глава тридцать седьмая. «…Йогурты-уёгурты…»

— Именно, — сказал он без тени улыбки. — И, доверяя полностью, даже попрошу вас, поскольку с пожаром вашим утряслось, съездить сначала со мной по одному адресу…

…И пока мы с ним ехали, он поведал, сокрушаясь, что, бывает, использует казенный «форд» для перевозки жмуриков, — при московских-то пробках, знаете, Ильинишна, мне не обернуться, ежели транспорт менять… А так, вынимаю из «форда» два сиденья, и гробина, как миленький, входит, — правда, впритирку… Но сегодня случай особый…

— Получаю вызов куда-то в Химки… С трудом нахожу страшенную пятиэтажную хрущобу, звоню, вхожу… квартирка однокомнатная, пустая, загаженная, прихожка — полтора на полтора. И лежит усопший, прямо как был — с бутылкой. Видно, во время возлияния, причем длительного, его хватил Кондратий. Лежит на раскладухе, челюсть подвязана, руки платочком подхвачены на груди, в каком-то засаленном старом костюме. Рядом с ним его сожительница-собутыльница, с двумя фингалами на роже, вся синюшная и тоже — на грани отброса копыт. Ну, говорю, давай, зови кого-нибудь из мужиков, надо помочь гроб внести. А она мне голосит, — никого у нас н-е-е-ету, сироты мы кру-у-у-глые, помочь не-е-е-кому. Однако после моего матерного речитатива позвала все ж та-ки еще двоих каких-то алкашей, тоже кандидатов, скорое захоронение… Ну, втащили кое-как стоймя пустой гроб, кувыркнули туда усопшего, стали выносить к «форду»… А гроб-то через прихожую и не проходит! Это я, признаться, впервые такую планировку вижу, чтоб строители настолько верили в бессмертие жильцов… Стали мы думать… Один говорит, — давай привяжем его, а гроб стоймя понесем. Э, нет, говорю, закон центра тяжести — живот тяжелый, ноги легкие… — он выпадет… Решили вывалить покойничка обратно… Тут вы мне и позвонили… Ну, могли я вас бросить в беде, Ильинишна?.. А теперь, значит, надо нам все же его забрать, хоть в гробу, хоть даже и так… а там уж, в моржатнике, его обрядят, подберут ему домовину по комплекции…

Я закрыла глаза, откинувшись на спинку… Это хорошо, подумала, что у меня приятельские отношения со всеми моими харонами… Но когда все это кончится?

— Ладно, Слава, — сказала я… — Дело важное, понимаю… Только я их не очень, не так чтоб уж… ну, не сильно люблю…

— Об чем речь, Ильинишна! Вы даже и не посмотрите в его сторону. Там, у дома, лесочек недалеко, романтический, так вот, вы отвернетесь эдак, пока мы грузить станем, и будете природой любоваться…

…Природой любоваться пришлось мне под тяжелый упорный мат огорченного Славы, — дело в том, что алкаши, оставленные стеречь тело боевого товарища, успели раздобыть где-то горячительную жидкость «неизвестного науке состава», как определил подошедший к «форду» Слава, и теперь лежат вокруг тела в лежку, хоть троих сразу выноси — определить, кто из них живой, а кто усопший, нет никакой возможности… Что касается бабы-сожительницы, так она и вовсе пропала… Канула.

— Ну, что делать, а? — в отчаянии спрашивал Слава, — Что делать? У меня ж к десяти вечера путевка от Рогова — встречать на этом самом «форде» троих клоунов в «Шереметьево», да вас еще домой подбросить… Вот, слуга двух господ, а? Что делать?

Я открыла дверь и соскочила с подножки.

— Пошли, — сказала я…

— Куда?!

— Пошли тащить вашего жмурика в машину…

— Вы что, Ильинишна?! Да чтоб я, чтоб вас!!!..

