Годы войны (21)

Комиссар 5-го Гвардейского сошел с ума после налета авиации и рейда танков.

Планшеты, необходимые для командиров батарей, Делали из больших икон.

Комиссар нарезал шпалы из красных резинок.

28 самолетов налетели. Ни один артиллерист не отошел от орудий. Командир объяснил: они привязаны к материальной части.

Ночью командир гаубичного полка подполковник Тарасов, лежа в избе на полу, читает "Фауста". Он в пенсне, протирает стекла кусочком замши.

Тарасов рассказывает, как он всыпал немцам. В его рассказах видна психология артиллериста. Как-то пехота донесла о том, что немцы по звуку рожка ходят обедать. По дымку определили кухни. Приказал подготовить данные, зарядить орудия и о готовности доложить. Дали сосредоточенным огнем.

Немецкого пленного везли в санитарном поезде. Чтоб спасти ему жизнь, нужно было переливание крови. Он закричал: "Найн, найн!" Не то боялся еврейской, не то не хотел славянской крови. Через 3 часа умер.

Оборона дрогнула, бойцы побежали. Батальонный комиссар с двумя револьверами в руках кричал: "Куда, куда, вперед, за Родину... Вашу в Христа бога мать!.. За Сталина, б...!" Бойцы повернули и вновь заняли оборону.

Боец, фамилии нет, известно, что был кучерявый, 12 дней ездил на санях, переодевшись в гражданскую одежду, по тылам немцев. В соломе у него были спрятаны миномет и мины. Открывал огонь, потом прятал миномет в солому. Немцев он встречал с песнями. Они его ни разу не заподозрили. Уедет от немцев, вытащит миномет и по ним же ударит.

Старшина отлупил бойца.

Фотограф Рюмкин матерно ругал артиллеристов-гвардейцев, нефотогенично повернувшихся во время боевой стрельбы.

Лейтенант Матюшко командует истребительным отрядом, задача которого истреблять немцев, засевших в хатах. Ворвавшись в деревню, истребители кидаются по хатам. Матюшко сказал: "Они у меня все бандиты, война эта в хатах бандитская". Случается, немцев душат руками.

Из дыма и пламени слышался голос сержанта: "Сюда не бейте, я занял хату!"

Истребитель вошел в нашу хату и темным, быстрым своим взором окинул сидящих. И все поняли, он это делает по привычке человека, врывающегося в хату и убивающего. Лейтенант Матюшко тоже понял его взор и, смеясь, сказал: "Вот он один нас всех бы здесь укокошил!"

Вошли в деревню Малиновка с батальоном мотопехоты. Хаты горят. Немцы кричат, умирают, один, черный, обгоревший, дымится. Бойцы два дня не ели, на ходу жуют сухой пшенный концентрат. Полезли в разбитые погреба - вмиг добыли картошку, набили котелки снегом, варят картошку на углях, добытых в горящих избах... Как попал в погреб труп лошади? Нельзя понять! В этом же погребе разбитая бочка капусты, бойцы жадно едят ее полными пригоршнями, говорят: "Ничего, ничего, кушайте, она не отравлена". Тут же в погребе на лошадином трупе сделали перевязку раненому фотокору. Потом налетели наши самолеты и, не зная, что деревня уже занята, нас же пробомбили. Комбат Козлов, отражая атаку танков, был очень весел и совершенно пьян. Танки отбили лихо.

3-й Гвардейский казачий кавалерийский корпус уходит в бой. Грузят штабное имущество в грузовики, сматывают связь. Зимний, морозный вечер полон неизъяснимой прелести. Тихо и ясно. Потрескивают в походных кухнях дровишки. Коноводы ведут лошадей. Девушка посреди улицы обняла казака, целует его и плачет.

Замечательный наводчик на батарее, воюет с первого дня войны. Убит осколком. Убит в тот момент, когда смеялся. Он лежит замерзший, смеющийся, мертвый. Лежит день, лежит два. Никому не хочется его хоронить - лень. Земля как гранит от мороза. Плохие у него товарищи! Не хоронят трупов! Оставляют убитых и уходят. Похоронных команд нет. Никого этот вопрос не волнует. Никому до него нет дела. Через старшего батальонного комиссара Зотова шифровкой сообщил об этом в штаб фронта. Какое-то дикое, азиатское бездушие! Как часто приходится наблюдать подход резервов к линии фронта, пополнение идет по местам недавних боев, среди валяющихся, непохороненных убитых. Кто прочтет, что происходит в душах людей, идущих на смену этим, валяющимся в снегу?

Расстрел предателя. Пока зачитывали приговор, саперы кирками копают ему могилу. "Снимите сапоги", - сказали ему. Он очень ловко, носком одного сапога снял второй, а с оставшимся несколько мгновений повозился, попрыгал на одной ноге. Затем он вдруг сказал: "Отойдите, товарищи, шальная пуля может в вас попасть!"

