Бегство (Ветка Палестины - 3) (14)

- Детский врач, а спрашиваешь? - воскликнули. Через неделю привели на "брис" - обрезание. Посмотрел, как это делает человек без медицинского образования и - ужаснулся.

За меня взялись райком и КГБ: "Этот делает обрезание". Возбудили дело, передали в министерство здравоохранения, чтобы лишить диплома врача.

Спас Абрама министр, хотя и встретил недружелюбно: "Вы -детский врач. И хороший, как мне доложили. Нам стало известно, что вы делаете обрезание. Зачем это вам надо?"

Абрам ответил, покраснев: "Я увидел, как это делает мясник с Центрального рынка. Понял, тут место врача. Евреи ведь тоже люди..." "Идите!"- тяжело сказал министр, и от Абрама отстали.

Наум гнул свое: - А каково в вашем городе евреям? Кошмар?

- У нас кошмар с экологией. Государство травит людей.

- Чего же вам сидеть-травиться?.. Нужны вызовы?

- Недавно был я здесь по семейным делам, - продолжал Абрам, как бы не расслышав вопроса. - Ребята попросили зайти в Москве в израильское консульство, передать список желающих уехать. Провели меня к Генеральному консулу, он встал, пожал руку. Я, естественно, ему про нашу экологию. "... Болеют, гибнут дети, говорю. Много евреев хочет эмигрировать. Вот список". В глазах вашего Генконсула появилась злая искорка радости. Я даже опешил. Понял, консул заинтересован в "вале". У нас в семьях несчастье, беда, моя жена боится рожать, а ему все это - прошлогодний снег. Ему важен "вал"...

Наум поглядел на него внимательно: длинный, тощий, в чем душа держится. Лет двадцати пяти, а виски серебрятся. Улыбка застенчивая, виноватая.

- А что, если вы неверно поняли взгляд консула? Не к вам относилась злая искорка.

- Только ли во взгляде дело? Как-то мы опять пришли к нему, говорим. Такие-то ученые едут в Израиль. Надо бы заранее отправить документы, чтоб приготовились. Может, сообщить университетам. Консул отмахнулся: - Когда приедут в эрец, будем разбираться... -А мы из писем знаем, какая там разборка. В Израиле патовая ситуация, страна в спячке, почище брежневской. Не очень, видно, волнует это вашего Генерального израильтянина.

- Прохвост, значит?" заметил Наум не без сарказма. - Злодей нераскаянный...

- Почему прохвост, почему злодей?! Когда надвигались погромы, ребята рассказывали, он весь второй этаж забил матрасами и одеялами. Гору целую натаскал. Начнется резня на улицах, будем спасать евреев... Люди неоднозначны. Лично он, может быть, даже добр, сердечен, но он держит "линию" правительства, а линия бессердечна. Гони "вал", там разберемся...

"Умен, бестия!- подумал Наум, прощаясь с волжаниным. - И благор-роден. Таким юшку и пускают на Руси... Ох, зря от нас отвалил. Зря, голубь! Умный нигде не пропадет. Силы, конечно, надо для этого иметь. И молодость. Нет, зря отвалил!" Не сразу расслышал чей-то вопрос. Оглянулся, известный академик-математик. Наум вскочил, извинился за тугоухость. Академик тихим мерцающим голосом поинтересовался, почему покончил с собой профессор математики, - он назвал его, - получивший место в Иерусалимском Университете. Наум растерялся, ответил на вопрос вопросом, побагровев до шеи, словно на провальном экзамене: -А он не был шизофреником, ваш гений?

Вечером проглядел список, составленный им на Конгрессе: "Что посетить?" Поставил галочки у некоторых спектаклей: "Поминальная молитва" по Шолом-Алейхему Марка Захарова. "Закат" по Бабелю в театре Маяковского. В "Современнике" "Смиренное кладбище" и "Кто боится Вирджинии Вульф?" - Гафт играет, Волчек. Давние симпатии. Не пропустить бы.

Около полуночи вышел побродить, подышать перед сном. Спустился в подземный переход. И вдруг переход взорвался: мимо промчались на ревущих мотоциклах какие-то шальные парни в кожаных куртках. Случайный прохожий, прижавшийся, как и Наум, к грязной кафельной стене, бросил зло:

- Рокеры! Удержу нет.

- Чкалов под мостами пролетал, а эти в подземелье ринулись, - сказал Наум, успокаиваясь. - А милиция не вмешивается?

- Ми-ли-ция, - произнес прохожий насмешливо. - Рокеры три раза громили 108-е отделение милиции... Да, здесь, на Пушкинской площади.

