Глава 14 (1)

– Ты имеешь в виду своего француза? Последовало долгое молчание.

– Послушай, дорогая, ты только не расстраивайся. Я заглянула к твоему Алексу перед тем, как мы уехали в Аворьяс. Я как раз вылезала из такси, когда он вышел из своего подъезда в обнимку с девицей. Она потрясающая блондинка. Словом... они выглядели как... очень близкие друзья.

Карен снова замолчала.

– Мне очень жаль, Клаудия. Честное слово. Потрясающая блондинка, так... Должно быть, это та, с фотографии. Правда, Нина сказала, что это – подружка Дмитрия.

Клаудия сердито бросила трубку на рычаги. Карен позвонила ей в контору Гавермаера, где в самом разгаре была ежедневная рабочая суета. Сотрудники вбегали и выбегали из ее кабинета, размахивали перед ней набросками, заготовками, сваливали на ее рабочем столе обрезки разноцветных тканей, ремни, бижутерию. Полным ходом шла подготовка ее осенней коллекции “Клаудия”, которую Гавермаер собирался через пару недель представить руководителям своей сети фирменных магазинов.

Своя собственная коллекция – это было именно то, о чем Клаудия мечтала. И все же она ни секунды не колебалась. Она не принадлежала к тем женщинам, которые легко отступают, в отчаянии заламывают руки и, заперевшись в спальне, размазывают по лицу слезы пополам тушью для ресниц, пока их любимого мужчину похищает какая-то там блондинка, пусть и потрясающая. Жизнь для Клаудии была постоянной борьбой, и теперь ей предстояло бороться за своего Алекса. Оставаясь в Нью-Йорке, она ничего не смогла бы сделать. Правда, некоторое время она раздумывала, не позвонить ли Нине – тетка Алекса трижды звонила ей на прошлой неделе, оставляя сообщения с просьбой связаться с ней, однако от этой идеи Клавдия отказалась. Последняя беседа с Ниной, когда Клаудия заходила к ней домой, была высшим унижением, которое Клаудия готова была стерпеть. “Пусть поволнуется”, – решила Клаудия и, сняв трубку телефона, заказала билет на вечерний рейс в Париж. “Черт с ней, с коллекцией”, – подумала она. Может быть, впереди у нее еще не один осенний сезон, а вот Алекса она может вернуть себе только сейчас. Или никогда.

Реактивный “Боинг” приземлился в Париже ранним утром. По дороге из аэропорта Клаудия глядела в окно машины такси, безучастно провожая глазами разворачивающиеся перед ней живописные виды города. В других обстоятельствах Париж привел бы ее в восторг – она так Долго предвкушала, как проведет здесь лето вместе с Алексом. Теперь же ничто не радовало ее. Она думала только о предстоящем объяснении с Алексом, и ей представлялось, что вся ее дальнейшая жизнь зависит от нескольких ближайших часов.

Такси доставило ее прямо к подъезду дома, где снимал квартиру Алекс. Было восемь пятнадцать утра, и он, наверное, еще не ушел. Схватив свой легкий саквояж – она не собиралась пробыть в Париже больше двух дней, – Клаудия вошла в парадное.

В парадном было чисто и прибрано, пол был выложен кафельной плиткой черного и белого цветов, а на двери консьержки был вывешен план здания со списком жильцов и номерами занимаемых ими квартир.

На лифте Клаудия поднялась на седьмой этаж и надавила на желтую кнопку звонка. Все мышцы ее сводило от напряжения, а дыхание стало прерывистым и частым. Блондинка с фотографии не шла у нее из головы. Поначалу она думала, что этого не может быть, что в Париже очень многие женщины обесцвечивают волосы, однако Нина сказала ей, что у Дмитрия была светловолосая подружка, а Карен видела Алекса именно с блондинкой. На протяжении всего перелета Клаудия придумывала слова, которые она скажет ему – или им, если девица тоже окажется в квартире, – однако теперь все мысли вылетели у нее из головы и в сознании образовалась странная пустота.