— Слава, бросьте ерепениться, время дорого…

И пошла к подъезду…

…Возможно, когда-нибудь, где-нибудь я опишу подробно, как мы со Славой тащили его спокойного из мерзости запустения этой квартиры к «форду», как Слава приговаривал: «я под микитки, а вы за ноги… он вялый, блин, совсем нам не помогает…», как костюм того задрался к ушам, рубаха вылезла из брюк, живот синий наружу… Как, не удержав, я выронила ноги, и они волочились по земле, загребая носками… И как, наконец, мы вколотили его — без мундира — в салон «форда», ибо гроб вдвоем уж точно не подняли бы… И с каким облегчением Слава сел за руль, пробормотав… — Ну, блин, торжественное упокоение!..

Но и это, оказалось, было лишь прологом к главному приключению…

И ведь три года подряд я предрекала ему, что когда-нибудь мы влипнем в историю за откровенное, даже наглое нарушение правил! И ладно бы на «жигулях» наших патриархальных, а то — на синдикатовском «форде», да еще в таком цейтноте, да еще с таким особенным пассажиром на борту!

Когда нам засвистели на Новом Арбате и мой Слава, вместо того чтобы остановиться, откупиться деньгами и прибаутками, резко рванул, окаменев вдруг лицом, у меня рухнуло что-то под ложечкой, и я лишь обреченно пискнула…

Из раскрытых окон нашего катафалка на весь проспект прибауточно орало «Русское радио»:

Йо-огурты, йо-гур-ты, йогурты-уёгурты,

сни-икерсы-сни-кер-сы, сникерсы-у-и-керсы!!!..

До сих пор, вот уже несколько дней, вспоминаю эту череду картинок, этот поистине достойный Яшиной руки комикс: «форд» с покойником мчится, я в параличе, Слава закусил удила… «Русское радио» голосит совершенно отвязные тексты, а в зеркальце мы видим, что сзади, как в советских фильмах моей молодости, возникает мотоцикл…

Кричу:

— Тормозите, Слава!!! Чему быть, того не миновать!..

Йо-огурты, йо-гур-ты, йогурты-уёгурты!!!

— Уйдем!!! — сквозь зубы бормочет этот безумец…

…сни-икерсы-сни-кер-сы, сникерсы-у-и-керсы!!!..

— Нас сейчас расстреляют!!! Подумают, чеченцы!!!

Наконец Слава тормозит, отъезжает к тротуару, обреченно вылезает из «форда», доставая права и какие-то путевки… Я же судорожно выгребаю из кошелька всю наличность — рублей пятьсот, что ли, — и пытаюсь сунуть Славе через окно… Подъезжает мент, упаренный, злой, как черт, готовый к самым решительным мерам… и начинается потрясающий спектакль, когда Слава оправдывается, тянет, гундосит, но денег не дает! — видно, ладонь не разжимается.

— Вячславсеменч!!! — шиплю я из окна, как гусыня, — Вячславсеменч!!!..

— Открывай салон, — говорит мент, — че эт ты, блядь, такое везешь, что перебздел, как кролик…

— Я?! Да что везу?.. да ничего такого! Да там… так… по хозяйству… На, вот, все, что есть, расстанемся полюбовно, начальник…

У того от бешенства даже скулы свело.

— Я те счас покажу — полюбовно! — цедит он, — нашел любовника, блядь! Открывай!

Видно, это второй такой в жизни Славы встретился сотрудник ГАИ. А может, разозлился парень по-настоящему…

Скажи мне душевное сло-о-ово,

разливается из нашего «форда»…

…о маме еврейской про-по-о-ой…

Я откидываюсь на сиденье и вижу в зеркальце лицо принципиального мента. Вижу, как заглядывает он в обреченно открытый Славой салон, из которого вываливается вялая рука нашего, потревоженного быстрой ездой, спокойного, отшатывается, бледнеет разом, словно кто-то плеснул в лицо ему молоком…

…и раздумчиво тянет:

— Та-а-ак… И где эт вы в хозяйстве собрались его приспособить?..»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
[1] [2] [3]