Г. Крушение мировой революции - Брестский мир (2)

"Никогда". Затем выступил И. П. Гольденберг (Мешковский). В

26

какой-то момент во время речи он ударил кулаком по трибуне и крикнул: "Я утверждаю, что царивший тридцать лет мир среди демократии сегодня здесь нарушен и здесь сегодня Лениным водружено знамя гражданской войны". Ленин снова встал и крикнул: "Верно, правильно". На собрании в 700 человек почти все ораторы выступали против Ленина (в защиту доклада которого выступила только Коллонтай). А когда меньшевики предложили создать организационное бюро по подготовке созыва съезда партии, большевики заявили, что участвовать в нем не будут. "Поднялся шум, -- пишет Угланов, -- раздались крики по нашему адресу: раскольники, узурпаторы, демагоги и т. д. Идя домой с собрания, некоторые мои друзья говорили -- а все-таки Старик [Ленин] завернул через край. Ясности по всем вопросам у меня тоже не было, но чувствовал я, что приехал решительный человек". (Воспоминания Угланова, с. 192). После этого трудно согласиться с тем, что Ленин был принужден к курсу на однопартийную диктатуру под давлением внешних обстоятельств.

На Третьем Всероссийском съезде ПСР при выборе ЦК было

заявлено три списка делегатов: правый, центр и левый. Левые

выдвинули в ЦК Натансона, Спиридонову, Биценко, Чернова,

Ракитникова, Русанова, Гоца, Архангельского, Герштейна, Лун

кевича, Когана-Бернштейна, Веденяпина, Е. Ратнер, Фирсова

(Розенблюма), Гендельмана, Затонского, Ракова и Берга. Только

первые трое вошли затем в руководство партии левых эсеров.

Камков. Две тактики, с. 11.

Подтверждением этому служит, например, тот факт, что левые

эсеры, отколовшись от ПСР и даже создав собственную партию,

ни в чем не изменили эсеровской программе. "Надо идти за

жизнью, -- указывал на Первом съезде ПЛСР делегат Данильке

вич. -- [...] Если бы мы стали тут вырабатывать программу

партии, то это у нас заняло бы массу времени, а время не терпит,

нужна работа на местах. Мы должны отправляться на места и там

строить партию [...]. Мое предложение сводится к тому, чтобы

здесь не изобретать никакой программы, ограничиться старой,

уехать на места, и там жизнь покажет, какие изменения внести в

эту программу". (Протоколы Первого съезда ПЛСР, с. 32.).

24 Для иллюстрации происходящего можно привести выдержки из

одного обширного документа -- протокола "Объединенного засе

дания Ростово-Нахичеванского на Дону Совета рабочих депута

тов, фабрично-заводских комитетов и правлений профессиональ

ных союзов", созванного 15 (28) февраля 1918 года:

"Я. И. Коломейцев предлагает включить в порядок дня вопрос о снятии военного положения [...]. Представитель от комитета рабочих из Донских гирл говорит, что в порту арестовывают рабочих, что жизнь их в опасности [...] они не могут нормально

27

работать [...] Б. С. Васильев заявляет, что в данный момент есть нечто поважнее хлеба -- нужно в первую очередь говорить об ужасах, творящихся в городе, о непрекращающихся расстрелах и о спасении человеческих жизней. Предложение это вызывает замешательство среди членов военно-революционного комитета. После совещания слово получает Антонов [Овсеенко], начальник Красной гвардии. В короткой речи он рассказывает [...] [что] в тех организованных расстрелах, которые производятся до сих пор, военно-революционный комитет неповинен. Их производят по приказу штаба Сиверса [...]. Все арестованные, находящиеся в военно-революционном комитете и Красной гвардии, надежно охраняются и оттуда никто выведен [на расстрел] не был [...]. Вторым докладчиком выступает Частнов -- по продовольственному вопросу. Положение в городе -- по мнению докладчика -- катастрофическое. [...] Никаких запасов [...] нет. (...) Транспорт совершенно расстроен. Еще хуже на рудниках и в Донецком округе -- оттуда приезжают делегаты и умоляют спасти их от голода. Угля в Ростове также нет, так как подвоз его также прекратился [...]. Равикович -- секретарь военно-революционного комитета [говорит, что] [...] сейчас у нас в городе царит двоевластие. Штаб Сиверса [...] [и] военные комиссары Антонов, Войцеховский, объявившие себя высшей и неограниченной властью в городе. Эти гастролеры приехали из Харькова и мешают всей нашей работе. [...] Нам объявили, что вводится цензура для всей печати -- в том числе и для Известий военно-революционного комитета. Мы заявили категорический протест, на что последовало разъяснение, что [...] в случае сопротивления нас будут арестовывать! [...] Тогда мы обратились к тов. Антонову. "Власть принадлежит Совету, -- заявил нам Антонов, -- но только Совету революционному, а ваш Совет никуда не годится и я его разгоню!" После долгих убеждений Антонов согласился, что этого делать не следует, но что пока будет военное положение -- будет и диктатура Войцеховского [...]. Степанов (левый эсер), заявляет, что ему и его товарищам по комитету обидно слышать упреки, что их руки в крови [...]. Да, германцы идут на Россию, но это идут империалисты, и их движение вызовет революцию в Германии и пожар во всей Европе. Я верю, товарищи, еще не все пропало. [...] Войцеховский. Не для конфликтов с товарищами большевиками шел я сюда в Ростов [...]. Но я заявляю, что мы не остановимся перед репрессиями по отношению к тем Советам, которые станут на нашей дороге [...]. Собрание расходится при общем подавленном настроении" (АИГН, 6/3).

