В. Северная война и шведское нашествие на Россию (34)

После Полтавы, можно сказать, что на суше русско-шведская война, поскольку дело шло о защите русской территории, окончилась. Но на море она еще только разгоралась. Создавая флот, Петр домогался одного: чтобы шведы признали окончательно, что Прибалтика, им принадлежавшая только по праву завоевания, потому что русские в 1596 и 1617 гг. были слишком слабы, чтобы защитить свое достояние, теперь возвращена России. От шведов в 1709 г., после Полтавы, не требовалось, чтобы они уступили России ту территорию, которая еще не была занята русскими войсками. Им предлагалось лишь подписать договор, который признал бы совершившийся факт. И это предлагалось непосредственно после того, как они опустошили беспощадно Белоруссию и Украину и только потому не разорили также Москву и остальную Россию, что у них, к их искреннему прискорбию, не оказалось для этого достаточно сил. Но чтобы заставить шведов подписать мир, России пришлось еще двенадцать лет доказывать, что, продолжая кровопролитие, они вредят больше всего самим себе, и только когда русские войска оказались несравненно ближе к Стокгольму, чем были шведы в самые "лучшие" свои времена к Москве, тогда и только тогда они согласились подписать мир. Время понадобилось не только России, чтобы создать флот, но оно понадобилось и Швеции, чтобы окончательно разувериться в реальной помощи со стороны великих морских держав.

Только после Полтавы в Европе постепенно стали понимать всю авантюристичность политики Карла XII, который в погоне за Польшей и Украиной потерял Балтику, который отчасти игнорировал русскую армию и вовсе не признавал (даже и не скрывая того) русский флот. Вот как характеризует его английский аноним (a British officer), написавший и напечатавший в Лондоне в 1723 г. "Беспристрастную историю" (An impartial history) Петра I: "Король шведский воевал так, как никакой государь не воевал до него, а именно: стремился одерживать в чужих землях победы - и терял свои земли у себя дома; завоевывал земли в пользу других - и подвергал опасности быть завоеванными свои собственные владения. Он воевал с целью совершить нашествие на Саксонию, которую он заведомо должен был покинуть, - и потерял в это время Ливонию, Эстляндию, Ингрию и часть Финляндии, которые он уже никогда не возвратит"{13}.

Беспокойные слухи о победе России носились в Англии, в Бельгии, во Франции, по-видимому, уже в середине августа. "Мы не имеем дальнейших подтверждений о битве между шведами и московитами, - писал герцог Мальборо министру Годольфину 15 августа 1709 г., - но если только верно, что шведы так решительно разбиты, как о том говорят, то как печально думать, что после постоянных успехов в течение десяти лет он (Карл. - Е. Т.) в два часа неправильных распоряжений и неудачи погубил себя и свою страну". Только через два месяца после Полтавы герцог Мальборо получил от Меншикова письмо с достоверным и точным известием о катастрофе. "Сегодня после обеда я получил письмо от князя Меншикова, царского фаворита и генерала, о полной победе над шведами. Если бы этот несчастный король получил благой совет заключить мир в начале этого лета, то он мог бы в большой мере повлиять на заключение мира между Францией и союзниками и сделал бы свое королевство счастливым, тогда как теперь он вполне во власти своих соседей",- писал Мальборо своей жене 25 августа 1709 г.

Уже из этого письма явствует, что англичане сильно беспокоились о своем шведском друге, когда тот еще только приступал к осаде Полтавы, и считали наилучшим для него исходом немедленный мир, даже если придется пойти на известные жертвы.

Когда затем в 1710 г. началось русское наступление и завоевание Ливонии, то ни в Англии, ни в Голландии, ни в Пруссии, ни в Дании (а в этих четырех странах очень зорко следили за успехами русской политики) не обнаруживалось уже никакого удивления при вестях о покорении шведских владений. В апреле 1710 г. Шереметев осадил Ригу. Русские беспрепятственно установили батареи между Ригой и Дюнамюнде и мост на сваях, отрезавший город от моря. Флот стоял у берега и помешал шведам увести из Риги суда, которые там находились. 4 июля 1710 г. крепость сдалась, и все суда (24 вымпела) попали в русские руки. Через месяц с небольшим сдались Дюнамюнде (8 августа), а спустя несколько дней Пернов, Аренсбург и весь остров Эзель. Завоевание Ливонии было завершено 29 сентября 1710 г., когда капитулировал Ревель.

