2 (1)

Признаюсь, рассматривал я их весьма бегло. Да и снимки самого снаряда, сигары с тупым концом, не вызвали у меня особого интереса. Мои спутники это заметили.

— Вижу, вам не терпится увидеть самое важное, — заметил доктор. — Пошли вниз.

Мы спустились лифтом на первый этаж, потом по лестницам до знакомого мне подземного коридора. Каково же было мое удивление, когда в конце короткого пути я оказался в хорошо знакомой мне стальной комнате, где ужинал в обществе молчуна-шофера.

— Вам, кажется, известна эта комната? — шутливо бросил доктор.

Я улыбнулся в ответ, инженер же тем временем устанавливал цифровые валики нескольких сейфов, и спустя минуту щелчок известил, что дверцы открыты.

Инженер вынул из темного чрева несколько предметов и разложил на столике.

— Что это? — спросил я, указывая на палладиевый цилиндр, на боковой стенке которого было что-то вроде кнопки или клавиши.

— Кажется, прибор для письма или увековечивания мыслей. Там внутри порошок, что-то вроде крошек какого-то органического вещества. Цилиндрик снабжен хитроумным приспособлением, создающим переменное электрическое поле, воздействующее на порошок… Изменения воздействуют на порошок так, что если его насыпать на бумагу…

— А, я уже знаю, — прервал я, — видел вчера, но как такое возможно?

— Этого мы еще не знаем. Такие ответы вам придется слышать часто. Пока что, — заметил доктор.

На втором предмете в виде треугольника из серебристого металла располагались три пересекающиеся выпуклости, как бы изготовленные из толстой проволоки.

— Что это?

— Возьмите в руку…

Я хотел было так и сделать, но треугольник тут же отодвинулся. Тогда я резким движением схватил его. Это было что-то твердое и холодное, которое, однако, тут же вздрогнуло, начало извиваться у меня в руке и теплеть, так что я невольно разжал пальцы. Треугольник упал на стол и замер.

— На первый взгляд металлическое вещество, наделенное возбудимостью, — выговаривал доктор, полуприкрыв глаза. — Нарушает все наши понятия о живой материи и различии между живым и мертвым…

Третьим предметом была маленькая черная кассетка.

Доктор поднял ее и подержал между моими глазами и светом.

Когда глаза освоились, я увидел, что стенка кассетки время от времени затемняется, образуя что-то вроде зеленоватой фосфоресцирующей поверхности, по которой медленно пробегают более светлые линии. Они то и дело на несколько секунд останавливались, а потом убыстряли движение.

— Относительно этого, — проговорил инженер, — мнения разделились. Я считаю, что кассетка — нечто вроде телевизора, возможно, для связи с Марсом. Линдсей полагает, что это приемник какого-то неизвестного рода энергии. Причем не исключено, — добавил он, улыбнувшись, — что в действительности это нечто третье, совершенно отличное от наших предположений.

Последним предметом оказалась сигара, изготовленная как бы из резины или не очень твердой пластмассы, которая напомнила мне знакомый по фотографиям метеорит.

— Модель снаряда? — сказал я, почувствовав некоторое облегчение от того, что у гостей с Марса есть хоть что-то общее с людьми: они обожают уменьшенные копии своих технических устройств.

— Увы, нет, — сказал доктор, иронически усмехнувшись. — Перед вами всего лишь внешняя оболочка. Инженер, может быть, вы покажете господину Макмуру, что находится внутри сигарки? Мой палец, — он заботливо осмотрел кончик большого пальца, — еще не зажил.

Инженер криво усмехнулся, но взял сигару и положил в стеклянный аквариум, стоявший на столике. Потом вынул из стенного шкафчика длинные щипцы, прихватил сигару и медленно нажал на ее кончик.

Кончик тут же раскрылся на манер рыбьей пасти, и оттуда выскочило нечто красное, не очень большое, но очень подвижное. Это было создание размером с грецкий орех, непрестанно подпрыгивающее, как мячик. Над ним, казалось, висели два темно-голубых шипа.

— Образчик марсианской фауны, может, флоры, — заметил доктор Кеннеди. — Кусается солидно, но вытерпеть можно. — Он сунул мне под нос большой палец, украшенный малоприятной, вроде бы выжженной, ранкой. — Эти зверьки, похоже, близкие родственники наших паукообразных или членистоногих, хоть у них и нет ног. Однако, как мне представляется, они толковее всех насекомых земного шара, вместе взятых.

— Из чего это видно? И почему вы так дружески настроены? — спросил я. Невероятная странность, превосходство и в то же время чуждость всех этих предметов, которые отказывался принимать мой обычно столь ясный мозг, начали меня раздражать.

— Очень просто. После двухдневных опытов они проявили память, которой не постыдился бы и пес из лаборатории условных рефлексов, к тому же память гораздо более совершенную. Обратите внимание на их механизм движения: у них нет конечностей, но они передвигаются скачками благодаря сокращениям нижней части живота…

Я смотрел на кирпично-красное существо, прыгающее по дну пустого аквариума, и заметил, что оно украшено светлыми и темными полосками и снабжено чем-то вроде тонких волосков, на концах которых размещены шипы.

