Часть третья. КАФЕДОКРАТИЯ (3)

Мистики из Прованса почерпнули многое из неоплатонизма и развили собственные внушительные теории; даже Маймонид был вынужден признать глубокую ученость некоторых из них. Некто Авраам бен Давид, или Рабад, написал ученый труд, направленный против «Мишны Торы» Маймонида. Сын Авраама, Исаак-слепой (ок. 1150—1235), создал систему, подобную внутренне согласованной каббале, в основе которой лежали 10 сефирот, или признаков Бога, а также развил теорию, в соответствии с которой все творение было и есть лингвистический процесс в чистом виде, точнее материализация божественных речей. Здесь используется неоплатоновская концепция логоса (как в начале Евангелия от Иоанна), которая дается в виде изучения Торы и молитвы. Из Нарбонна, где жил Исаак, мистическая каббала распространилась через Пиренеи до Хероны, Бургоса и Толедо. Его позиция весомо подкреплялась авторитетом великого рабби Моисея бен Нахмана, известного также как Нахманид или Рамбан (1194—1270), который был обращен в юности, а позднее стал ведущим авторитетом в Испании в области судебного права.

Нахманид является автором минимум 50 работ, в основном галахических и комментариев к Талмуду. Уже в преклонном возрасте он написал знаменитые комментарии к Торе. Ни одна из этих работ не является сугубо каббалистической, но во всех обнаруживаются следы этого подхода, особенно в комментариях к Библии. Фактически при этом каббала была внедрена в господствующее направление ортодоксального иудаизма, прежде всего в Испании. Нахманид дал каббалистам возможность играть роль консерваторов, идеи которых восходят к Библии и Талмуду и соответствуют лучшим и древнейшим еврейским традициям. При этом в роли новаторов оказывались рационалисты, внедрявшие в изучение Торы языческие идеи древних греков. В этом смысле кампания против работ Маймонида могла считаться последним всплеском антиэллинизма.

Сам Нахманид никогда не участвовал в охоте на ведьм, направленной против рационализма. Скорее, он выступал против нее. Однако именно он позволил каббалистам избежать аналогичных обвинений в ереси, которые, если разобраться, были бы гораздо более обоснованны. Ведь фактически каббала не только вводила концепции гностики, которые были абсолютно враждебны этическому монотеизму Библии; в каком-то смысле это была совершенно другая религия – пантеизм. И ее космогония – то, как творение явилось порождением слова Божьего, и ее теория божественных эманаций привели к логическому выводу, что во всех вещах содержится элемент божественного. В 80-х годах XIII века ведущий каббалист в Испании, Моисей бен Шем Тов из Гвадалахары, создал свод каббалистических знаний, Сефер-га-Зохар, чаще известный под названием «Зохар» , ставший наиболее известным трактатом по данному вопросу. Значительная часть этого труда имеет отчетливо пантеистический характер; в нем неоднократно утверждается, что Бог «есть все» и все соединено в Нем, «как известно мистикам». Но если Бог во всем, а все присутствует в Боге, то как Бог может быть неким отдельным моносуществом, не созданным и абсолютно отдельным от акта творения, на чем всегда усиленно настаивал ортодоксальный иудаизм? На этот вопрос нет другого ответа, кроме очевидного: зохар-каббала есть ересь, причем наивреднейшая. Тем не менее, реальностью является факт, что этот вид мистического пантеизма находит отклик у весьма умных людей, которые обычно мыслят трезво и рационально. Любопытный парадокс: цепь рассуждений, вырвавших Спинозу из иудаизма, привела его к пантеизму, так что в нем можно увидеть результат одновременно рационализма Маймонида и антирационализма его противников.

Но это еще все в будущем: среди средневекового еврейства с его рассредоточенным религиозным руководством эти соперничающие течения вполне могли сосуществовать. В суровом мире бедняки обращались в поисках утешения к суевериям и народной религии, богачи, если они обладали развитым мышлением, – либо к рационализму, либо к мистической каббале. У иудаизма было слишком много внешних врагов, чтобы он мог рисковать своей внутренней гармонией во имя единства, которого никто в реальности не желал. И действительно, можно видеть, что средневековый иудаизм представлял собой систему, позволявшую удерживать еврейские общины вместе перед лицом множества угроз: экономических бед, болезней, произвола правителей, и в первую очередь давления двух великих империалистических религий.

Государство, будь оно христианским или мусульманским, как правило, не было главным врагом иудеев. Более того, оно, случалось, бывало их лучшим другом. Евреи были строго лояльны по отношению к законно установленной власти по причинам религиозного и эгоистического свойства: они были меньшинством, которое нуждалось в защите со стороны правителя. Документы из Генизы, относящиеся к 1127—1131 гг., свидетельствуют, что евреи регулярно молились за мусульманских владык за 200 лет до того, как текст молитв оказался в еврейском молитвеннике. В противоположность мусульманским источникам того же периода, в Генизе не обнаруживается критики властей. Власть отвечала тем, что относилась к евреям как к наиболее законопослушному и продуктивному элементу общества. Чем сильнее была власть, тем более вероятной была безопасность евреев. Беда приходила (и в христианских и в мусульманских странах) в эпоху, когда поднималась волна религиозного энтузиазма, когда священники-фундаменталисты держали правителя в благоговейном страхе либо, что еще хуже, превращали его в рьяного новообращенца.

Евреи никогда не знали точно, когда наступят такие времена, а потому всегда к ним готовились. Они отрицали силовое сопротивление во II веке и не прибегали к нему вплоть до XX столетия (в Палестине). Зато существовали другие способы. Один состоял в том, что самые одаренные приобретали профессии, делавшие их полезными для общества, не лишая свободы передвижения. В исламском окружении это обычно было нетрудно. Здесь способные евреи становились врачами. Исламские правители были готовы каждодневно пользоваться их услугами. То же можно сказать и про простолюдинов; если они могли себе это позволить, то обращались за помощью и при незначительных недомоганиях типа запора или поноса; свидетельством того могут служить рецепты, сохранившиеся в Генизе. В Египте в местностях с еврейским поселением свой доктор-еврей был в каждом городе, а то и в каждой деревне. Евреи-врачи были очень популярны. Они посещали крупные общественные больницы, а зачастую имели свои, но мелкие. Они могли ездить куда угодно и имели доступ к кому угодно. Поэтому они почти всегда возглавляли еврейскую общину. Первая семья египетских нагидов поголовно состояла из врачей. Медицина была профессией не только Маймонида, но и его сына, а может быть, и внука и правнука. В семье аль-Аммана врачи были на протяжении восьми поколений, причем в одном из них эта профессия была представлена отцом и всеми пятью сыновьями. Случалось, что врачами становились и дочери, по крайней мере, окулистами. Врачами были и Иуда Халеви и Нахманид. Эти медицинские семьи, кроме того, торговали сопутствующими товарами: лекарствами, опиумом, лечебными травами, духами, научной литературой. Складывающаяся таким образом торговая сеть позволяла семье медиков быстро переместиться из одной страны в другую – если ей угрожало преследование. Евреи-врачи были желанными гостями повсюду, за исключением периодов религиозного безумия, когда их зачастую обвиняли в отравительстве.

Сохранение сплоченных семейных корпораций было наилучшей самозащитой евреев. В этом смысле широко расселившаяся семья была намного важнее семьи-ячейки. Источники из Генизы показывают, что наследниками первой руки были отцы, сыновья, братья, сестры – но не супруги. Переписка между братьями и сестрами была делом более обычным, чем между мужьями и женами. Женская поговорка гласила: «Мужа я могу заполучить, детей – выносить, но где мне найти благородного брата?» Из завещаний видно, что после смерти бездетного человека его состояние отходило к брату либо к ближайшему члену «Дома отца», но не к жене, которая получала только свое собственное приданое. Как говорили, «остаток состояния возвращается в дом отца».
[1] [2] [3] [4]