4

Как почти вся свита бежавшего Карла, в плен к русским попал в день Полтавы также и Джеффрис, состоявший в тот момент на не весьма ясной должности "секретаря ее величества королевы (английской) при короле шведском Карле". Вероятно, Джеффрис был посажен британским правительством в шведский лагерь в качестве соглядатая, но наиболее зрело продуманный вывод своих наблюдений над Карлом и его армией ему пришлось сообщить уже из русского плена. "Таким образом, сэр, - писал Джеффрис Витворту 9 июля 1709 г., - вы видите, что победоносная и многочисленная армия была разгромлена меньше чем в два года, больше всего вследствие пренебрежения (little regard) к своему врагу"{14}.

При французском дворе учли довольно правильно итоги Полтавской битвы. Вот что говорилось в инструкции, которая по повелению Людовика XIV была дана в 1710 г. послу де Балюзу: "Ничто не кажется более важным, чем повести переговоры... о диверсии, которая побудила бы врагов заключить мир на разумных основаниях"{15}. Людовик XIV, утомленный и обеспокоенный своими неудачами в войне за испанское наследство, очень хотел бы как-нибудь втянуть Россию в войну против империи Габсбургов. А в силе России Людовик уже не сомневался: "Царь совершил завоевания, которые делают его хозяином Балтийского моря. Оборона завоеванных земель, вследствие их местоположения, настолько легка для Московского государства, что все соседние державы не могли бы принудить (Петра. - Е. Т.) возвратить эти земли Швеции. Этот государь (Петр. - Е. Т.) обнаруживает свои стремления заботами о подготовке к военному делу и о дисциплине своих войск, об обучении и просвещении своего народа, о привлечении иностранных офицеров и всякого рода способных людей. Этот образ действий и увеличение могущества, которое является самым большим в Европе (qui est la plus grande de l'Europe), делают его грозным для его соседей и возбуждают очень основательную зависть в императоре (австрийском. - Е. Т.) и в морских державах (Англии и Голландии. - Е. Т.). Его (царя. - Е. Т.) земли в изобилии доставляют все, что необходимо для мореплавания, его гавани могут вмещать бесконечное количество судов".

Людовик решил соблазнить Петра, предложив ему торговый договор России с Францией и Испанией. Французскому послу повелевается обратить внимание царя на опасность в будущем, грозящую ему со стороны Англии и Голландии, "интересы которых уже не могут согласоваться с его (царскими. - Е. Т.) интересами".

Зная, до какой степени царь поглощен мыслью о создании флота, французская дипломатия особенно обращает внимание Петра на следующее соображение: "Англия и Голландия только потому с ним обходились дружески, что они находились в войне с Францией и Испанией. Полагались на шведского короля, который стоял во главе многочисленной армии, и нельзя было предвидеть, что царь может в столь короткое время сделать такие значительные завоевания".

Французские министры и король уже хорошо понимают всю недальновидность своего былого пренебрежительного отношения к России и довольно простодушно извиняются за свое высокомерие: "Если царь жалуется, что мы им пренебрегали и что с его послами плохо обходились во Франции, то ему можно ответить, что Московское государство хорошо узнали только с тех пор, как государь, который теперь там царствует, приобрел своими великими деяниями и своими личными качествами уважение других наций, и что вследствие этой репутации его христианнейшее величество (король Людовик XIV. - Е. Т.) и предлагает ему искренне свою дружбу"{16}.

Следует отметить в этом документе одну очень характерную черту. В Европе уже хорошо поняли, что царь желает (и страстно желает) создания не только военного, но и торгового русского флота, и вот Людовик XIV не преминул обратить внимание на монополистические стремления англичан и голландцев в этой области: "Царь должен желать, чтобы его подданные торговали во всей Европе, а это не может согласоваться с интересами Англии и Голландии, которые желают быть перевозчиками (les voituriers) для всех наций и желают одни производить всю мировую торговлю"{17}. Тут характерно это слово "перевозчики". Еще точнее, пожалуй, было бы перевести его словом "извозчики", так как именно этим насмешливым термином называли тогда голландцев: "морские извозчики" (слово "voituriers" происходит от "voiture", что значит карета).

Франция экономически и дипломатически поддерживала шведов, поддерживала посаженного Карлом XII на польский престол Станислава Лещинского, поддержала бы и Мазепу, если бы Полтава не покончила и с Карлом XII (по крайней мере в Польше и на Украине) и с Мазепой. Поддержки войсками Франция, однако, не дала и дать не могла, во всяком случае пока длилась война за испанское наследство.

Таковы были на первых порах настроения английских и французских правящих кругов, когда в Европе начали серьезно разбираться в значении полного разгрома шведской армии под Полтавой.
[1] [2] [3] [4]