Глава 10. Сыщик, ищи вора! (1)
[1] [2] [3] [4]– Ккупили, – ответил он, заикаясь от волнения, и со своими длинными каштановыми патлами волос он был совсем не похож на вора, а скорее напоминал рослую девочку-старшеклассницу.
– Где?
– В электричке…
– Когда?
– Позавчера…
"СПРАВКА
…Несовершеннолетние Александр Булавин и Константин Дьяков в предварительном объяснении, а затем допрошенные в Московском уголовном розыске, в присутствии педагога Сутыриной К. Н. показали, что магнитофон они купили у незнакомого им мужчины в пригородном поезде.
Подробный словесный портрет продавца прилагается.
По месту жительства Булавин и Дьяков характеризуются благоприятно, судимостей, приводов, компрометирующих действий не было. Булавин и Дьяков работают учениками автослесаря в 12-й автобазе Главмосавтотранса, одновременно продолжают учебу в 9-м классе 119-й школы рабочей молодежи; поведение и успеваемость хорошие. По месту работы характеризуются как любознательные и порядочные ребята, быстро овладевающие профессией, общественно активные, члены народной дружины…"
По описанию ребят человек, продавший им магнитофон, был сильно похож на слесаря, «ремонтировавшего» замок у Полякова незадолго перед кражей. Я вошел к Лавровой, которая с утра допрашивала Обольникова.
Два дня в КПЗ подействовали на Обольникова удручающе. Он вытирал рукавом нос и слезоточивым голосом говорил:
– Ну, накажите меня, виноват я. Ну, дурак, глупый я человек, темный, от болезни происходят у меня в мозгу затемнения. Но в тюрьме-то не за что держать меня…
– А куда вас – в санаторий? – спросила Лаврова. – Даже если мы вам поверим, то преступление вы все равно совершили. Вот расскажите инспектору Тихонову о своих художествах, послушаем, что он скажет…
Обольников повернулся ко мне и приготовился сбросить на меня обвал жалоб и стенаний. Но тут зазвонил телефон.
– Тихонов у аппарата.
– Здравия желаю! Это Бабайцев вас приветствует…
– День добрый. Что же вы мне про рыжего-то ничего не сообщили?
Бабайцев заторопился, слова-монетки градом застучали в мембрану:
– Так я вам вчера раз десять звонил, никак поймать на месте не мог. Позавчера вечером он к Филоновой приходил. А сегодня спускаюсь в почтовый ящик за газетами, гляжу – Филоновой письмо с припиской на конверте: «для П. П. Иконникова»…
– А раньше никогда таких писем не приходило?
– Ни разу не видел, – сказал Бабайцев. – Обычно почту вынимаю из ящика я, и никогда не видел. Но почему еще обратил я снимание на письмо на это – адрес написан вроде бы детской рукой или малограмотным – все буквы квадратные…
Вот она, депеша, о которой сообщалось в анонимке. Скорее всего об этом письме и шла речь. Может быть, в бумажном конверте лежит ключ ко всему этому делу? Как же узнать, что там написано?
– Алло, вы меня слушаете? – зазвучал издалека голос Ба-байцева.
– Да, слушаю. А что с письмом сделали?
– Ничего не сделал. Филонова же на работе! Это я сегодня выходной. Письмо у меня пока. Может быть, привезти его вам? – спросил Бабайцев.
Я вспомнил комиссара и усмехнулся:
– Не стоит. Пускай уж письмо идет к адресату.
– Как? – не понял Бабайцев.
– Обычно. Отдайте его Филоновой – и все. Спасибо вам за информацию…
Я смотрел в длинное вытянутое лицо Обольникова, который по-рыбьи беззвучно разевал и закрывал кривую прорезь рта, а дряблые желвачки ходили по его щекам, и глаза – круглые маленькие скважины – двустволкой целились в меня, и никак не мог сообразить: он – слесарь – депеша – Иконников -работает такая цепь или это бессмысленный набор никак не связанных между собой людей?
– Рассказывайте, Обольников…
– А что рассказывать? Я ведь и не могу ничего нового рассказать, потому как я же не обманывал вас раньше, а только ради истины общей хотел так сообщить вам обо всем моем поведении и жизни, чтобы не складывалось у вас мнения, что Обольников хочет на дармовщину прожить или как-то без благодарности попользоваться чужим… – и всю эту галиматью он бормотал заунывным плачущим голосом, захлебывая воздух, пришепетывая и глотая концы предложений.
– Ну-ка, остановитесь, Обольников, – сказал я. – Либо вы будете разговаривать как человек, либо я вас отправлю обратно в камеру. Вот где у меня стоят ваши штучки, – провел я рукой по горлу.
Обольников похлопал веками и заговорил нормальным голосом:
– Дело в том, что решил я принести свои чистосердечные показания в расчете на вашу совестливость и сознательность, поскольку признание мое есть главная смягчающая причина в слабом состоянии моего здоровья.
– Давайте приносите свои показания, – сказал я равнодушно.
Мое безразличие, видимо, несколько обескуражило Обольни-кова, и он стал быстро говорить:
– Я ведь был в квартире у скрыпача…
– Мы это знаем. Дальше…
– Только не воровал я ничего оттуда…
– А что, на экскурсию ходили?
– Вроде бы этого, – подтвердил Обольников. – В болезненном состоянии организма находился я в тот вечер.
– Пьяный были, что ли? – уточнил я.
– Да, захмелился я сильно и заснул. А когда проснулся, времени час ночи, башка трещит с опохмелюги, а поправиться негде – магазины закрыты, а на рестораны мы люди бедные, тратиться не можем…
– В час ночи рестораны тоже закрыты, – заметил я.
– Да, конечно, – спокойно продолжал Обольников. – В безвыходном я положении оказался. Думал, что помру до утра. И когда понял, что кончаюсь, решил пойти к скрипачу, в долг у него выпить. А завтра купить и отдать. Да и не отдал бы – тоже свет не перевернулся, потому как у него там бутылок в буфете – дюжина. Их пить там все равно некому – разве нормальный человек бутылку раскупоренную бросит? А у него там они все початые, да не конченные. Считай так, что пропадает выпивка без дела. Гости к нему каждый день ходют, а все вместе выпить как следует не могут!
– Ц-ц-ц! – прищелкнул я языком. – Не знает, я вижу, скрипач, кого ему вовсе надо в гости приглашать…
Оболькиков опасливо покосился на меня, на всякий случай хихикнул:
– Ну и подумал я, что если с пары бутылок я прихлебну – ему урона никакого, а мне от смерти, может быть, спасение…
Он замер в сладостном воспоминании, и вдруг отчетливо, как на киноэкране, я увидел его три пальчика, которыми он держит стакан, и чуть отодвинутый безымянный палец, и торчащий в сторону птичкой-галочкой сухой мизинец. Заключение экспертизы – «…отпечатки пальцев на хрустальном бокале идентичны с отпечатками большого, указательного и среднего пальцев левой руки»…
– И что? – холодно спросил я.
– Поднялся я, выпил портвейну какого-то заграничного…
– А вы как определили – в какой бутылке портвейн?
– Так я все пробовал сначала, – сказал Обольников, явно удивляясь моей несообразительности.
– Пили прямо из горлышка?
– Зачем? – обиженно возразил он. – Попробовал сначала, а потом налил в рюмку. Стол у них там такой на колесах, вот снял я с него рюмку и налил себе…