Курская магнитная аномалия мешает летчикам и артиллеристам, путает приборы. Магнитная аномалия пошутила над "катюшей", а "катюша" пошутила над нашей пехотой, накрыла передний край. Утром на засыпанной снегом деревенской улице установили стол, покрытый красным сукном, выстроили танкистов из бригады полковника Хасина, началось вручение орденов. Все награжденные долгое время были в непрестанных боях, их строй похож на строй рабочих из горячего цеха: в рваных спецовках, в одежде, лоснящейся от масла, с черными, рабочими руками, и лица у всех типичные для рабочих. Награждаемого вызывают к столу, и он идет тяжело, с перевальцем, по глубокому снегу. "Поздравляю с высокой правительственной наградой!" "Служу Советскому Союзу!" - отвечают сиплые голоса русских, украинцев, евреев, татар, грузин. Рабочий интернационал на войне.

Хасин в избе, окруженный помощниками, с выпуклыми темными глазами, с кривым носом, с синими от недавнего бритья щеками. Похож на персиянина. Его рука, похожая на когтистую лапу хищной огромной птицы, водит по карте. Он объясняет мне, как прошел недавний рейд танковой бригады. Ему очень нравится слово "облический", и он беспрерывно повторяет его: "Танки двигались облически..."

Еще в штабе фронта мне рассказывали о том, что семья Хасина погибла во время массового расстрела мирного населения города Керчи, учиненного гитлеровцами, и что Хасину случайно попалась фотография лежавших во рву убитых, и он опознал среди них жену и детей. Я думал о том, что чувствует этот человек, когда ведет в бой свои танки. Цельности впечатления от этого человека сильно мешает то, что в штабной избе развязно и нагло командует им молодая женщина-врач. Говорят, что она командует не только полковником, но и его танковой бригадой. Вмешивается в любые распоряжения, правит списки представленных к наградам.

Ночью разговариваем, не шибко трезвые, с командиром мотострелкового батальона Козловым. Он мне рассказывает, что награжденный утром двумя орденами герой, на которого я смотрел с восхищением, начальник разведки бригады, совсем не герой. Меня это поразило, так как казалось, что уж подлинней того, что я видел утром на деревенской улице, быть не может. Козлов подарил мне железный крест, снятый им с убитого офицера. Офицер лежал, рассказывал мне Козлов, тяжело раненный, пьяный, среди сотни стреляных гильз от автомата. Его, раненного, пристрелили бойцы. В кармане нашли порнографическую открытку.

Козлов и Буковский утром решили устроить состязание в стрельбе из револьверов. За сараями к старой груше прикрепили мишень, ко мне отношение жалостливое и снисходительное: гражданское лицо, не имеющее никакого опыта. Видимо, в силу необычайной случайности я всадил все пули до одной в яблочко. Ветераны Козлов и Буковский не попали ни разу. Думаю, что тут случайности не было.

Беседа с бойцами мотострелкового батальона.

Михаил Васильевич Стекленков (жилистый, худощавый, белобрысый, 1913 года рождения, родина - Гусь-Хрустальный, убежал из 5-го класса, стал работать; в 1935 году попал в кадровую школу артиллерийскую, был разведчиком, имел благодарность от командира корпуса): "Какой нам скучать садимся и запеваем песни. Нам скучать некогда! Подумаешь о доме и забудешься. Отца моего в империалистическую войну газом отравили немцы, меня 23 июля направили в город Иванов в Военно-политическую школу; выстроили курсантов по тревоге, выдали, что положено, и пошел... Меня спрашивают: "Что ты все веселый?" "А что мне?" Хозяйка в избе спрашивает: "Что вы песни поете, теперь война!" А я ей: "Песни теперь только и петь..." Ну, расчет у меня смелый был - от орудия никуда. Я лежу, за бомбами смотрю, успею отползти, если понадобится... Вот тут, правда, из табаку выбились... Орудие 45-мм, из этой пушки вплотную интересно бить... Зачем ждать конец войны? Если доживу, домой вернусь, а не доживу, что ж такого..."

Продолжение беседы с бойцами мотострелкового батальона.

Косткин Николай Петрович, 1918 года рождения, рязанский, пошел трактористом, не успел жениться. Два брата на фронте, моложе его, а отец сапер.

В 1938 году служил в войсках НКВД. В разговор вмешивается Стекленков, говорит: "Я теперь без войны не могу, выведут из боя, скучать начинаю". Косткин отморозил себе руку и ногу, но не уехал в госпиталь. Он командир взвода автоматчиков. "Четыре ночи в бою был, не заснул, какой-то азарт меня берет. Командир спрашивает: "Как, дадим?" "Дадим!" - И весело сразу мне. Я пули не боюсь, черт с ним, пусть убьет!"
[1] [2] [3] [4]