28

ГЛАВА ПЕРВАЯ

БОЛЬШЕВИКИ И ГЕРМАНИЯ

Уже в первые дни после Октябрьского переворотд Ленин разошелся с большинством своей партии по вопросу, касающемуся заключения мира: вопреки ожиданиям социалистов он выступил с принципиальным согласием подписать с "империалистическим" германским правительством не всеобщий, а сепаратный мир1. Неудивительно, что самым простым объяснением ленинского шага были взятые им еще до возвращения в Россию обязательства перед германским правительством2.

Взаимоотношения между большевистской партией и кайзеровским правительством в годы мировой войны долгое время оставались для историков загадкой. Сенсацией разнеслись по миру первые сведения о том, что германское правительство, заинтересованное в скорейшем ослаблении Российской империи и выходе последней из войны, нашло выгодным для себя финансирование социалистических партий, стоявших за поражение России в войне и ведших усиленную пораженческую пропаганду. Германский социал-демократ Эдуард Бернштейн, занимавший одно время пост заместителя министра финансов в германском правительстве, указал на связь с немцами Ленина в статье "Темная история", опубликованной 14 января 1921 года в утреннем выпуске газеты "Форвертс":

"Антанта утверждала, и утверждает до сих пор, что кайзерская Германия предоставила Ленину и товарищам большие суммы денег, предназначенных на агитацию в России. Действительно, Ленин и его товарищи получили от кайзерской Германии огромные суммы. Я узнал об этом еще в конце декабря 1917 года. Через одного друга я осведомился об этом у некоего лица, которое, вследствие своих связей с различными учреждениями, должно было быть в курсе дела, и получил утвердительный ответ. Правда, тогда

29

я не знал размера этих сумм и кто был посредником при их передаче. Теперь я получил сведения от заслуживающего доверие источника, что речь идет о суммах почти неправдоподобных, наверняка превышающих 50 миллионов немецких золотых марок, так что ни у Ленина, ни у его товарищей не могло возникнуть никаких сомнений относительно источников этих денег"3.

Имеется и одна неопубликованная архивная запись рассказа Бернштейна, где он раскрывает имена своих информаторов и подлинное время получения информации о финансировании немцами большевиков:

"О получении большевиками денег от германского правительства я услышал на заседании комиссии рейхстага в 1921 г. Заседание комиссии, обсуждавшее вопросы внешней политики, состоялось под председательством депутата рейхстага проф. Вальтера Шкжинга. На заседании присутствовали, кроме членов рейхстага, высокие чины министерства иностранных дел и военного министерства. По окончании официальной части собрания состоялся свободный обмен мнениями между присутствующими. Во время этих бесед один из членов комиссии громко заявил другому: "Ведь большевики получили 60 миллионов марок от германского правительства". Я тогда спросил сидевшего возле меня легационсрата Эккерта (впоследствии посланника), соответствует ли это заявление действительности. Господин Эккерт это подтвердил. На другой день я посетил проф. Шюкинга, как председателя комиссии, и, рассказав ему о разговоре относительно упомянутых 60 мил. марок, спросил, известно ли ему что-нибудь об этом. На это он мне ответил, что и ему известен факт выдачи этой суммы большевикам"4.

Может показаться удивительным, что тема о немецких деньгах, заинтересовала (и то лишь на мгновение) одного Бернштейна, а ранее того -только составителей так называемого Сиссоновского сборника5. И когда известный охотник за провокаторами и шпионами В. Л. Бурцев предложил в германское социал-демократическое издательство книжку о том, как Ленин и большевики получали деньги от

30

германского имперского правительства, издательство книжку печатать отказалось6. Нелюбознательность германских политических деятелей (социал-демократов) была легко объяснима. "Я далеко не уверен, что об этом вопросе говорить своевременно, -- писал в 1931 году историк и архивист Б. И. Николаевский жалующемуся на отказ немцев Бурцеву, -- [... ] во всяком случае немцы-то вполне определенно убеждены, что поднимать эту группу вопросов преждевременно"7. И Бурцеву оставалось только согласиться: "Вы правы, что немцы не хотят поднимать вопроса о том, как они помогали Ленину"8.
[1] [2] [3] [4]