В. Северная война и шведское нашествие на Россию (12)

[1] [2] [3] [4]

Провал наступления шведов на Петербург в 1708 г. стал известен в Европе и по логике вещей должен был бы произвести серьезное впечатление. Большая (по тем временам), прекрасно вооруженная шведская армия с обильной кавалерией, поддерживавшаяся большим флотом, полтора месяца воевала против слабых русских сухопутных сил и едва лишь начавшего строиться флота, потерпела без малейших компенсаций тяжелый урон и убралась прочь, боязливо убегая от русских. Однако впечатление от старой победы Карла XII над русскими при Нарве в 1700 г. и новой его же победы над поляками все еще держалось.

Только в Англии начинали подозревать, что какие-то существенные перемены произошли в России со времен Нарвы. И только в Англии внимательно отнеслись к поражению Любекера. Посол Витворт писал в своем донесении в Лондон: "...шведы с боем перешли через реку Неву (had forced a passage) и остановились в Ингрии, вблизи Ямбурга, откуда они установили ежедневные сообщения со своим флотом и после почти шестинедельной остановки, не предприняв ничего, решились переправиться обратно на кораблях, но при этом случае их арьергард был разбит адмиралом Апраксиным". Дальше, со ссылкой на донесение Апраксина, посланное адмиралом из Ямбурга 22 октября, Витворт сообщает, что кроме 900 шведов, перебитых при последнем нападении, и кроме взятых в плен, оставшиеся разбежались по лесам и были там тоже перебиты или взяты в плен{15}. Витворт узнал и об истории с дезориентирующим письмом от Апраксина Фразеру. Но Витворт дает другую версию: "очень странное письмо" (very odd letter), сбившее с толку Любекера, было написано будто бы не Апраксиным, а вице-адмиралом Крюйсом, причем Крюйс извещал, что в Нарве у русских 6 тыс. человек, в Новгороде - 5 тыс. пехоты и 12 тыс. драгун, в Ладоге - 3 тыс. или 4 тыс. человек и что все эти войска вполне снабжены провиантом. Об этом якобы сам Крюйс рассказывал Витворту{16}. Обе версии могли быть правильными: русскому командованию могло показаться более надежным послать не одно, а два таких письма, чтобы быть более уверенным в удаче своей хитрости.

Англичанин очень заинтересовался русским флотом, и он поспешил отправить в Англию добытый им лишь в ноябре "Список судов царского флота, в мае 1708 г. стоявших на якоре в тридцати верстах от Петербурга между островом Ричарда (Ritzard) и Кроншлотом под начальством генерал-адмирала Апраксина и вице-адмирала Корнелия Крюйса"{17}. Вот цифры, которые он дает: 12 линейных кораблей с 372 орудиями и 1540 человек экипажа; 8 галер с 64 орудиями и 4 тыс. человек экипажа; 6 брандеров и 2 бомбардирских корабля; мелких судов - около 305.

Все это представляло собой силу, и силу немалую, но одни англичане сколько-нибудь серьезно начинали ее учитывать. И все-таки обстоятельства так сложились, что и для англичан значение этих русских морских сил затмевалось решающими грандиозными событиями, готовившимися на главном театре смертельной схватки. Близилась встреча, от которой зависело политическое будущее и Швеции и России. Конечно, новые и новые сведения, собираемые всякими путями, утверждают британского посла в громадном значении поражения, понесенного Любекером: отныне Ингрия совершенно обеспечена от шведских нападений, позорное бегство шведов выясняется из шведских показаний в еще более ярком виде, чем из русских реляций (не 6 тыс., а 7 тыс. лошадей своей кавалерия уничтожили шведы перед бегством), и т. д.{18} Все это так, но все это еще может быть исправлено победой Карла XII. Точно так же думали и говорили во Франции и в правящих сферах Европы вообще.

5

28 января 1708 г. шведская армия, входя в Гродно, отогнала небольшой русский отряд, которому, впрочем, и приказано было при приближении шведов отступить, разрушив за собой мост. Но мост разрушен не был, так как бригадир Мюленфельс (это его настоящая фамилия, но в документах обычно встречается написание Мюленфельд), один из принятых на русскую службу немцев, оказался изменником. За свое показавшееся подозрительным поведение он было отдан под суд, успел скрыться и предложил свои услуги шведам. Карл XII с ним неоднократно беседовал, и изменник окончательно уверил короля в слабости предстоящего русского сопротивления.

Подобные случаи, как измена Мюленфельса, именно и заставили Петра около того же времени гневно поминать при случае иноземных "дураков" и изменников и все более и более стараться ставить на ответственные военные посты русских людей. Из записок Гилленкрока мы узнаем о дальнейшей роли Мюленфельса. Уже в Сморгони в феврале 1708 г. в свите Карла проявилось разногласие: часть генералов во главе с генерал-квартирмейстером Гилленкроком советовала идти на Псков, а оттуда на Прибалтику, чтобы отвоевывать занятые русскими в 1701-1707 гг. территории; другие же, льстиво угождая королю, вполне одобряли его план идти на Москву. И тогда-то к фельдмаршалу Реншильду явился из русской армии изменник бригадир Мюленфельс, бежавший из-под стражи, и внушил генералам Лагеркроне, Акселю Спарре, Нироту, Хорду и другим, что поход на Москву вполне выполнимое предприятие. "Король часто посещал фельдмаршала (Реншильда. - Е. Т.) и несколько раз беседовал с русским бригадиром, и это меня крайне тревожило", - говорит Гилленкрок.