— Но это вовсе не его конечности! — изумленно воскликнул я.

Действительно, «шипы» представляли собой две челюсти, тщательно изготовленные из серебристо-голубого металла и отличающиеся почти математически строго вычисленной системой зацепления. Удерживающие эти челюсти выступы закручивались в спиральки.

— К сожалению, вы правы. Оказывается, насекомые на Марсе владеют инструментами, — сказал доктор. Он схватил животное щипцами, что удалось сделать не сразу. Инженер принялся недоверчиво рассматривать существо, советуя соблюдать осторожность, а потом засунул его в футлярчик-сигарку. Пока инженер тщательно прятал все предметы в сейф, доктор заметил: — Мне становится дурно, когда я вижу все это. Не будь я таким старым сумасшедшим, нога б моя никогда сюда не ступила. Я не говорю об опасности, — он немного выпрямился, — у меня военные награды за храбрость, но эти свихнувшиеся предметы, да и наш механический покойничек выводят меня из равновесия. И зачем им врач? — удивлялся он, провожая меня в коридор, освещенный, как всегда, несмотря на дневное время, искусственным светом. — Им нужен часовщик для этого марсианина, ха, ха, ха!

Инженер задвинул большой засов и повернулся к нам.

— Не обращайте внимания на слова доктора, — сказал он. — И на его пессимизм: он сам не принимает этого всерьез.

Мы поднялись на площадку первого этажа, инженер нажал кнопку, раздался тихий свист, двери распахнулись, и небольшая, освещенная приглушенным светом кабина лифта раскрылась перед нами. Я глянул на своих спутников.

— Поедем в библиотеку, — сказал доктор, посмотрев на часы. — Одиннадцать. Сейчас начнется военный совет.

В библиотеке было пусто, так мне по крайней мере в первый момент показалось. Только у бокового окна стоял мужчина, с которым до того я не разговаривал. Он был невысок, коренаст, свободная одежда, скроенная с большим припуском, свисала с его достаточно выпуклых форм, тщетно пытаясь замаскировать их округлость. Лицо у него было почти оливковое, волосы иссиня-черные, только глаза были зелеными, словно пересаженными с лица норвежца, и светились, как льдинки на солнце.

— О, вы уже здесь, синьор Джедевани. — Доктор казался довольным. — Ну и что новенького?

Синьор Джедевани испытывал явные затруднения с английским.

— Доктор, вас вызывать профессор. Уже трижды звонить наверх и вниз. Идите же вконец на малую операционную.

Доктор замолк, движения его стали целенаправленными, быстрыми, левой рукой он схватился за внутренний карман. Проверил, на месте ли шприцы, и выбежал из комнаты.

— Что случилось? — спросил я.

— Не знаю. — Синьор Джедевани стучал пальцами по столу. — Кажется, наш друг Линдсей хотеть показать господину Фрэйзеру, что, хм… что машина, то есть человек из Марса, не выделяет сквозь двери от камеры никакое излучение…

— И что с ним случилось?

— Бэрк нашел его без сознания в лифте. Наверно, убегать оттуда, я знаю?

В этот момент двери раскрылись, и словно маленький темный гном с седой шевелюрой в библиотеку ввалился профессор. Спустя секунду следом за ним вошли остальные мужчины, кроме доктора и Линдсея. Профессор бегал по ковру вдоль библиотечных шкафов, топал ногами, бурчал и метал из-за очков гневные взгляды на мужчин, которые медленно рассаживались в креслах, закуривали и, казалось, ждали, пока у старика кончится заряд злости.

— Говорил ведь тысячу раз: никаких опытов на свой страх и риск. Или это кончится, или я завтра же утром уеду. Мы что — дети? — взорвался наконец профессор. — Дело слишком серьезно, а тут крупный ученый из-за амбиций или ради состряпанной к данному случаю теорийки сует голову… — Он осекся, вытащил из кармашка невероятно помятую сигару, отгрыз кончик, прикурил и продолжал совершенно другим тоном: — Кажется, наш друг Линдсей выйдет из этой истории целым и невредимым… А теперь я хотел бы выслушать результаты работы за день и ваши предложения. Однако убедительно рекомендую заботиться не столько о темпах исследований, сколько о безопасности. Прошу вас, Финк, изложите техническую сторону.

Инженер встал и принялся раскладывать на своем столике записки.

— Итак, все выглядит следующим образом. В настоящее время машина находится в бронированной камере, экранированной, как вам известно, свинцовыми пластинами толщиной шестьдесят сантиметров. Судя по результатам воздействия излучений, полученным в наших лабораториях, полметра свинца должны были дать стопроцентную защиту от любой волновой энергии. Однако это оказалось ошибкой. Несчастный случай с коллегой Линдсеем показал, что излучения, создаваемые машиной, проникают сквозь наш экран как сквозь лист картона. Таким образом, опыты с морскими свинками оказались совершенно беспредметными. Наша цель — подвергнуть всю машину целиком воздействию некой измененной атмосферы, поскольку попытки демонтажа окончились неудачей, а предложение полного отравления живой составляющей было отвергнуто.
[1] [2] [3] [4]