Бегство (Ветка Палестины - 3) (19)

Саша слушал-слушал и вздохнул печально: будь его воля, он бы к Шарону ни ногой. Для Дова он - национальный герой, а для алии-90 черт с рогами, "караванщик".

Когда замаячили Иудейские горы, Дов все еще наставлял Сашу, кому что говорить и в каком порядке.

В приемную Шарона Саша вступал с опаской, на массивную дверь министра взглянул, словно солдат на враждебный дот. Отметил мысленно, что нигде не встречал столько несовместимой публики, мирно сидящей рядом, как в приемной Шарона. В первую встречу приемная была пуста, а тут - видел подобное разве что в бершевской больнице, когда Наум напугал всех. Но и тогда такого не было. Православный священник-грек в черной накидке. Рядом араб в белом бурнусе нервно перебирает бумаги. Возле израильский генерал с двумя звездами на погонах, белолицый, очкастый, похожий на учителя, с папкой в руках, постукивал по папке незажженной папиросой еще более нервно, чем араб. Напротив него палестинец в "арафатовском" платке-куфие. Мрачный, огромный каблан с синими кальками, свернутыми в трубку, сидел под табличкой "Здесь не курят" и дымил сигаретой, не таясь. Каждый словно с другой планеты. Пришелец...

Саша подумал, застрянут они надолго. Но нет, позвали быстро. Шарон поднял голову, встал и, едва они приблизились к столу, спросил сурово, гневно:

- Вы - Алекс? Доколе будете мне противоречить?! Вы главный мой противник!

У Саши сердце провалилось. "Все погубит." - Я торжественно заявляю, что в Израиле никто не живет в палатках, - продолжал Шарон командирским басом. Вы спешите на "кикар", и тем самым говорите: министр Шарон - лжец! Дов, почему ты необъяснишь ему, чтоб ребенок не баловался со спичками? - И снова к Алексу: - Вот, лицо моего врага! Вижу воочию. У меня живот за столом не помещается, а он худоба - щеки втянуты, кожа да кости...

Первым захохотал Дов. За ним Шарон, фыркнул, не удержавшись.

- Садитесь, ребята, - сказал весело.

У Саши отлегло. Вздохнул глубоко, стараясь побыстрее сосредоточиться: весь их заготовленный рассказ Шарон смешал сразу и тут же переменил тон совершенно: - Ну, Алекс, поздравляю с приездом в Израиль, будем друзьями! Но... дело есть дело. До нас, на этом же стуле, сидел отнюдь не глупый человек, который высказал тахой взгляд на олимовскую "амуту" и ее энтузиастов: "Есть арабская интифада - камни, ножи, разбитые стекла. А есть еврейская "интифада". Это - вы! Цемент, арматура, машины - все лимитировано, все в обрез. А вы вторгаетесь с криком и проклятиями и путаете наши карты. Отбираете, к тому же, лучшие земли задаром? Режете без ножа.

Дов открыл рот, чтоб возразить, Шарон поднял руку - не спеши, повернулся грузным телом к Саше:

- Не согласны? Слушаю!

- Еврейская интифада, - Саша перевел смешливые глаза на Шарона, еврейская интифада точно рассчитала, господин министр, квартира из трех комнат стоит пятьдесят... Точно! С простоями, непредвиденными налогами и импортным цементом - шестьдесят тысяч долларов. Израильские кабланы гонят цены к небу. Меньше восьмидесяти не подступишься.

Шарон небрежным жестом как бы отвел слова Саши: - Что такое еще двадцать тысяч? Ведь вы получаете нашу ссуду. В рассрочку на тридцать лет... - В странных, почти слитых воедино выпуклых глазах Саши сверкнула такая усмешка, что Шарон продолжил тут же: - Молодой человек, видите на столе эти папки? Я утвердил планы на следующий, девяносто первый год. Я построю сто тысяч квартир, вам понятно? Ваша "амута" - это какие-то несчастные тысяча-другая самоделок? А я - через год - прошу! У каждого еврея крыша!

- Год?! - вскричал Саша, забыв обещание, данное Дову, генерала не прерывать. - Кто может ждать год - без жилья, без надежд на работу?! Но даже не это главное. Не крыша над головой, хотя без нее человек превращается в БОМЖА, теряет уважение жены, детей... Жизнь во многих семьях превращается в ад кромешный. Я понятно говорю? Вы дадите крышу, но не возместите человеку потерю чувства собственного достоинства. Борьба идет за сохранение личности.

Толстые щеки Шарона заколыхались в усмешке:

- Советский человек не может без борьбы. Бороться мчит с песней, а вот на стройку не идет...

Но стал слушать, как отметил Дов, более внимательно. Министру принесли на подпись какую-то бумагу, он поставил размашистую закорючку, кивнув Алексу, продолжай!.. Услышав о налоге в пять миллионов, Шарон засмеялся гулко, трубным смехом, его грузное тело закачалось из стороны в сторону, и пока он качался как маятник и почесывал толстыми пальцами стриженый затылок, нашел решение:

- Значит так, удальцы- парашютисты, - сказал он, повернувшись к Дову. Разрешим это одним ударом. Нет, в два удара! Вы дарите вашу землю государству - раз! Мы, израильтяне, люди щедрые. Посему земельное управление Израиля отдает вам вашу земельку обратно - два! Шар от двух бортов в лузу. Теперь у вас щедрый дар государства. На наш подарок нет налогов! Понятно, Дов?.. Русская "амута" экономит свои пять миллионов долларов. И посылает мэрии воздушный поцелуй.

