За правое дело (Книга 1) (41)
[1] [2] [3] [4]- Один я остался. Только я подумал, обязательно бить будет, он и ударил, сам не знаю, как жив остался, плыву и не понимаю куда.
Лишь через час Голикову сообщили, что Родимцев благополучно высадился на сталинградский берег и находится на своём командном пункте.
Временный командный пункт дивизии помещался в пяти метрах от берега, среди глыб кирпича и обгоревших брёвен, в неглубокой яме, прикрытой листами кровельного железа
Родимцев и комиссар дивизии Вавилов, полнотелый, бледнолицый москвич, спотыкаясь о камни, подошли к яме, у которой стоял красноармеец в рыжих сапогах с автоматом на груди.
- Есть связь с полками? - спросил командир дивизии, наклонившись над ямой.
Этот вопрос тревожил его ещё на том берегу и во время переправы, и первые его слова в Сталинграде были именно о связи с полками.
Из ямы выглянул начальник штаба майор Бельский. Он поправил пилотку, сбившуюся на затылок, и отрапортовав что связь имеется с двумя полками, третий, выброшенный северней, пока отрезан от управления дивизии.
- Противник? - отрывисто спросил Родимцев.
- Жмёт? - спросил комиссар и присел на камень, чтобы отдышаться. Глядя на спокойное, деловито будничное лицо Бельского, он удовлетворенно кивнул головой - комиссар в душе восхищался работягой Бельским, неизменно спокойным и добродушным Шутя рассказывали, что однажды, когда немецкий танк въехал на штабной блиндаж и, елозя гусеницами, старался смять перекрытие, полупридавленный Бельский, светя ручным фонариком, поставил на карте с обстановкой аккуратный ромбик. "Танк противника на командном пункте дивизии".
"Вот бюрократ", - шутили о нём.
И теперь, стоя по грудь в яме и отгибая рукой лист кровельного железа, он смотрел на Родимцева своими спокойными, неулыбающимися глазами совершенно так же, как неделю назад в кабинете, докладывая о наличном вещевом довольствии.
"Золотой вояка", - с умилением подумал комиссар, слушая Бельского.
- Новый командный пункт оборудую в трубе, - сказал: Бельский, - там почти в полный рост стоять можно Вода по дну течёт, я велел сапёрам деревянный настил сделать. А главное, метров десять земли над головой - условия есть.
- Да, условия, - задумчиво повторил Родимцев, рассматривая план города, только что переданный ему Бельским,
на плане были помечены позиции, занятые дивизией.
Командные пункты полков разместились в двух-трёх десятках метров от берега. Командиры батальонов и рот, полковые пушки, батальонные и ротные миномёты расположились в ямах, в овраге, в развалинах домов, стоящих над обрывом. Тут же неподалёку разместились стрелковые подразделения.
Бойцы, не ленясь, рыли в каменистой почве окопы, ячейки, строили блиндажи и землянки - все чуяли опасность, наползавшую с запада.
Не надо было смотреть на план города - прямо с воды открывалось расположение двух стрелковых полков и огневых средств дивизии.
- Что ж, затеяли здесь долговременную оборону строить без меня? - и Родимцев показал рукой вокруг.
- Тут и проволочной связи не нужно, - сказал: Бельский, - команду голосом можем передавать из штадива в полки, а из полков в батальоны и роты.
Он посмотрел на Родимцева и замолчал. Молодое лицо генерала было сердито, нахмурено; редко Бельский видел его таким.
- Кучно очень лепитесь к воде и друг к другу, чувствуется, что боитесь, сказал: он и, отойдя от ямы, стал прохаживаться по берегу.
Вдоль берега валялись каменные глыбы, обгорелые брёвна, листы кровельного железа.
Обрыв, ведущий к городу, был крутой и каменистый, множество тропинок вело вверх, где белели высокие городские дома с выбитыми стёклами.
Было довольно тихо, лишь изредка рвались мины да с воем и свистом, заставляя всех низко пригибаться, проносился над Волгой желто-серый "мессер", хрипя пулеметными очередями и нахально постукивая скорострельной пушчонкой.
Но чувство тревоги возникало не от привычных для многих выстрелов, по-настоящему жутко становилось в минуты тишины. Все люди в дивизии, от генерала до солдат, понимали, что они сейчас стоят на главной дороге немецкого наступления. Так тревожно и тихо бывает на рельсах - кажется, можешь и прилечь, и присесть, но знаешь, пройдёт время, и с грохотом налетит огромный я стремительный состав.