Любопытно отметить, что, когда еще этот Мюленфельс в ожидании суда сидел в заключении, шесть немецких генералов и офицеров русской службы подали царю просьбу ("суплику"), ходатайствуя о милосердии к провинившемуся якобы неумышленно бригадиру, пустившему шведов в Гродно. Петр оказался проницательнее. Его резолюция гласила: "Ежели бы вышереченной бригадир в партикулярном деле был виноват, тогда бы всякое снизхождение возможно учинить, но сия вина есть особливо в сей жестокой случай, государственного интереса. Того ради инако не может, точию по суду быть"{19}.

Мюленфельсу, как сказано, удалось бежать из-под стражи, и он явился в Сморгонь к Карлу XII, которого всячески стал убеждать идти не на Псков и Новгород, а прямо на Москву, суля верную и скорую полную победу.

В шведской исторической литературе сообщениям изменника Мюленфельса приписывается нередко значение чуть ли не гласной причины того, почему Карл отказался от своего первоначального плана - идти на Псков-Новгород-Нарву и решил покончить с Россией, нанеся прямой удар в сердце, т. е. идя на Смоленск-Москву. Эти преувеличения должно отбросить. Первоначальный план идти сначала на Псков-Новгород-Ингрию принадлежал больше осторожному графу Пиперу, чем королю, а сам Карл нигде и никому не высказал, что он вполне согласен с Пипером. Но, несомненно, Карл был доволен, что имел повод окончательно пренебречь всякими осторожными советами, опираясь на показания бригадира-перебежчика, который сулил легкую победу при прямом ударе на Москву{20}. Царедворцы и льстецы вроде Хорда или Спарре не переставали говорить о Москве. Но, конечно, все эти люди только потому и стали играть роль, что услужливо повторяли все, о чем давно уже думал сам Карл. А генерал-майор Аксель Спарре даже придумал тут же, будто какое-то старинное предсказание гласит, что некто из фамилии Спарре будет когда-нибудь губернатором в Москве. Чтобы уже не возвращаться к бригадиру Мюленфельсу, упомянем, что впоследствии вместе с остатками разгромленной шведской армии он был взят русскими в плен под Переволочной 30 июня 1709 г. и немедленно казнен.

Мюленфельс далеко не был исключением. В этот самый грозный момент начала нашествия на Россию, когда едва ли не вся Европа считала русское дело погибшим, "верность" кое-кого из приглашенного иностранного командного состава сильно поколебалась. Явились, например, два капитана по фамили Саксе и Фок, которые должны были принять участие в одном очень заинтересовавшем шведов плане. Едва ли и самый план не ими был составлен. Речь шла о том, чтобы внезапно похитить царя, царевича Алексея и князя Меншикова. Авторы полагали, что для этого достаточно 100-150 человек, потому что царь бывает без какой-либо охраны вдали от армии. Нужно только, чтобы предводительствовал этой группой человек, который знал бы царя в лицо{21}.

8 февраля 1708 г. Карл XII со своей главной армией вошел в Сморгонь. У него было около 35 тыс. человек, и именно в Сморгони он окончательно решил идти на Москву. Как у него возникла впервые эта мысль и когда возникла, мы в точности не знаем, по-видимому, в 1706 г. Но мы знаем твердо, что именно в Сморгони и в Радашковичах его мысль перестала шведам казаться фантастической и представилась удобоисполнимой. В Сморгони он простоял долго, до 17 марта, а затем перешел в Радашковичи, где и оставался еще несколько недель. Он ждал, чтобы дороги сделались сколько-нибудь проходимыми и проезжими.

И вот тут-то, в Сморгони и затем в Радашковичах, нахлынули в шведский штаб самые бодрящие новости. Весь юг России будто бы объят восстанием, от Волги до Днепра, все ждут не дождутся славного шведского венценосца, прибыли эмиссары от Мазепы, друг Мазепа с 25 тыс. казаков ручается, что могучее казачье воинство и вся Украина сейчас же перейдут на сторону шведов, а в Москве волнения из-за повеления стричь бороды и т. д. Все эти россказни, где быль смешивалась с небылицей, заставили Карла, уже не колеблясь, объявить своим генералам о главной цели похода - о Москве. А кроме того, в двух шагах от Сморгони и Радашковичей находился собственной своей особой король польский Станислав Лещинский. Правда, кроме своей собственной особы, он пока никого Карлу не представил, но зато обещал сформировать большую польскую армию и вторгнуться в Киев, а оттуда в Левобережную Украину, где уже ждет могущественный тайный друг - гетман Мазепа. Наконец, 31 марта прибыл с докладом в Радашковичи к королю сам генерал Левенгаупт из Риги. Доклад был утешительный. Он, Левенгаупт, деятельно собирает громадный небывалый обоз с провиантом и боеприпасами и, когда соберет, то выступит из Риги и присоединится на походок королю. "Небольшая" неприятность заставившая Левенгаупта внезапно вернуться в Ригу гораздо раньше намеченного срока, заключалась в том, что, пока он радовал короля Карла своим докладом, русский генерал Боур уже подходил к Риге. Левенгаупт отбыл в Ливонию спасать Ригу. Не эта неприятность нисколько не повлияла на короля, планы которого (повествует его летописец Адлерфельд) остались неизменными, так как угроза Риге, по догадке Карла, должна была служить лишь диверсией, придуманной русскими, которые "в паническом страхе" желали отсрочить вторжение Карла в Россию, неизбежную гибель Русского государства. Итак Карл решился. Шведы двинулись на Минск, и Петру стало сразу же ясно, что Карл пойдет не на север помогать Любекеру в операциях против Петербурга, а на Смоленск и Москву.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.