Эфраим Севела. Мама. (Мраморные ступени-2) (4)
[1] [2] [3] [4]В одном из углов плаца легионеры сидят кружком на земле, а в центре круга два типа разбойного вида под надзором Зарембы практикуются в рукопашной схватке.
Один сунул другому пальцы в рот и разрывает ему губы. Тот взвыл и вырвался.
— Плохо! — кричит Заремба. — Повторить!
— Не могу! — чуть не плачет легионер. — Он мне рот разорвал!
— Не можешь? — спросил Заремба. — Тогда я тебе кости переломаю!
И Заремба стеком начинает избивать легионера, пока он не валится на землю. Заремба еще несколько раз поддает ему носком ботинка под ребра и приказывает:
— Убрать! Следующая пара!
В кружке легионеров сидит на земле Янкель, в новеньком пятнистом обмундировании, новых ботинках и берете. На груди у него в два ряда ордена и медали.
Сидящий рядом с ним белобрысый легионер, меланхолично покусывая травинку, замечает:
— Сними эти бряки. Здесь никого не удивишь.
Он запускает руку в карман штанов и извлекает железный крест.
— Такого у тебя нет. Янкель вскинул на него глаза:
— Вы — немец? Служили у Гитлера?
— Чтоб ограничить круг вопросов, я полагаю, пора представиться. Служить-то нам вместе. Меня зовут Курт. Фамилия… не важно. Служил в войсках СС и заработал побрякушек не меньше, чем ты. За отличную службу.
— Вы и… евреев убивали? — почему-то шепотом спросил Янкель.
— А чем я лучше других? — усмехнулся Курт.
— И женщин? И детей?
— Они что, не евреи? — спросил Курт.
Янкель подвинулся ближе к нему, заглядывает в глаза:
— Позвольте, а в Польше вы не были?
— Был, — спокойно встретил его взгляд Курт. — В Варшаве… Там, помню, большое гетто было.
— А в Вильно? — выдохнул Янкель. — Вы и в Вильно… служили?
Курт помедлил с ответом.
— Недолго. Недели два.
— В Вильно моя мама осталась, — сказал Янкель. Невдалеке от них упражняется в приемах рукопашного боя очередная пара легионеров, и разговор Янкеля с Куртом идет под их кряхтенье, ругань и вой.
— Моя мама погибла в Берлине от вашей бомбы, — прищурился на него Курт.
— Вы же служили у американцев?
— Я бомб на Берлин не бросал, — тихо сказал Янкель.
— И я вашей мамы не трогал, — парировал Курт. — Грязную работу вместо нас исполняли добровольцы из местного населения.
— Если я вас правильно понял, моей матери давно нет в живых?
— Я тоже долго надеялся разыскать свою мать.
— Ты врешь, фашистская свинья! Моя мать жива! Мне гадко сидеть рядом с тобой. И носить одинаковую форму!
Янкель вскочил, швырнул на землю берет и стал срывать с себя маскировочную куртку. Курт тоже поднялся на ноги. Вскочили и другие легионеры. Курт рассмеялся:
— Никуда тебе отсюда не уйти, паршивый еврей, до конца контракта. Только вперед ногами.
Он ударил Янкеля в челюсть. Затем еще раз. Янкель упал. Курт нанес ему несколько ударов ногой. Подбежавший Заремба хотел было вмешаться, остановить избиение, но раздумал.
— Тебе, Курт, это зачтется как упражнение по рукопашному бою, — сказал он с одобрением. — А ему — наука. У нас в легионе вопросов не задают, держат язык за зубами. Если хотят, чтоб зубы уцелели.
Подбежавшему на шум французскому офицеру Заремба объяснил:
— Товарищеская беседа, господин офицер. Новичку объясняли, что в легионе денег зря не платят. Их надо уметь отрабатывать.
— Но зачем так убедительно объяснять? — поморщился француз. — Унесите его и приведите в человеческий вид. Вечером — смотр. А ночью — грузимся на корабли. Надеюсь, курс вам известен?
— Так точно, господин офицер, — козырнул Заремба. — В Азию. В Индокитай. Желторотым надо вправить мозги, научить их уважать Великую Францию.
Догорают хижины вьетнамской деревни. Женщины, таща в руках детей, убегают в джунгли/Часовые в форме Иностранного легиона ходят вокруг палаток, откуда доносится храп. На спину часовому, как пантера, прыгает вьетнамец и вонзает ему нож в шею. Вспыхивают пламенем крайние палатки. Трещат выстрелы.
В одной из палаток спят вповалку Заремба, Курт и Янкель. Выстрелы будят их. Они просыпаются, подхватывают оружие и один за другим убегают в ночь.
В банановых зарослях цепью пробираются легионеры. На спину Янкелю прыгает вьетнамец, но не успевает нанести удара ножом. Его протыкает штыком Курт и швыряет в сторону. Янкель и Курт смотрят друг другу в глаза.