На ее настойчивые звонки никто не открывал. Тогда она постучала в дверь кулаком, но результат был тот же.

– Алекс, ты дома? – позвала она. Никто ей не ответил.

Что же ей теперь делать? Она была одна, в чужой стране, не зная по-французски и двух слов. Ситуация была совершенно идиотской!

На площадке, напротив квартиры Алекса, неожиданно отворилась дверь, и из нее выглянула пожилая заспанная женщина в коричневой ночной рубашке из теплой фланели и стоптанных войлочных туфлях.

– Я ищу Алекса Гордона, – сказала ей Клаудия, на всякий случай улыбаясь.

Старуха ответила ей на быстром и гундосом французском, и Клаудия разобрала одно слово “консьержка”. Поблагодарив женщину кивком головы, Клаудия спустилась на лифте на первый этаж и постучала в указанную дверь. Она ожидала увидеть старую женщину холерического темперамента, самодовольную и едкую, как в большинстве французских романов, и была удивлена, увидев перед собой пухленькую миловидную девушку с розовыми круглыми щеками с ребенком на руках.

– Мне нужен Алекс Гордон, – медленно сказала Клаудия. – Не могли бы вы мне помочь? Лицо девушки помрачнело.

– Oh, madame, – сказала она, – Monsieur Gordone a ete blesse dans un accident. D est a Fhopital! У Клаудии упало сердце.

– Госпиталь? Он в больнице?

Девушка сочувственно кивнула.

Через час Клаудия уже была в Американском госпитале в Нуилли, где ее подвели к лежащему без сознания, забинтованному до самых глаз человеку, который в горячке метался по узкой больничной койке и невнятно звал какую-то Татьяну.

Алекс пошевелился, открыл глаза и уставился на малиновые занавески в своей собственной спальне. К нему наклонилась смуглая, темноволосая женщина, и он узнал Клаудию.

– Ты проснулся, Алекс? Это я, Клаудия. Ты меня слышишь?

Она увидела, как его губы шевельнулись, а в глазах, с розовыми от лопнувших сосудов белками, мелькнуло осмысленное выражение.

– Не вздумай разговаривать, – строго предупредила Клаудия. – Ты еще слишком слаб. Если ты понимаешь, что я тебе говорю, – кивни.

Довольно долго Алекс лежал неподвижно, затем его голова чуть-чуть пошевелилась.

– Ты был в больнице, – сказала Клаудия. – Полиция подобрала тебя на улице. Тебя сбила машина. Ты помнишь?

Снова слабый кивок головой.

– Ты помнишь, как все произошло? Никакого ответа.

– Ты помнишь машину, которая наехала на тебя? Алекс уставился на ее лицо и с огромным трудом протянул к ней свою левую руку. Выглядел он ужасно: совершенно истощенный человек со впавшими желтоватыми Щеками, с потрескавшимся разбить™ ртом, из которого на поросший двухнедельной щетиной подбородок стекала слюна. При воспоминании о том красивом молодом человеке, каким Алекс когда-то был, глаза Клаудии наполнились слезами.

– Когда тебя привезли в больницу, у тебя была сломана рука и три ребра. Не пытайся шевелить правой – она в гипсе. Все тело у тебя было покрыто порезами и рваными ранами. Ты потерял много крови и был очень слаб. Почти неделю ты оставался в коме, и врачи боялись, что ты так и не придешь в сознание. Погоди-ка, полежи спокойно...

Из кухни Клаудия принесла тарелку с куриным бульоном, который она сварила и держала теплым с того самого момента, как Алекс начал шевелиться на кровати. Подложив ему под спину подушку, она подтянула его повыше. Алекс был легким, словно ребенок, как будто от него остались лишь кожа и кости. Сам он есть, конечно, не мог, и Клаудия кормила его с ложечки как маленького.

