В углу на диване
[1] [2] [3]— Is she getting worse, may I ask?[83] — спросил я, набравшись храбрости.
Она мельком, но с отчетливой строгостью взглянула на меня:
— You'll get a chance to talk to her doctor, sir. The only thing I can say is that she is on a respirator for the time being.[84]
Все это похоже на приближение развязки, подумал я. Посланница слишком суха и слишком вежлива. Похоже, что понимает свою роль вестницы мрака. Даже не притормозив, она задала свой вопрос:
— Excuse me, sir, are you aware that a dead scolopendrus has sticked to your sole?[85] — Ее глаз на миг повернулся ко мне с безучастным любопытством синицы. Я приотстал и, по-дурацки припрыгивая, осмотрел свои подошвы — и левую, и правую. Никакой сколопендры на них не было. Наверное, отпала. Или эта сивилла что-то другое — фонетически близкое — имела в виду? Тут мы вошли в обширную палату, в середине которой под простыней лежала Любка; нижняя часть ее лица была прикрыта пластмассовой маской.
Вообще-то она лежала, как труп. В торчащих из-под простыни конечностях не было жизни. Лицо напоминало грубую лепку по мылу. Только грудь вздымалась, как бы демонстрируя жизнь, но это работал респиратор. Наблюдательная сестрица куда-то исчезла. Я стоял в одиночестве перед проколотым иглами и опутанным трубками телом Любки Незабываемой. Глаза ее были как будто зажаты контрактурой. Похоже, что я опоздал на последнее свидание. В комнату вошли два врача. В одном из них я узнал того, со «скорой», который интересовался моей машиной. Второй был постарше — сухощавый лорд медицины. Первый улыбнулся мне, как старому знакомому
— This is that Mr. Vaksisakis I told you about,[86] — сказал он старшему.
— Is she dead?[87] — спросил я и, услышав себя со стороны, удивился странному светскому тону вопроса.
Доктор Рекс (так гласила его планка на груди халата) улыбнулся и окинул взглядом пульсирующие цифрами и катящиеся зубцами панели приборов.
— Just the other way around, sir. She's coining back. In ten minutes we'll pronounce her in a stable condition. Hey, Ljubby![88] — громко позвал он.
Неожиданно для меня она открыла глаза и осмотрела нашу группу совершенно осмысленным взглядом. Морщины вокруг ее глаз шевельнулись, как будто она сказала в мой адрес что-то ласковое.
— Are you all Greek, folks?[89] — полюбопытствовал молодой док.
— Almost,[90] — сказал я. Оба доктора рассмеялись.
— Almost doesn't count,[91] — сказал молодой. И они снова рассмеялись.
Слово almost, очевидно, напомнило им что-то смешное из внутреннего обихода. Они отвели меня к стене и объяснили ситуацию. Куда ни кинь, получалось так, что мистер Ваксисакис, случайно заехав к миссис Эндриканисус-Гоурелли, спас ей жизнь. Вызвав рвоту и отторжение основной массы пилюль, спаситель уменьшил дозу интоксикации в 6,5 раз. Такая точность? Да-да, вот именно в 6,5 раз. Разрешите полюбопытствовать, какой специфике вашего опыта мы обязаны таким исходом? Это флот, сказал я, но не стал уточнять. Они похлопали в ладоши. Браво! Греческий флот — это awesome, это грозно!
Немало все-таки успело всосаться в стенки желудка нашей пациентки. Временами появлялись симптомы угнетения дыхания и фибрилляции сердца. Вот почему решено было поставить ее на респиратор. Сейчас опасность уже позади. Через полчаса она будет переведена на более мягкий режим, и вы сможете даже обменяться парой-другой фраз.
Через полчаса респиратор был удален. Теперь она полусидела среди подушек. Капельница все еще стояла за ее спиной.
«Эй! — сказал я ей. — Любка-Любка-Потеряла-Юбку!»
Она ответила еле слышно: «Стас, я люблю только тебя и Бульонского».