Саша ошеломленно взирал на Шарона, который деловито, более ни о чем не спрашивая их, без эмоций, выделял "русской амуте" лимиты на технику, цемент, дерево.

- А вот за сохранение личности... - Полные обветренные губы Шарона вздрогнули в улыбке, - за это боритесь сами. Рабочих у меня нет. Одни переодетые арабы... - Он захохотал и, протянув на прощанье здоровенную лапу, извинился за то, что не может запросто, росчерком пера, отменить все сложившиеся за десятилетия нелепые процедуры. - Демократическая страна, ребята. - И сделал недвусмысленный жест рукой, мол, хлебаем то, что есть.

Из министерства Дов проехал в центр Иерусалима, на улицу Бен Иегуды, к банку "Мизрахи". В нижней непроезжей части улицы - кафе, столики, толпа гуляющих. Играл аккордеон. Дождь, похоже, прекратился... Дов оставил машину в переулке, направился в банк. А Саша задержался возле музыкантов.

На углу пел по-русски арии из опер типичный россиянин в мятых штанах и чешских туфлях. Все знали, он - учитель математики, собирает деньги на отъезд. Недавно дал интервью телевизионному репортеру, поведал об этом Израилю. Вид у певца удручающий, кепка его полна монет. Поет он хорошо, драматический баритон сильный, как у Петра Шимука. Чуть дальше немолодая женщина играла на скрипке, замечательно играла. В ее репертуаре Моцарт, Сен-Санс. Явно недавняя ола. Метрах в десяти от нее кружком стоят трое. Духовики. Труба, кларнет, девочка с саксофоном, плохо сыгранное трио. Их пытаются отогнать подальше от скрипачки. Они упираются.

В самом людном месте, у любимого иерусалимцами кафе "Атара," спортивного сложения разрумянившийся мужчина в капитанке растягивает меха аккордеона. Светловолосый паренек, смешно надувая щеки, аккомпанирует ему на трубе. Исполняют с легкостью профессионалов заводских вечеринок немыслимое попури из песен всех континентов и народов. "Прощай, любимый город, уходим завтра в море..." За ней "Лав ми тендер" из репертуара Эльвиса Пресли, а в завершение "Иерушалаим шел захав..." - "Иерусалим золотой". Открытый скрипичный футляр сверкает серебрянными монетами, среди монет несколько смятых бумажных купюр.

Когда музыканты закончили и публика стала расходиться, Саша подошел поближе. Спросил миролюбиво:

- Господа, где вы живете?

- А вам что, человек хороший? - отвечал разрумянившийся мужчина в капитанке. Он был явно навеселе.

- Да ничего, просто сможете, если захотите, иметь свои квартиры. Через семь месяцев.

- Знаем, по щучьему велению... - Светловолосый парень засмеялся.

- Идите к нам, на стройку. Мы строим для себя. Коттедж вот вчера не закончили. Рабочих нет. Глаза у мужчины в капитанке стали круглыми. Он дыхнул на Сашу водочным ароматом: - -Кати-ка ты отсюда, парень! Кати, говорю, да побыстрее.

Когда Дов вышел из банка, Саша поведал ему с досадой, как пытался вербовать рабочих на стройку, да только первый блин комом. Дов взглянул на музыкантов, сказал без эмоций:

- "СовкИ..." Ты не слыхал такого слова?.. Да, ты ж прямо из тюряги! Я раньше тоже не знал. Из Москвы привез. Кто на московской стройке ишачит? Деревня, вербованные. Голытьба или "лимитА", окрестили их москвичи. "Совок" - белы ручки - на стройку не пойдет. Только под кнутом. Это - беда. Можем и споткнуться... Господи, где еще так презирают физическую работу, как в "рабочем" государстве?! Арик Шарон в корень смотрел: "совок" сохранять свою личность на стройку не пойдет, ты еще намаешься с ними, ой-ой! - Обняв Сашу за плечи, повел к машине. Заметил, будто о самом обыденном, что будет строить для бездомных олим их "Ковчег завета". Решился на это вот почему. Шарон установил "бонус" - премию кабланам, которые выстроят дом для олим за семь месяцев. "Бонус" весомый - пятнадцать тысяч долларов за каждую квартиру.

- Ныне в министерстве все уточнил, взглянул на свои банковские счета, понял, выживу и по вашей бедняцкой раскладке. Материалы по себестоимости. "Совки" - твои. Ты от них никуда не денешься. Мне - дулю под нос. С меня хватит шароновского "бонуса". Это, конечно, вдвое-втрое меньше обычного дохода каблана, но олимовский "Ковчег" вытяну. На той неделе начнем.

Саша не удержался, вскричал: - Дов, я тебя люблю! - И полез обниматься. Дов легонько оттолкнул его.

- Что я тебе, Софочка, что ли? Целоваться... - Не мог понять, почему Саша сразу перестал радоваться и всю дорогу до Тель-Авива молчал, отвечая на вопросы невпопад и не сразу.

В серое холодное утро, когда прибыли от Дова два экскаватора и огромная, как дом, бетономешалка и потек ручейком раствор, амутяне, привезенные Эли, разом крикнули "Ура!". Их ура было жидким. Саша оглядел очкастых амутян и понял, что с таким количеством рабочих рук за семь месяцев они дома не вытянут. И тогда - прощай шароновский "бонус". Дов уйдет. Он не самоубийца. Где же Эли, черт возьми! Когда он нужен, как воздух... Каждого приезжавшего спрашивал об Эли, - не видел? И только на другой день узнали, что у Эли беда, он отвозил в больницу Галию. Так потребовал профессор Аврамий Шор.
[1] [2] [3] [4]