– Я привезла тебя из госпиталя пять дней назад. Ты все еще был без сознания, и тебя лечили очень сильными лекарствами. Шесть раз на дню я делала тебе уколы – сестра научила меня этому, и только сегодня утром врачи отсоединили капельницу, – рассказывала Клаудия, продолжая терпеливо кормить его супом, хотя большая часть бульона стекала по его подбородку. – Теперь поспи, а когда проснешься, я покормлю тебя еще. Самое страшное позади.

Алекс снова кивнул, на этот раз более отчетливо, и закрыл глаза. Впервые за все пять дней Клаудия могла вздохнуть с облегчением. Наконец-то ей можно будет принять душ и даже чуть-чуть подремать. Вплоть до сегодняшнего дня у нее не было ни одной свободной минутки, чтобы заняться собой. Десять дней Клаудия провела в больнице, где ей приходилось дремать на кушетке в коридоре, а когда врачи разрешили перевезти Алекса домой, она и вовсе не отходила от его постели за исключением тех моментов, когда приходила сиделка.

Однако испытания Клаудии на этом не закончились. По ночам Алекс часто просыпался и вскрикивал, несмотря на сильные успокоительные препараты, которыми его пичкали. Он обливался холодным потом и крупно дрожал, а в глазах его вспыхивал безумный огонь. В потоке невнятных слов и обрывочных фраз, которые он произносил в забытьи, Клаудия разобрала одно – женское имя Татьяна. Всякий раз, когда он с болью или с бесконечной нежностью в голосе упоминал его, Клаудии казалось, будто в ее сердце вонзается острый нож. Звал он и своего брата, Дмитрия, однако самого пика его ночные кошмары достигали тогда, когда он диким голосом выкрикивал слово “Убийство!” и бился на кровати, сбрасывая одеяла, задыхаясь от рыданий и хватая что-то в темноте скрюченными пальцами здоровой руки.

В моменты, когда эти приступы овладевали им, Клаудия крепко обнимала его и нежно баюкала до тех пор, пока конвульсии, сотрясающие его тело, не прекращались, и он не проваливался в беспокойный сон.

Пока Алекс спал, Клаудия бродила по квартире, не находя себе места. Повсюду она обнаруживала следы, оставленные другой женщиной. Заколка для волос и косметика в ванной, одежда, висевшая в шкафу между костюмами Алекса или сложенная на полках вместе с его рубашками и нижним бельем, дамская сумочка, светлые волосы, приставшие к его пальто, – все это причиняло ей боль. Клаудия часто стояла в темноте, смотрела на кровать, где лежал Алекс, и в голове ее сами собой возникали картины его любви с Татьяной. Стараясь избавиться от этих навязчивых мыслей, Клаудия выходила на узкий балкон, откуда ей открывалась панорама уснувшего города. По лицу ее хлестал холодный ночной ветер, однако образ Татьяны никак не исчезал в ее воспаленном мозгу.

Когда Клаудия купала его и меняла простыни, она думала о руках Татьяны, нежно ласкающих его обнаженное тело, и внутри ее вспыхивали обжигающая ревность и гнев. Ей казалось, что она начинает сходить с ума. На протяжении стольких лет Алекс был частью ее жизни, и вот теперь он так легко предал ее. “Madonna mia, Алекс, – раздумывала она, глядя на его вызывающее сострадание и жалость тело. – Как ты мог так поступить со мной?!”

Из обрывков его фраз, сказанных в бреду или во сне, из того, что ей сообщили в полиции и в госпитале, Клаудия сложила приблизительную картину происшедшего. Татьяна околдовала Алекса, и они стали любовниками. Потом девчонку убили, и Алекс считал, что это дело рук Дмитрия. Нина, которой Клаудия позвонила из парижской квартиры Алекса, не выдержала и рассказала ей, что Алекс звонил ей несколько недель назад и заявил, что возвращается в Нью-Йорк с Татьяной, на которой всерьез собирается жениться. Она подтвердила, что блондинка на фотографии – это именно Татьяна, которая раньше была подругой его брата Дмитрия.

В заключение Нина сообщила, что, когда Алекс звонил ей из Брюсселя, он назвал Татьяну своей единственной любовью.
[1] [2] [3] [4]