Вскоре подошел комендант штаба и лихо отрапортовал, что оборудован новый командный пункт.
Родимцев всё с тем же нахмуренным, злобным выражением сказал: ему:
- Почему в кубанке: На свадьбу в деревню приехали? Надеть пилотку:
Улыбка исчезла с широкого, молодого лица коменданта.
- Слушаюсь, товарищ генерал-майор, - сказал: он Родимцев молча пошёл на новый командный пункт, сопровождаемый штабом.
Он поглядел на красноармейцев, несущих к окопам и блиндажам брёвна, доски, куски железа, и, покосившись на тяжело дышащего комиссара дивизии, насмешливо сказал:
- Видал? Как бобры, прямо на воде долговременную оборону строят.
Жерло трубы темнело в десяти метрах от берега.
- Ну вот и дома, кажется, - сказал: комиссар. Видимо, очень страшен был сталинградский берег в этот сияющий весёлый день, если, уходя от ясного неба, от солнца и прекрасной Волги в чёрную трубу, выложенную заплесневшим камнем, в затхлую духоту, люди с облегчением вздыхали и выражение напряжённой суровости в их лицах сменялось успокоением.
Бойцы комендантской роты вносили в трубу столы и табуреты, лампы, ящики с документами, связисты налаживали провода телефонных аппаратов.
- Мировой у вас КП, товарищ генерал, - сказал: немолодой связной, который ещё на Демиевке, в Киеве, передавал в батальоны приказы Родимцева. - Тут и для вас вроде особое помещение - вот на ящиках, и сено есть, отдохнуть, полежать.
Родимцев хмуро кивнул ему и ничего не ответил. Он прошёлся по трубе, постучал пальцем по камню, прислушался к журчанию воды под ногами и, повернувшись к начальнику штаба, спросил:
- Зачем телефоны тянем? Голосом будем команду передавать, все рядом на пляже, в купальнях сидим.
Бельский видел, что командир дивизии недоволен, но так как спрашивать у начальника о причинах и поводах недовольства не полагалось, Бельский с почтительной грустью помолчал.
Комиссар дивизии, наблюдая хмурое и злое лицо Родимцева, и сам начал хмуриться.
Никто, пожалуй, в дивизии не знал столько о людской силе и людских слабостях, как комиссар Вавилов. Он знал, что десятки глаз пытливо смотрят на Родимцева. Он знал, что через штабных, связных, телефонистов, посыльных, адъютантов и вестовых в штабах полков и батальонов скоро будут передавать о генерале: "Всё ходит, не присел ни разу", "На всех сердится, даже Бельского обложил - нервничает, сильно нервничает!"
И думая об этом, комиссар дивизии сердился на Родимцева; надо было помнить, что в необычных, тяжёлых условиях Сталинграда, в штабах полков и батальонов начнут переглядываться, шёпотом говорить: "Ну ясно, дело худо, нет, уж отсюда не выберемся". А ведь Родимцев знал о том, что именно так будут говорить. Не раз комиссар восхищался его умением усмехнуться под тревожными взглядами и, слушая донесение - "Немецкие танки ползут к командному пункту", спокойно проговорить "Выкатить гаубицы для стрельбы прямой наводкой, а пока давай обед кончать!"
Когда наладили связь, Родимцев позвонил командарму и доложил о переправе дивизии.
Командарм сказал: ему: - Имейте в виду, передышки после марша не будет, надо наступать.
- Есть, товарищ командующий, - ответил Родимцев и подумал: "Какая уж тут передышка".
Родимцев вышел на воздух. Он присел на камень, закурил, поглядел на далёкий левый берег, задумался.
На душе у него было тяжело и спокойно - знакомое ему чувство, приходившее в самые трудные часы войны.
В солдатской пилотке, с накинутым на плечи зелёным ватником, сидел он поодаль от общей суеты человеческого муравейника.
Он казался значительно моложе своих тридцати шести лет, и посторонний, поглядев на худощавого, светловолосого военного с юношескими чертами лица, не подумал бы, что этот кареглазый, миловидный человек, рассеянно и грустно глядящий вокруг себя, и есть командир дивизии, первой высадившейся в осаждённом и наполовину занятом немцами Сталинграде.
[1] [2] [3] [4]