глава двадцать седьмая. Наши монастырские новости
[1] [2]глава двадцать седьмая. Наши монастырские новости
В начале октября разразился скандал в одной из крупных страховых компаний, работающих с Синдикатом последние лет сорок.
Медицинская страховка возмещала синдикам расходы на поддержание пошатнувшегося здоровья. Кроме, разумеется, лечения зубов — резцов, клыков, вставных челюстей и прочего черепного антуража — клац-клац! Но синдики выходили и из этого положения — клац-клац! («А для чего у тебя такие большие зубы?» — «Для страховой компании, малышка, клац-клац!!!»)
Делалось это просто: на справке, выданной дружественным и понимающим врачом, должно было быть написано что-то вроде: «воспаление полости рта»…
Почему-то все синдики лечили зубы у мужа одной из российских сотрудниц Синдиката. Считалось, что он хороший врач — может быть, потому что был неоправданно дорог. К тому же все-таки «свой».
Короче: этот зодчий, перекинув мост через пасть доктора Панчера, в справке, выданной ему, написал: «флегмона левой ягодицы», а через неделю, выдрав четыре клыка из пасти апостола Гурвица, написал тому «флегмона правой ягодицы». Эти листики журавлиным клином полетели в бухгалтерию Центрального Синдиката, откуда своим порядком пересланы были в страховую компанию, где некий ушлый сотрудник удивился столь поразительной симметрии боевых свершений этих, раненных в жопу, полковников… Были потревожены еще кое-какие бумаги… Запахло жареным… Повалил густой и удушливый дым… Синдикат залихорадило, причем, с головы: буквально недели через три сняли Штока, пламенного Гедалью Штока, траченного лишаями патриция, больше всех взывавшего к ответственности и самоотверженности в работе.
В нашей тяжелой работе.
Яша в это баламутное время как раз оказался в отпуске и, как положено, в один из дней явился в Синдикат — для отчета и выслушивания свеженьких идей иерусалимского начальства. Он-то и рассказывал мне, предварительно плотно прикрыв дверь моего кабинета, о том, как расходились после скандального заседания члены Контрольной комиссии…
Одни были просто очень богатыми американцами. Другие — немыслимо богатыми американцами… Завершая процессию, из конференц-зала вышел — кто бы ты думала? — Ной Рувимыч Клещатик, а за ним выскочил Мотя Гармидер, тоже оказавшийся в Израиле по делам, для встречи с одним из американских покровителей. Они с Яшей обнялись, и Мотя шепотом пересказал новость про Штока… Кстати, в коридоре Штока ожидала его зазноба из Дзержинска, куда переправлял он огромные суммы. Эта женщина (наша бывшая Большая Семейная Тайна) смиренно сидела поодаль на стуле — так у дверей «Гастронома» ожидает хозяина привязанная собака.
— А эта что здесь делает? — кивнул в ее сторону Яша. — Разве она имеет право присутствовать?..
— Имеет! — оборвал его ухмыляющийся Мотя. — А если б ты умел делать минет, как она, ты бы тоже присутствовал везде, а не только в детском садике за колючей проволкой… — это он договаривал уже на бегу, потом крикнул в конец коридора: — Ной Рувимыч! Если обедать, так только в «Симе» — пупочки-сердечки-печеночки с жареным лучко-о-о-м!!!..
…Так что, в связи с некоторыми событиями, на нас одна за другой валились разнообразные комиссии, каждой из которых необходимо было демонстрировать размах оголтелой нашей деятельности, втолковывать — на что идут огромные американские средства, объяснять, что без нас здешние евреи закиснут, уснут, обездвижат и никогда не поползут восходить самостоятельно…
Мне же оставалось только благодарить свою счастливую наследственность по отцовской линии: что-что, а стоматологические заботы у нас в семье возникают после семидесяти…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сидя в «перекличке» в ожидании очередной комиссии, Клава нервничал и поэтому много шутил. Сначала он преследовал выписывающего по комнате кренделя Мишу Панчера, прицельно гуляя огоньком лазерного фонарика по его заднице и уверяя, что обязан вылечить тому флегмону до приезда комиссии.
