44

— Нет такого понятия, Мала, «последняя овечка бедняка». Одна-единственная овечка и была у него, но и ту пришли и отобрали.

И тут, после недолгого молчания, взорвался дедушка Александр. Он кипел гневом, весь покраснел и совершенно вышел из себя:

— Абсолютно прав этот негодяй Смит из мечети в Яффо! Он прав! Мы и вправду только грязь! Ну что — это конец! Все! Хватит! (Это — по-русски). Очень даже правы все эти антисемиты во всем мире. Прав Хмельницкий. Прав Петлюра. И Гитлер тоже прав: ну что , ведь и вправду есть над нами какое-то проклятие! Вот уж воистину, Бог ненавидит нас! Ну, так и я, — застонал дедушка, весь пунцовый, брызжущий слюной во все стороны, стуча кулаком по столу с такой силой, что звенели ложечки в чайных стаканах, — так и я… ну что… я сказал , что точно так, как Он, Бог, ненавидит нас, так и я, в свою очередь, ненавижу его! Ненавижу Бога! Пусть Он сдохнет! Притеснитель из Берлина уже сожжен, но там, на небесах, сидит еще один Гитлер! Намного, намного хуже! Ну, что! Сидит себе там и смеется над нами, негодяй!

Бабушка Шломит схватила его за руку и приказала:

— Зися! Хватит! Что ты говоришь?  — Тут она перешла с русского на идиш: — Генуг! Ибер генуг!

Дедушку кое-как успокоили. Налили ему немного коньяка, поставили пред ним печенье.

А вот дядя Дудек, сержант Вилк, он посчитал, что высказывания, подобные тем, что прорычал в отчаянии дедушка минуту назад, такие высказывания лучше бы не звучали в присутствии полиции. Он, стало быть, поднялся, надел свою великолепную форменную полицейскую фуражку с козырьком, придававшим ему особую значительность, поправил слегка кобуру с пистолетом на левом бедре, и уже у двери счел необходимым дать нам шанс на помилование, словно пожалев нас и взвесив с положительным результатом нашу апелляцию, снизошел до того, чтобы подарить нам лучик света:

— Но есть один офицер, ирландец, тот еще тип, он без передышки, все время твердит одно: у евреев намного больше ума, чем у всего остального мира, и они всегда упадут на ноги, как кошка. Так он утверждает. Но в том-то и вопрос: на чьи ноги они упадут? Будьте здоровы. Я только очень прошу не повторять ничего из того, что я тут рассказал вам, ибо поскольку все эти истории — они из кабинетов…

Всю свою жизнь, даже в старости, через шестьдесят лет в Иерусалиме, упорствовал дядя Дудек, говоря «ибо поскольку я», «ибо поскольку запрещено». И не помогли три поколения ревнителей правильной речи, настойчиво учивших его произносить «ибо запрещено» или «поскольку запрещено», «ибо я» или «поскольку я». Не помогли ему ни годы службы в ранге высшего офицера полиции, ни то, что со временем он стал командующим израильской полицией Иерусалима, ни то, что занимал пост заместителя генерального директора Министерства туризма. Он так и остался до конца своих дней с этим: «ибо поскольку я упрямый еврей!»
[1] [2]