза, – назвал меня клерком.

– Кем бы ты ни был сейчас, – настаивала Вероника, – ты отказался от своей первой профессии, которая приносила тебе успех, известность…

– Это не совсем верно, что я отказался от нее, – произнес Джек. – Скорее, она отказалась от меня. После ранения, которое я получил на войне, у меня испортилось лицо. Оно стало асимметричным. Во всяком случае, таким оно выглядело на экране. И я долгое время не снимался. Зрители почти забыли меня.

– И все же, – заметила она, – со временем для тебя нашлись бы роли… Я в этом уверена.

– Наверно, – согласился Джек и добавил более твердо: – Да. Я мог остаться актером при желании. Но оно пропало. Божественный голливудский огонь погас, – с иронией произнес он. – После войны, двух лет, проведенных в госпиталях, после Карлотты…

Он пожал плечами.

– Война пробудила во мне новые интересы. Прежде я никогда не был в Европе; после победы меня потянуло туда… И вообще, тут нет ничего необычного. В молодости мы все отчасти актеры. Позже многие актеры понимают, что игра для них – всего лишь дар молодости, вроде способности быстро бегать или бодрствовать семь ночей подряд, и расстаются с профессией.

– Без сожаления? – спросила Вероника.

– За всю жизнь я не совершил почти ни одного поступка, – задумчиво сказал Джек, – о котором ни разу бы не пожалел. Ты устроена иначе?

– Да, наверно, – сказала Вероника.

– Ты не жалеешь, например, о разрыве с Робертом? Или знакомстве с ним? Не будешь позже жалеть о встрече со мной?

– Нет. Не в том смысле, в каком это понимаешь ты. Она провела острием ногтя по его руке.

– Ты жалеешь о том, что встретил свою первую жену?

– Конечно. По сотне причин.

– А с Карлоттой?

– Несомненно.

– Тоже по сотне причин? По тысяче.

– А о встречах с другими женщинами? Сколько их у тебя было?

Джек засмеялся.

– Бесчисленное множество, – сказал он.

Ты был испорченным мальчишкой в свое время, да? Девушка вытянула губы, напомнив ему о том неприятном впечатлении, которое она произвела на него в момент знакомства.

– Когда-то я был очень испорченным мальчишкой, – подтвердил он, – но об этом я тебе не расскажу.

– Ты не сердишься на меня?

– Нет конечно.

– Знаешь, почему я задала тебе все эти вопросы? – еле слышно спросила Вероника.

– Почему?

– Чем больше я узнаю о тебе, – серьезно сказала она, – тем дольше ты сохранишься в моей памяти. Станешь для меня более реальным, и все это превратится в сон гораздо позже… Это плохая причина?

– Нет, моя дорогая, – ласково сказал Джек. – Очень хорошая.

– Я не стану сердиться, если ты будешь задавать мне вопросы, – сказала она. – Я даже обрадуюсь. Я бы хотела остаться в твоей памяти надолго. Спрашивай о чем угодно.

Вероника замерла в ожидании; он понял, что по содержанию вопросов она будет оценивать его отношение к ней. Джека охватило чувство вины, поскольку до настоящего момента он не воспринимал ее как личность и не испытывал потребности узнать о ней нечто сверх того, что она сама рассказывала о себе без каких-либо просьб с его стороны. Знание порождает эмоциональную вовлеченность, привязанность. Вероника, очевидно, догадывалась об этом; движимая вечной женской тягой к осложнению отношений, она хотела, чтобы он узнал ее получше.

– Вчера за ленчем, – сказал Джек, – у меня появилось желание задать тебе один вопрос.

– Какой?

– Ты сказала, что, когда тебе было два года, ты находилась в Сан-Себастьяне, в Испании…

– А, да.

Ее голос прозвучал тускло, разочарованно. Она явно ждала иного вопроса.

– Я догадываюсь, что это было во время гражданской войны.

– Да, – нетерпеливо, без интереса произнесла она. Как ты оказалась там во время гражданской войны?

– Мой отец был кадровым военным, – небрежно пояснила она.

– Он служил в испанской армии? – недоумевающе спросил Джек.

Вероника засмеялась.

– Ты что, не читал в 1937 году американских газет? – сказала она. В итальянской армии. Она помогала Франко. Ты не забыл об этом?

– Конечно, не забыл, – ответил Джек. Мне не приходило в голову, что можно воевать, не расставаясь с семьей.

– Мой папа был очень домашним человеком, – сказала Вероника. Он обожал свою семью. Он был полковником, и нас доставили к нему в Испанию.

– Как это все происходило? Ты что-нибудь помнишь?

– Все знакомые американцы, – сказала Вероника, – когда я говорю им, что мой отец сражался на стороне Франко, проявляют большой интерес. Я думала, люди забыли те времена. С тех пор столько людей убито…

– Это была очень интересная война для американцев, – сухо сказал Джек. – Если хочешь знать правду, она до сих пор мучает нас.

– Странно, – удивилась Вероника. А нас нет.

– Возможно, тот, кто сам участвует в войне, быстрее ее забывает, – сказал Джек. – И все же, какой она была?

Вероника пожала плечами.

– Я мало что помню. Помню пляж. Прекрасный детский пляж. В центре залива – остров. Меня привозили туда на лодке. И дыни. Дыни были восхитительные. Сейчас, когда я ем в ресторане дыню, я вдруг снова становлюсь маленькой девочкой, живущей в Испании.

Война ассоциируется у нее с дынями подумал Джек; у него же с теми годами были связаны горестные воспоминания об одноклассниках, погибших в Испании. Убитых, возможно, отцом Вероники, этим домашним человеком.

– Где сейчас твой отец? – спросил он.

– Он погиб, – поникшим голосом сказала Вероника.

Наша маленькая победа, безжалостно подумал Джек. Почему-то образ полковника, с комфортом ведущего войну из прибрежной виллы в Сан-Себастьяне (он качал тебя на колене в промежутках между перестрелками? ) уничтожил жалость, которую Джек испытывал ко всем погибшим, на чьей бы стороне они ни воевали.

– Его убили в Испании? – спросил он.

Нет, – ответила Вероника. – Там отца ранили, но не слишком тяжело. Второе ранение он получил в Эфиопии. Он всегда был на переднем крае. Многие люди рассказывали мне о его мужестве. Он был одним из первых итальянцев, убитых во время второй мировой войны. Мы находились вместе в Триполи. Его генерал только что вернулся от Муссолини, дуче поклялся ему в том, что Италия не вступит в войну. Это происходило тем летом, когда пала Франция. Моя мама устроила прием в саду по поводу того, что мы не будем участвовать в войне. Надев розовое платье и белые перчатки, я обносила гостей пирожными и напитками. Затем, конечно, начались боевые действия, и через неделю отца не стало. Он летел осматривать позиции англичан на самолете, который не имел вооружения и был сбит.

Три войны, цинично подумал Джек, и тройное невезение. Отец Вероники явно занимался не своим делом. Чрезмерное увлечение приемами в саду.

– Мой отец ненавидел Муссолини, – сказала Вероника. – Конечно, он никогда не говорил об этом ни мне, ни моей сестре. Мы были слишком малы. Но он вел дневник. Позже я прочитала его.

Ведение дневников – болезнь полковников, подумал Джек.

– В ту пору генерал отправился к Муссолини, чтобы сообщить ему о том, что в Северной Африке итальянцы не располагают достаточным для отражения англичан количеством техники и живой силы. Они с отцом вместе составляли этот рапорт. Все это описано в дневнике отца. Характерная для итальянской армии ситуация, – с горечью заметила она. – Нехватку техники восполнили людьми, и они погибли. В вашей армии такого не бывает.

– Ну, – возразил Джек, – наша армия тоже понесла кое-какие потери.

– Ты меня понял, – сказала Вероника. – Мы увлекались демагогией и пропагандой, эффектной формой, парадами, речами; Муссолини вдохновенно лгал и лицемерил. А позже выяснилось, что снаряды не подходят к орудиям, танки стоят без бензина; офицеры, вместо того чтобы учиться чтению карт, устраивали танцы. В Африке англичане убили и моего брата. Ему было восемнадцать. Он тоже был на приеме, который мать устроила в саду после того, как Муссолини пообещал командиру моего отца, что Италия не вступит в войну.

Вероника вытащила сигарету из сумочки, чиркнула спичкой о коробок и закурила. Джек бросил взгляд на руки девушки и заметил, что они дрожат, хотя голос ее звучал тихо, ровно, спокойно.
[1] [2] [3] [4]