— Доктор Панчер, — бурчал Клава, — им понадобятся твои здоровые ягодицы. Они будут трахать тебя не за страх, а на совесть…
Потом пустился в гастрономические рассуждения… Достаточно заглянуть в холодильник каждого из синдиков, сказал Клава, чтобы все понять о его характере. У Джеки можно найти только макароны, холодные, как яйца покойника… У Петюни холодильник вообще пуст, как ограбленная гробница, когда его открываешь, кажется, что он хочет тебя поглотить. И только ряды бутылок разной наполненности стоят, как кегли, в ожидании броска… Дина вот уже два года увиливает от того, чтоб пригласить меня в гости, и я подозреваю, что она держит в холодильнике освежеванную тушу убитой ею Клары Тихонькой, что-то давненько та не просит денег, пора б уже объявить розыск… У Изи холодильник полон, сам видел, — но чем, о Боже?! Окорочка, аппетитный шмат сальца, вареные раки, свиные отбивные… — хорошенький набор для еврейской сам… фик..ции… А Яаков? Яаков каждое утро варит манную кашку для дочерей. Вы видели его дочерей? — худенькие, робкие, настоящие ангелочки, — сердце сжимается! Яаков, отпускай их гулять только с гувернанткой…
Затем он принялся рассказывать — что приготовил вчера на обед, на который пригласил главу УЕБа Биньямина Оболенски, с женой и племянником. Минут тридцать перечислял блюда с подробными объяснениями… Я громко ахала и закатывала глаза, зная, что это доставляет ему удовольствие. Баба Нюта встревала, поправляя его, препираясь — когда следует добавлять лаврушку в марак-кубэ… от чего Клава на мгновение сатанел, потом принимался перечислять дальше…
— У меня много кулинарный книга, — сказал он мне хвастливо, переходя на русский. — Когда ты идешь читаешь Пушкин, я читаю кулинарный книга… И я не держу в тайна своя рецепты, зачем? Все волшебство — в пальцах, в носе, в любви… Пожалуйста, могу рассказать, как делаю жаркое из оленины… Беру нежная корейка оленины, обжариваю, добавляю базилик…
…Наконец привезли группу американских контролеров. С ними же явился Ефим Кашгарский, русский журналист из Израиля, направленный из Центра для выступления. Тамошние мудрецы полагали, что тот сможет адекватно отразить сегодняшнюю политическую ситуацию в Стране и диаспоре и поддержать в глазах американцев авторитет московской коллегии Синдиката… Но все мы — едва увидели эту харю — засомневались в успехе предприятия.
Накануне у него вынули два передних зуба (учитывая семейные синдикатовские беды, это могло бы показаться оскорбительным намеком), и в моменты речевого возбуждения слюна прыскала изо рта сквозь зияющую дыру, как из небольшой клизмы. Шестиконечная золотая звезда запуталась лучами в жестких кустах на груди; несвежая майка, залитая позавчера на брюхе кетчупом в популярной московской забегаловке «Печки-лавочки», спускалась чуть не до колен. Он явился в чем приехал из Израиля: в шортах и кибуцных сандалиях на босу ногу. И в пальто, которое ему одолжили сердобольные знакомые, поскольку в Москве начинались ранние заморозки.
Наши интуитивные опасения подтвердились, как только он открыл рот. Без особых предисловий, он начал с необходимости трансфера палестинцев и с проклятий американским псевдолибералам.
Яша, обязанный переводить его дословно, делал глаза, наступал ему на кибуцный сандалий, тянул за шорты, дергал за майку, цедил:
— Ефим, вы понимаете, что я должен переводить вас как есть?
Тот отвечал злорадно:
— Вот-вот, переводите! Я сейчас скажу им все, что думаю!
Американцы застыли, и только один из них хватался за голову, надрывно повторяя тезисы Кашгарского:
— Трансфер?! О, май га-а-д!! Убийство Арафата?! О, май га-а-ад!
Все было напрасно. Тот закусил удила, кричал, что высылать надо не только палестинцев из Израиля, но и американцев отовсюду, а то обнаглели, сволочи, решили, что могут миром командовать, кричал, что надо их мордой, мордой в их же собственное дерьмо! И отлично, что полетели их башенки! — наконец они поймут, как чувствуют себя израильтяне на улицах своих обескровленных городов!!!..
Яша переводил что-то вроде: руководству Соединенных Штатов следовало бы пересмотреть свою позицию по вопросу борьбы с… — и так далее. Но и это было слишком дерзко для американцев. Американцы околевали от ужаса.
Клава тоже околевал от ужаса, так как знал русский и понимал, что Яша спасает Синдикат, висящий над пропастью. Словно каскадер, держит его за шкирку зубами, также изнемогая от ужаса. Да и все мы, вытаращив глаза на террориста Кашгарского, боялись шелохнуться.
Вполне ощутимые облачка этого, выдыхаемого всеми, едкого ужаса носились под потолком, сбивались в тучи и грозили просыпаться побивающим градом, да простится мне это высокопарное сравнение.
Закончив свою обличительную речь нового пророка, Кашгарский обтер шею грязным носовым платком и сказал:
— Уф! Ну вот, высказал — и полегчало…
— Ах ты, сука, — тихо сказал ему Яша, улыбаясь американцам.
А я подумала — не эта ли тошнотворная рожа вот уже два года шлет мне обличительные письма под библейским псевдонимом?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из «Базы данных обращений в Синдикат».
Департамент Фенечек-Тусовок.
Обращение номер №6.249:
Старческий тенорок:
— Алле, дорогие? Меня слышно?.. Я насчет корабля по Волге… Алле! Слышно меня, уважаемые господа? Нет? Дорогие, уважаемые, слышно меня?.. (себе, вполголоса )… Ни черта не слышно… Нет никого… Все брешут! Аферисты… бездельники…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .