Глава 11 (1)

Гримальди не мог не думать о Калинине. Что с ним? Бывало, что посреди ночи, когда комната оперативного управления погружалась в мягкий полумрак и повсюду дремали в своих креслах операторы связи, пришедшие на ночную вахту, Гримальди склонялся над мощными электронными аппаратами, выстроившимися вдоль светло-серой стены, и впивался взглядом в зеленоватые экраны компьютеров, голубые мониторы радаров и перемигивающиеся красным огоньки передатчиков, которые свидетельствовали об одном – кодированный сигнал вызова Олегу Калинину постоянно передается в эфир. Всего лишь одна фраза на секретной частоте, слишком короткая, чтобы ее перехватить, и слишком маленькая, чтобы расшифровать: “База вызывает “Панаму”. “Панама”, ответьте Базе”.

Очень часто Гримальди воображал себе, как радиоволны переваливают через берлинскую стену и несутся над унылыми равнинами Восточной Европы, над пшеничными полями Украины и зелеными холмами Белоруссии, над лесными массивами вокруг Москвы и вершинами Уральских гор, над сибирской тайгой и замерзшей тундрой. Он все еще надеялся, что где-то там, за Железным Занавесом, цел и невредим его друг, Олег Калинин, сумевший вырваться из когтей злых сил, преследовавших его. Он надеялся, что он услышит голос, шепчущий в его радиоприемнике, и откликнется.

“Панама”, ответь Базе! – молился он про себя. – Останься жив, мой Олег, не сдавайся, не позволяй им победить себя. Мы найдем тебя, мы вытащим тебя и привезем домой!”

* * *

То, как Клаудия отреагировала на его решение отправиться в Париж, удивило Алекса. Он не ожидал, что в ней проснутся столь сильные собственнические инстинкты.

– Я люблю тебя, Клаудия, но мне придется ненадолго уехать, – сказал он, пытаясь объяснить ей принятое решение. – Меня уже тошнит от того, что я неделями сижу на одном месте и не знаю, чем заняться в ожидании выходных, когда ты возвращаешься из своей очередной поездки.

Но она не желала ничего слушать. Как только он сообщил ей о том, что ему предлагают место и неплохую зарплату, она ответила ему его же собственными словами.

– Если ты любишь меня, то почему хочешь уехать? – сказала она ему вечером в пятницу в обеденном зале маленькой коннектикутской гостиницы, где они проводили уик-энд.

– Господи Иисусе, Клаудия! – возмутился он и тут же понизил голос. – Ты-то уезжаешь от меня каждое воскресенье!

– Это совсем другое дело! – вспыхнула она, и единственная парочка в обеденном зале, он – загорелый, привлекательный атлет, она – очень миловидная негритянка – покосилась в их сторону.

– Я и так все время с тобой, я звоню тебе по телефону, пишу тебе письма, в конце концов, я приезжаю к тебе каждую неделю!

– Я тоже буду с тобой, – попытался успокоить ее Алекс, и негритянка улыбнулась ему. – Я тоже буду тебе звонить, буду писать тебе письма, а через год мы опять будем вместе.

– Не рассчитывай на это, – отрезала Клаудия и обожгла его взглядом. – Не думай, что я раз и навсегда твоя собственность.

Она тряхнула головой.

– И вообще прекрати пялиться на эту черномазую! В конечном итоге им удалось заключить перемирие и добиться прекращения огня. По условиям соглашения ровно через девять месяцев – в июне будущего года, Клаудия должна была приехать к нему в Париж и провести с ним остаток лета. Тогда они серьезно поговорят о своем будущем. Алекс, однако, уже сейчас был уверен, что этот разговор так и не состоится.

Клаудия отдалялась от него. Уже сейчас она была слишком увлечена своей собственной, отдельной от него жизнью. Несколько раз они выезжали на прогулку с ее приятелями-манекенщиками и их подружками. Это были, безусловно, потрясающие девочки, однако довольно скоро Алекс почувствовал, что сыт по горло их непрекращающейся болтовней о “божественных” платьях, “божественном” макияже и “божественных” дизайнерах по имени Лоренцо, Витторио или Анджело, не говоря уже о “божественных” парикмахерах, гримерах и фотографах с такими же или весьма похожими именами.

– Тебе не нравятся мои друзья, – сказала ему Клаудия тем вечером в Коннектикуте, подбоченясь. Это был тот самый жест, который Алекс хорошо помнил со дня их первой встречи и который так нравился и волновал его. Но Клаудия даже не улыбалась.

– Нет, – признал он. – Не нравятся.

– Но вам придется по крайней мере привыкнуть к ним, профессор, потому что они нравятся мне и потому что я намерена проводить с ними немало времени.

– Поступай как знаешь, – резко возразил он. – Не мне придется терпеть этих нудных снобов, так же как не придется проводить время в их компании. Как, впрочем, и в твоей, потому что я уезжаю.

– Это так, – ответила она неожиданно задумчиво. – Ты уезжаешь. Но ты даже понятия не имеешь, насколько далеко...

Их ссора закончилась в постели. Секс стал лекарством, который позволил обоим на время позабыть о своей горечи и обидах, однако даже занятия любовью не принесли радости двоим людям, донельзя уставшим от попыток побольнее уязвить друг друга.

Так они ссорились и спорили каждый уик-энд, который они проводили вместе, до тех пор, пока летняя жара не растаяла и не унеслась прочь на прохладных крыльях наступившего сентября.

На следующий день после их последней стычки Нина и Клаудия отвезли Алекса в аэропорт имени Кеннеди. Перед тем как пройти контрольный пункт безопасности в новом корпусе аэровокзала ТВА, Алекс обернулся и крепко обнял Нину Пожилая женщина попыталась улыбнуться ему сквозь выступившие на глазах слезы.

“Она выглядит ужасно”, – внезапно подумал Алекс, крепко прижимая к груди ее высохшее, хрупкое тело. Волосы Нины стали совершенно белыми, щеки ввалились, а радужная оболочка глаз слегка помутнела. В последнее время она не очень хорошо себя чувствовала – застарелая язва беспокоила ее днем и ночью. После выхода на пенсию она почти не выходила из квартиры, разве что для посещений своего лечащего врача доктора Шапирштейна. Сегодня, однако, она сама настояла на том, чтобы проводить его в аэропорт, хотя ей и пришлось снова делить его с Клаудией, которую она по-прежнему недолюбливала.

– Честное слово, я очень рада за тебя, голубчик мой, – сказала она на прощание. – Тебе очень понравится в Париже. Ты правильно решил, – сказала она, целуя его в обе щеки. – Ты правильно решил, – с нажимом повторила она.

Старушка была безусловно довольна тем, что он будет достаточно далеко от своей Клаудии, ибо соперничество между двумя женщинами в последнее время разгорелось с новой силой. Возможно, это произошло из-за того, что Нина догадалась, какую сильную боль причинила Клаудия ее Алексу.

Затем Алекс повернулся к Клаудии.

Клаудия была бледной и хмурой, а с лица ее еще не успели изгладиться следы недавнего гнева. Не далее как сегодняшним утром она коротко подстриглась, и Алекс был уверен, что она сделала это в пику ему, ибо ей было известно, как сильно нравились ему ее длинные вьющиеся волосы. Может быть, она хотела ему что-то этим сказать, попытавшись стереть образ той Клаудии, какая существовала в представлении Алекса до настоящего времени. Он крепко обнял ее, однако ее тело осталось неотзывчивым и напряженным, почти враждебным.
[1] [2] [3] [4]