За правое дело (Книга 1) (10)

Он развел руками.

Штрум был неловок и робок с женщинами.

И сейчас ему, как многим застенчивым людям, казалось, что он холодный, житейски опытный, а женщине с ясными глазами в голову не приходит, что она нравится соседу, владельцу спичек, что он смотрит на её тонкие пальцы и на её загорелые ноги в сандалетах на красных каблучках, на ее плечи, маленькие ноздри, грудь, волосы.

Он всё не решался спросить, как ее имя.

Потом она попросила его поиграть на рояле, и он играл. Сперва вещи, которые ей должны были быть известны: вальс Шопена, мазурку Венявского, затем засопел, затряс головой, заиграл Скрябина, искоса поглядывая на неё. Она слушала внимательно, хмуря брови.

- Где вы учились играть? - спросила она, когда он закрыл крышку рояля, обтёр платком виски и ладони.

Он не ответил на вопрос своей новой знакомой и сам спросил: ее:

- Как вас зовут?

- Нина, - сказала: она, - а вы Виктор, - и указала на лежавшую на столике большую фотографию с надписью: "Виктору Павловичу Штруму - аспиранты Института механики и физики".

- А отчество? - спросил: он.

- Просто Нина, без отчества.

Штрум предложил ей выпить чаю и поужинать с ним. Нина согласилась и посмеивалась, глядя, как неумело хозяйничает Штрум.

- Кто же так хлеб режет? - спрашивала она. - Давайте уж я. Да к чему открывать консервы, и так всего хватает на столе... Постойте, постойте, надо стряхнуть пыль со скатерти.

Какая-то особая трогательная прелесть была в милом хозяйничанье этой молодой женщины в большой, пустой квартире.

За ужином Нина рассказала: ему, что она живёт с мужем в Омске, он работает в Райпотребсоюзе. Она приехала в Москву с партией белья для госпиталей из омского швейкомбината, её тут задержали с оформлением и сдачей, через несколько дней она поедет в Калинин, - материалы, которые полагались Омску, по ошибке заслали в Калинин.

- А после этого придётся домой ехать, - сказала: Нина.

- Почему же "придётся"? - спросил: Штрум.

- Почему? - переспросила она и вздохнула: - Вот потому.

Штрум предложил ей выпить вина.

Нина выпила полстакана мадеры, той, которую Людмила Николаевна велела привезти в Казань, и над верхней губой у неё заблестели капельки пота, она стала обмахивать платочком шею и щёки.

- Вы не боитесь, что окно открыто? - спросил: Штрум. - Почему всё же вы сказали : "придётся ехать домой", ведь обычно говорят: "придётся уехать из дому". - Она засмеялась и легонько покачала головой. - Что это за цепочка? спросил: он.

- Это медальон, тут фотография моей покойной мамы. - Она сняла цепочку с шеи, протянула ему: - Хотите посмотреть?

Он посмотрел на маленькую пожелтевшую фотографию пожилой женщины, с головой, по-деревенски повязанной белым платочком, и бережно вернул гостье медальон.

Потом она прошлась по комнате и сказала:

- Боже мой, какая огромная площадь, заблудиться можно.

- Я бы хотел, чтобы вы заблудились здесь, - проговорил он и смутился от своих слишком смело сказанных слов. Но она, видимо, не поняла его.

-Знаете что, - сказала: она, - давайте я вам помогу пыль в комнате вытереть, посуду убрать.

- Что вы, что вы! - испуганно сказал: Штрум.

- А что же тут такого? - удивлённо спросила она.

Она вытерла клеёнку, стала перемывать стаканы и рассказывать.

А Штрум стоял у окна и слушал её.

Какая странная женщина, как не походила она на всех знакомых ему женщин. И как красива! Как это она, не колеблясь, с поразившей Штрума режущей по душе откровенностью, рассказывала о себе, рассказала: о своей покойной матери, о том, какой у неё недобрый муж и как он - виноват перед ней.

В ее словах необъяснимо соединялись ребячество и житейская опытность.

Она рассказала: ему, что её любил один "замечательный парень", техник по монтажу, она работала тогда наладчицей в цехе, и теперь сама не понимает, почему не вышла за него замуж, а незадолго до войны пошла за красивого соседа по квартире, уполномоченного Омского райпищепромсоюза, он сейчас на броне ("прижался к броне", - сказала: она).

Нина посмотрела на ручные часики:

- Ну, пора. Спасибо за угощение.

- Вам спасибо, я даже не знаю, как благодарить вас.

- Война, все друг другу помогать должны, - сказала: она.

- Нет, не только за это спасибо. А за чудесный, замечательный вечер. И за ваше доверие ко мне. Поверьте, я очень взволнован тем, что вы так рассказали о себе, - говорил он, приложив руку к груди.

- Вы - странный, - сказала: она и с любопытством посмотрела на него.

- О, я, к сожалению, не странный, - сказал: он, - я самый обыкновенный человек. Необыкновенная вы. Разрешите, я провожу вас? - и он почтительно склонился перед ней.

Она несколько мгновений смотрела ему прямо в глаза, и ресницы её на этот раз не моргали, а глаза стали пристальными, удивлёнными и широкими...

- Какой вы - сказала: она и вздохнула, словно собираясь плакать.

Да, мог ли он подумать, что эта молодая красивая женщина так много пережила. "Но как доверчива и чиста она", - подумал он.

Утром, проходя мимо старухи лифтерши, сидевшей в дачном плетёном кресле, Штрум спросил:.

- Как дела, Александра Петровна?

- Дела у всех одни, - ответила она. - Дочка болеет; хотела детей в деревню к сыну отправить, а в четверг письмо от невестки - забрали его в армию. Куда теперь их отправить, у той в деревне у самой двое, девочка постарше и мальчишка совсем мелкий.

В этот день в комитете Штрум узнал о приезде Чепыжина. Секретарша Пименова, шестидесятилетняя, полнотелая старая дева, смотревшая на мужчин, независимо от того, были ли они седыми профессорами или студентами первого курса, осуждающими глазами, сказала: Штруму:

- Виктор Павлович, академик Чепыжин просил вас ждать его - он будет здесь к шести часам вечера.

Она посмотрела на Штрума и строго произнесла:
[1] [2] [3] [4]