— Не стоит благодарности, — сухо произносит Курт. — За это я получаю жалованье.
Брезжит рассвет в джунглях. А под широкими листьями банановых зарослей темно, как в туннеле.
Легионеры столпились вокруг раскрытой ямы, с которой сняты маскировавшие ее ветви и листья. Из глубины ямы торчат частоколом заостренные концы кольев.
Позади легионеров стоят связанными три босоногих вьетнамца. Заремба у края ямы разглагольствует:
— Вот, полюбуйтесь, к каким коварным приемам прибегают эти желторотые обезьяны. Это — «волчья яма». Она так замаскирована, что никогда не угадаешь, какая ловушка под листвой. Сделал шаг — провалился. С этих кольев, даже если человека снять, он все равно не жилец. Многократные сквозные ранения. Чтоб сделать мое объяснение более наглядным, мы сейчас посмотрим «волчью яму» в действии. Эти три обезьяны, готовившие нам западню, сами прыгнут в нее.
Янкель в ужасе переводит взгляд с Зарембы на трех связанных вьетнамцев, которых легионеры подталкивают прикладами автоматов к «волчьей яме».
Пестрый, красочный базар во вьетнамском городе. По узкой улочке, мимо лотков, уставленных грудами диковинных овощей и фруктов, и корзинами, полными рыбы, мимо трепыхающихся связок кур, мимо визжащих свиней и на все лады расхваливающих свой товар торговцев, шагают в ряд три легионера. Заремба, Курт и Янкель. В беретах, пятнистой маскировочной одежде, тяжелых армейских ботинках. Рукава закатаны выше локтей. За спинами
— на ремнях короткие автоматы. Заремба в отличном настроении:
— Ну и приключение у меня было вчера в бардаке. Выбрал я себе блондиночку. Ну, конечно, с ней по-французски. А она посмотрела с прищуром на мою польскую рожу и так смачно мне по-польски врезала: «Чего ломаешь язык, пся крэв, холера ясна?». Знаешь, откуда оказалась? Твоя землячка, из Вильно.
— Из Вильно? — не поверил Янкель. — Тут, во Вьетнаме?
— А почему нет? Ты тоже из Вильно? И торчишь в этой вонючей дыре.
— Где находится… этот? — смущаясь спросил Янкель.
— Что? Бордель?
— Да, — еще больше волнуясь, кивнул Янкель.
— На польскую девочку потянуло? — понимающе подмигнул Заремба.
— Ностальгия, — улыбнулся Курт. — Но тогда ты уж еврейку поищи.
— Имя вы запомнили? — спросил Янкель.
— Разве упомнишь? — наморщил лоб Заремба. — Пьян был, как сапожник. Кажется… Каролина. Эй, все равно не найдешь. Убей меня Бог, не припомню, в каком борделе я был. А их тут сотни.
В большом зале, убранном в восточном стиле, с китайскими фонариками, среди французских солдат шныряют полуголые девицы. Янкель переходит от одной к другой, заглядывает в лица — ни одной европейки. Пожилая вьетнамка, хозяйка борделя, сочувственно выслушивает Янкеля.
— Весьма сожалею, — разводит руками она. — Но я вам дам еще один адрес. Там есть блондинка. Возможно, та, что вы ищете.
Рыжая девица, в купальнике, с массивными бедрами и грудью, стоит перед Янкелем, раскачиваясь на высоких каблуках и профессионально щурясь.
— Я не полька. Я — ирландка. Поверь, я не хуже твоей польской красотки.
— Охотно верю, — смущенно кивает Янкель. — Но мне нужна именно она.
— Однолюб? С каких это пор однолюбы ходят в бордели?
— Кому это я там срочно понадобилась? — слышен рассерженный голос из-за раздвижной бамбуковой занавески. — Дайте с этим клиентом покончить.
Это уже другой публичный дом, почти ничем не отличающийся от предыдущих.
Янкель сидит на диване в узком коридоре со множеством дверей, затянутых бамбуковыми занавесками. Из-за одной из них вышел солдат, на ходу застегивая штаны, за ним — полуголая вьетнамка. Из-за другой занавески появился вьетнамец в штатском, а вслед высокая, стройная, светловолосая женщина, в которой, без сомнения, можно угадать чистокровную польку.
— Я — Каролина, — остановилась она перед диваном, смерив Янкеля оценивающим взглядом. — Ты уплатил хозяйке?
Янкель вскочил с дивана, улыбаясь во все лицо.
— Да. Уплатил.
— Но учти, я беру сверх, — предупредила она, вводя его за раздвижную бамбуковую занавеску. — За белую кожу.
Здесь стояла от стены до стены широкая тахта. Один стул. И множество баночек и флаконов на бамбуковых полочках.
— Тебя как зовут? — скользнула она небрежным взглядом по его тощей, нескладной фигуре.
— Жак. Вернее, Ян.
— А еще точнее? — прищурилась она. — Судя по твоему носу, ты не поляк.