Наум поднялся по разбитым замусоренным ступеням на улицу, постоял у тусклого фонаря: "Господи, будто век назад уехал!.."

Утром обзвонил приятелей, с которыми не виделся двадцать лет. Почти все с "Электролампового", с незабываемого "научного коридора". Кто-то вскричал радостно, кто-то буркнул недоуменно: "Ты, какими судьбами?" Никто не боялся. Один вызвался даже взять на работе отгул, приехать. И за то спасибо!

Наум достал толстую тетрадь, принялся заносить вопросы, связанные со своим главным интересом на Конгрессе: так что же заставило "поддиванных", которых с насиженного места и трактором не сдвинешь, рвануться, помчать, не чуя под собою ног? Ведь, по сути, речь идет вовсе не о "репатриации", а о бегстве. Бегстве! Что было толчком?

Глава 2 (16)

"ЧТО МЫ ИМЕЕМ С ГУСЯ?"

Утром Наум не пошел на заключительное заседание. Решил попрощаться с "поддиванными" вечером, на банкете - под "столичную" с икоркой. Выпил кофейку, повязал галстук канареечного цвета, натянул клетчатые американские порты, намереваясь двинуться к новой станции метро, название которой Дов продиктовал ему по телефону. Дов не знал, задержится ли он в Москве еще на неделю, и просил завезти Сусанне - дочери дяди Исаака-воркутинца, с которым соседствовал на лагерных нарах, конверт с вызовом из Израиля. Передать лично, на худой конец - опустить в почтовый ящик или, ежели ящик не запирается, засунуть под дверь. До похода к Сусанне наметилась еще одна встреча, которую Наум сам себе организовал. Когда звонил знакомым инженерам, один из них спросил весело: - А помнишь ли ты Власа? Взяли на небо, а неделю назад обратно скинули.

Помнил ли Наум Власа Ивановича - бывшего парторга ЦК на Электроламповом заводе? Как не помнить: десять лет пикировались! Оказалось, Влас переселился на Старую площадь, а ныне, в связи с горбачевскими пертрубациями, погнали его в шею.

Наум даже вскочил, когда услышал такое. Вот у кого бы узнать, как всё было на самом деле! Кто "памятников" породил, кто натравливал их на евреев?.. К нему, Науму, Влас всегда относился корректно, как к оченно полезному еврею.

Отыскав домашний телефон, Наум позвонил. Не забурел Влас, не бросил трубки. И Наум предложил встретиться, потолковать о житье-бытье. Тот, помедлив секунду, согласился, только попросил, чтоб не на виду, не в "Национале" и чтоб он, Наум, был один, "без довесков". И вот сошлись в тихом ресторанчике у Сокольников, оглядели друг друга улыбчиво. "Где ж твои буйные еврейские вихры?" - посетовал добродушно Влас. Он совсем не постарел, только располнел чудовищно - полтора Власа. Глаза без живинки, шапка ондатровая, шуба боярская. Зашли в полумрак ресторанчика, огляделись. Официанты сонные. Посетителей почти нет. Разносолов, вроде, тоже. Наум пошептался со стариком-метрдотелем. Все появилось мгновенно, как в сказке. Наум чуть пригубил рюмку, объяснив, что астма мучает. Влас Иваныч на здоровье не жаловался, налил себе стакан коньяку для почина.

Влас ничего не добавил к тому, что знал Наум, и Наум поскучнел. И лишь когда Влас Иваныч опрокинул второй стакан коньяку, по неизменной привычке под икорку, его словно прорвало:

- Да пусть "Память" хоть свой необрезанный хрен публике показывает. Главное что? Не тормозить процесса, процесс пошел.

- Значит генсек сыграл еврейской картой?

- Ну, еврейской! Много вы о себе понимаете. Главное что? Евреи, что ли?! Демократы кто? - на две трети из еврейской интеллигенции. Интеллигенция вся пронизана еврейским духом. И когда мы говорим "борьба с сионизмом" - это для нас борьба со своими демократами.

"Как славно, что тебя выкинули из Серого дома, - мелькнуло у Наума. Это обнадеживает".

- Нас не интересуют ты, он, они - конкретные евреи, -Влас Иванович принялся варьировать дорогую ему мысль. - Мы поняли: борьба с сионизмом в СССР - это борьба с демократией. Наша линия - пусть уезжают. Евреи-неевреи дело десятое... Мы, конечно, против антисемитских организаций, но они нам не мешают.
[1] [2] [3] [4]