АПРЕЛЬ-92

Гораздо больше хлопот, чем сам визитер, причиняла его многочисленная, как правило, свита. Энергичные, не очень обремененные тактом люди, напористые, если не сказать — нахальные, требовали повышенного к себе внимания, беспрерывно теребили, нервировали сотрудников посольства.

Хочу подчеркнуть, что к визиту Руцкого мои сетования не относятся. Тут я несколько опережаю события. Этот визит прошел относительно гладко. Посетили президента и премьер-министра, возложили венок, съездили в Хайфу, встретились с одним из “капитанов” израильского бизнеса Ш.Айзенбергом. Единственный прокол — Руцкой приехал к Шамиру не в 8.15, как было положено, а в 8.45. Говорили, что супруга его никак не могла выбрать подходящее платье.

Израильтяне, писал я в Москву, несмотря на жесткий цейтнот, сумели обеспечить емкую, политически насыщенную программу. Беседы с израильским руководством, включая лидеров оппозиции, показали, что при любых результатах июньских выборов Иерусалим будет ориентироваться на формирование устойчивых, рассчитанных на далекую перспективу отношений с Москвой.

Большое впечатление, по моим оценкам, произвели здесь заявления вице-президента об особом характере этих отношений как отношений между двумя “великими народами”, которых объединяют не только геополитические факторы, но прежде всего наличие в Израиле более чем полумиллионной общины, связанной с русской историей, русской культурой, русским языком. Складывается впечатление, что в правящих кругах Израиля рассматривают визит Руцкого как свидетельство осознанного намерения российского руководства вывести российско-израильские отношения на новый уровень (тут я, к сожалению, ошибся).

После проводов вице-президента в посольстве состоялся “разбор операции”. Было высказано мнение, что не все сотрудники были подключены к визиту, а надо подключать всех. Я не согласился с этим. Экономной должна быть не только экономика. Не следует устраивать авралов. Не надо всем стоять на ушах. Берем столько человек, сколько требует составленный нами же план визита. Остальные пусть работают в обычном режиме. И еще. Уже за несколько дней до визита я заметил лихорадочный блеск в глазах дипломатов. Так не годится, сказал я. “Не нужно, чтобы глазки блестели” (беру в кавычки, так как эти слова вошли в посольский фольклор). Работаем спокойно. Чем лучше, четче подготовка, тем меньше нервов.

Не всегда, к сожалению, так получалось. Но об этом речь впереди, впереди еще много визитов…

С визитом Руцкого связано мое подключение к кампании по освобождению Шабтая Калмановича. В чем тут дело?

Калманович приехал в Израиль в 1971 году из Каунаса с дипломом инженера по автоматизации химической промышленности. Но химией заниматься не стал, а поступил на подготовительное отделение Иерусалимского университета. Уже на следующий год стал, так сказать, политическим чернорабочим на подхвате у сильных мира сего. Независимо от их политической ориентации. С конца 70-х начал пробовать себя в строительном бизнесе. Дело пошло. Потом с помощью американских друзей оказывается в Африке — сначала Ботсвана, затем Сьерра-Леоне. Назначается торговым представителем Ботсваны в Израиле. Зарабатывает огромные деньги. Покупает замок в Каннах. Летает на собственном самолете. Вращается в высших кругах, в том числе и Израиля. И — гром среди ясного неба! — 23 декабря 1987 года арестовывается в Израиле как советский шпион.

В мае 1992 года, когда в печать проникли сведения о том, что Москва активизировала усилия, направленные на досрочное освобождение Калмановича, известный журналист Зеэв Бар-Ам писал:

“Сегодня имя Калмановича ничего не говорит почти полумиллионному контингенту наших новых сограждан. А был он “звездным мальчиком” алии 70-х годов, ее символом, воплощением осуществленной мечты, предметом особой гордости: знай, мол, наших! Тем единственным, кто сумел взойти на сияющую вершину финансового успеха и увидеть небо в алмазах. Его карьера ослепляла и завораживала. За 17 лет этот плейбой сумел создать финансовую империю с деловыми связями на трех континентах. Все двери были перед ним распахнуты настежь. Политики и бизнесмены, военные и ученые, писатели и деятели культуры испытали на себе его обаяние. В отличие от Джеймса Бонда, он не отличался развитой мускулатурой, не поражал воображение присутствием духа и ледяным хладнокровием в экстремальных ситуациях. Зато он виртуозно играл на нервах и психологии. Он мог быть трезвым и расчетливым, хвастливым и циничным, запредельно откровенным и до умопомрачения лживым. И еще он умел быть щедрым. Любил повторять: “Если я срываю солидный куш, то выигрывают все, кто меня окружает”. Был он болтлив, неуравновешен, эгоцентричен. Чрезмерно любил женщин и всю ту роскошь, которую можно приобрести за большие деньги. “От него пахнет деньгами”, — говорили о нем. И он, как мальчишка, хвастался своим богатством, виллами, связями. Свой “роллс-ройс”, например, он купил у Чаушеску.

Если существует такое определение, как антишпион, то оно полностью подходит к Калмановичу. Слишком уж он привлекал к себе всеобщее внимание. А был он, по-видимому, не просто шпионом, а асом разведки. Может быть, даже гроссмейстером шпионажа”. Возможно в этой характеристике излишек литературы. Но иначе нельзя — рассказ о шпионе не должен быть скучным.

