Глава 22 (1)

Июль месяц принес с собой день глубокого траура для всех евреев. Евреи варшавского и других польских гетто отмечали этот день, возможно, еще более глубоким трауром, чем все остальные евреи. Был день девятого Ава, день ежегодного еврейского траура в память дважды разрушенного - вавилонцами и римлянами - иерусалимского храма. Ибо падение Иерусалима в войне с римлянами около двух тысяч лет тому назад ознаменовало собой конец государственного существования евреев. С тех пор евреи жили, рассеянные по всему миру. С того времени они жили в так называемой диаспоре.

9-ый день месяца Ав совпал в 1942-ом году с важнейшим этапом "окончательного решения" еврейского вопроса.

В то самое время, когда евреи оплакивали свои былые и новые несчастия, немецкие отряды ворвались в гетто и остановились перед зданием юденрата. Могло показаться, что немцы затевают новую облаву для пополнения трудовых батальонов. Но на этот раз в воздухе носилось что-то гораздо худшее. Началось с того, что немцы стали сгонять только стариков и детей. В гетто возникла паника. Когда немцы согнали в одно место стариков, они устроили настоящую охоту на детей, прямо вырывая их из рук матерей.

Всех согнали на Умшлагплац, а оттуда погнали по улице Ставки к железной дороге, где уже стоял длинный ряд товарных вагонов. Собралась ошеломленная и испуганная толпа. Матерей, в отчаянии бросавшихся к своим детям, удерживали силой, а некоторых тут же и пристрелили.

Дети смеялись и пели. Немецкая охрана обещала им прогулку за город. Вот это да! Многие из них уже забыли, когда были за пределами гетто.

Поезд медленно тронулся по направлению к Треблинке. Началось "окончательное решение". Это произошло в день девятого Ава 1942-го года.

Две недели спустя Дов Ландау вернулся от Ванды с улицы Забровска 99 с ужасным донесением. В донесении говорилось, что все те, кого забрали в день 9-го Ава, а затем в ходе еще пяти таких облав, были умерщвлены в газовых камерах какого-то нового лагеря, Треблинки. Из других польских гетто поступали сведения о существовании других таких лагерей; Бельзец и Хелмно в районе Кракова, Майданек в районе Люблина, который не то уже действует, не то вот-вот будет введен в действие. По всему видно, говорилось в донесении, что строят еще десяток таких лагерей.

Массовые убийства в газовых камерах? Это было просто непостижимо! Мундек в качестве руководителя "Габоним" встретился с руководителями других сионистских групп в гетто, и они выпустили совместное воззвание "Ко всем!" немедленно организовать восстание и прорвать стену.

Воззвание имело скорее моральное значение, чем практическое. У евреев не было оружия. Кроме того, каждый, у кого было на руках рабочее удостоверение, считал себя застрахованным от всего.

Однако главная причина, делавшая восстание невозможным, заключалась в том, что никто за стенами гетто не стал бы его поддерживать. Во Франции вишистское правительство категорически отклонило требования немцев о выдаче французских евреев. В Голландии все население было полно решимости спрятать евреев у себя дома. В Дании король не только не обращал внимания на немецкие декреты, но датчане еще эвакуировали всех евреев в Швецию.

Поляки же, если они и не поддерживали прямо истребления своих евреев, но и не возражали. Во всяком случае, открыто не протестовали. Только очень небольшая часть поляков была готова скрывать у себя евреев.

В стенах гетто каждая еврейская организация придерживалась своей идеологии. Религиозные препирались с социалистами, консервативные с левыми. Евреи любят препираться. В условиях гетто споры и дискуссии всегда играли большую роль. Но сейчас им грозила смертельная опасность. "Строители" Мундека объединили все враждовавшие группы и создали единое руководство. Эта объединенная организация носила название ЦОБ, и ее ближайшей задачей было сплочение воедино остатков евреев в гетто.

Дов делал теперь одну вылазку за другой к Ванде на улицу Забровска 99. В каждый такой поход он доставлял польскому подполью просьбы от ЦОБ об оружии и помощи. Большинство этих просьб так и осталось без ответа, а те ответы, которые поступили, были просто отписками.

В продолжение этого ужасного лета, когда немцы отправляли в Треблинку один транспорт евреев за другим, ЦОБ делал отчаянные попытки приостановить это поголовное уничтожение.

Однажды, в начале сентября, Дов чуть не попался. Выходя от Ванды, он привлек внимание четырех хулиганов. Он пытался убежать, но те загнали его в переулок, из которого не было выхода, и потребовали у него документов, которые бы удостоверили, что он не еврей. Мальчик стоял спиной к стене, и его мучители напирали на него со всех сторон, намереваясь спустить ему штаны, чтобы удостовериться самым недвусмысленным образом - еврей он или не еврей. Дов выхватил пистолет, который он должен был доставить в гетто, и наповал убил одного из хулиганов. Остальные убежали. Сам Дов что было мочи побежал прочь и вскоре был уже в канале.

Вернувшись домой, мальчик свалился. Мундек пытался успокоить его. Дов всегда чувствовал какую-то чудесную теплоту, когда брат бывал рядом. Мундеку было теперь без малого 21 год, но он был ужасно худой и вид у него всегда был усталый. Он был хорошим руководителем и работал до изнеможения.

Ему удалось сохранить почти весь отряд "Строителей", и их боевой дух был по-прежнему высок. Братья тихо беседовали. Дов успокоился. Мундек положил руку Дову на плечо, они вышли вдвоем из штаба и пошли в свою комнату. Мундек говорил о том, что Руфь должна вот-вот родить, и как это будет чудесно, когда Дов вдруг станет дядей. Конечно, ребенок будет племянником всех "Строителей", но все-таки Дов будет его настоящим дядей. В отряде уже и до этого справляли свадьбы и уже даже родилось трое детей - все новые "Строители". Но самым чудесным ребенком будет, конечно, сын Руфи. А тут еще Мундек сказал Дову, что им удалось "организовать" еще одну лошадиную тушу, так что будет настоящий пир. У Дова дрожь прекратилась. Добравшись наверх, Дов улыбнулся Мундеку и сказал, что очень его любит.
[1] [2] [3] [4]