В обвинительном заключении, которое было опубликовано 8 ноября 1993 года, говорится: “Обвиняемый вступал в контакты с агентами зарубежных спецслужб и передавал им секретную информацию, причиняя ущерб безопасности страны”. Судебного процесса в привычном понимании этих слов не было. Послушаем обвиняемого: “Мой адвокат договорился с прокуратурой Израиля о так называемой юридической сделке: без суда, без предъявления доказательств, без показаний свидетелей мне дали 9 лет тюрьмы. Такая сделка между адвокатом и прокуратурой абсолютно законна… После торга адвокат пришел ко мне в тюрьму и произнес: “Сейчас я тебе сделаю предложение, от которого у тебя останется неприятный осадок. Прокуратура готова осудить тебя на 9 лет. Если ты согласишься, то тебе всю оставшуюся жизнь будет казаться, что ты продешевил. Если бы мы боролись и прошли все судебные инстанции, то смогли бы добиться, скажем, 7-летнего заключения. С другой стороны, если ты не согласишься на сделку и в результате получишь 11 лет, то будешь всю оставшуюся жизнь жалеть, что не согласился на предложение прокуратуры”.

Я не спал всю ночь, — говорит Калманович, — и согласился”.

В тюрьме, точнее, в тюрьмах Калманович провел пять с лишним лет. Болел. Перенес операцию. Развелся. Надеялся на помощь друзей и в первую очередь — Кобзона. “Мы подружились семьями задолго до моего ареста, — рассказывает Калманович. — Между нами не было никакой корысти, не было совместного бизнеса. Поэтому и возникла настоящая дружба… Что бы ни говорили про Кобзона, как друг он невероятно предан. За собственные деньги летал в Израиль, навещал меня. Иосиф был тогда депутатом Верховного Совета, и его не досматривали в тюрьме. Контрабандой он приносил мою любимую рыбу в томатном соусе, кильку, бычков и конфеты “Белочка”… Я никогда не забуду, как много он для меня сделал. Поднял на ноги всех. Люди, которых я никогда в жизни не встречал, по просьбе Кобзона хлопотали о моем досрочном освобождении.

Сначала мне это даже вредило, — полагает Калманович. — Определенные чиновники в определенных органах стали думать, что я намного важнее, чем они предполагали. Кобзон привозил официальные письма от Горбачева, Янаева, Пуго, Руцкого с просьбой о досрочном освобождении. Причем в Израиле по аналогичной статье отбывали срок еще несколько человек, но за них Горбачев, скажем, не просил. А письма эти Кобзон организовывал в одиночку, обивая пороги кремлевских кабинетов…

Как-то Кобзон приехал в Израиль на круизном теплоходе вместе с художником Ильей Глазуновым. Его принимал премьер-министр Шамир… Помощник премьера спросил: возможно ли сделать портрет Шамира? “Пожалуйста”, — ответил Илья Сергеевич. “Сколько это будет стоить?” — “Ничего, — ответил художник. — Только отпустите из тюрьмы Калмановича”. Фамилию он прочитал по бумажке, подсунутой заранее Кобзоном”.

Все это мне не было тогда известно. Никаких указаний из Москвы насчет Калмановича у меня не было. Был на эту тему примерно месяц назад разговор с Кобзоном (когда он приходил ко мне с Глазуновым). Но я как-то пропустил его (разговор) мимо ушей. Зря пропустил…

29 апреля. Чудный день. Сижу на террасе гостиницы “Кинг Давид” (в ней, естественно, остановился Руцкой), пью кофе, жду развития событий. И они начинают развиваться. Из окна мне машет Кобзон, потом спускается. Выражает удивление, что посол России ничего не делает для вызволения из тюрьмы прекрасного человека Шабтая Калмановича. Излагает историю и настоящее положение дел, По просьбе Кобзона к израильскому руководству обращались: министр внутренних дел СССР Б.Пуго, вице-президент СССР Г.Янаев, народный депутат СССР Е.Примаков, премьер-министр Украины В.Фокин, министр культуры СССР Н.Губенко, вице-президент РСФСР А.Руцкой. Руцкой обратился к премьеру Израиля И. Шамиру и в качестве вице-президента Российской Федерации. Привожу последнее послание полностью.

“Уважаемый господин Премьер-министр!

В августе 1991 года мною было направлено письмо в Ваш адрес, в котором я просил Вас проявить чувство гуманности и освободить по состоянию здоровья бывшего гражданина СССР Шабтая Калмановича, отбывающего наказание в Израиле. Пошел пятый год его заключения. Состояние здоровья резко ухудшилось.

На встрече со мною в сентябре 1991 года г-н Арье Левин заверил меня, что Ш.Калманович будет освобожден на второй день после установления дипломатических отношений между нашими странами. С тех пор прошло достаточно времени, однако позитивного решения данного вопроса не последовало.

В этой связи я вынужден вновь обратиться к Вам с просьбой сделать все от Вас зависящее для досрочного освобождения Ш. Калмановича по состоянию здоровья.

С надеждой на понимание и на скорую встречу с Вами на древней земле Израиля.
[1] [2] [3] [4]