Глава тридцать третья. РАЗУМ
[1] [2]Марлена кивнула.
– В первый раз я убежала, когда услышала его голос, а теперь – когда увидела лицо Ауринела.
– Я тебя не осуждаю…
– Не смейтесь надо мной, дядя Сивер.
– А что мне делать? Шлепнуть тебя? Давай лучше посмеемся вместе. Значит, разум, как ты его называешь, сумел воссоздать лицо и голос Ауринела по твоим собственным воспоминаниям. А насколько ты была близка с Ауринелом?
Она подозрительно посмотрела на Генарра.
– Что значит «насколько близка»?
– Я не имею в виду ничего предосудительного. Вы дружили?
– Конечно.
– Итак, ты в него втюрилась?
Марлена помолчала, поджав губы. Потом проговорила:
– Наверное, так и было.
– Ты говоришь в прошедшем времени – это прошло?
– Безнадежно. Ведь я для него – маленькая девочка. Сестричка.
– Вполне естественное чувство в подобной ситуации, но ты еще вспоминаешь о нем, поэтому планета смогла вызвать из памяти его голос, а потом и лицо.
– Что значит «вызвать из памяти»? Это были настоящие голос и лицо.
– Ты уверена?
– Конечно,
– Ты сказала об этом матери?
– Нет, Ни единого слова.
– Почему?
– Ох, дядя Сивер! Вы же знаете ее. Я терпеть не могу ее вечных страданий. Я знаю, вы сейчас скажете, что она меня любит: но мне от этого не легче.
– Марлена, но ты же все рассказала мне, а я тоже люблю тебя.
– Я знаю, дядя Сивер, но вы не такой нервный. Вы смотрите на вещи логически.
– Должен ли я считать это комплиментом?
– Да, я хотела сказать вам приятное.
– В таком случае давай самым логическим образом проанализируем все, что ты обнаружила.
– Хорошо, дядя Сивер.
– Прекрасно. Итак, получается, что на этой планете обитает нечто живое.
– Да.
– Но это не сама планета?
– Нет, определенно нет. Он отрицал это.
– Но он один.
– Да, мне кажется, что он один. Беда в том, дядя Сивер, что мы с ним общаемся с помощью телепатии, какой ее представляют люди. Я не читаю ни мыслей, ни снов. Просто сразу приходят какие-то впечатления – ну словно глядишь на картинку, которая состоит из крошечных кусочков света и тени.
– Значит, тебе кажется, что он живой.
– Да.
– И разумный.
– Очень.
– И не знает техники. Мы не обнаружили на планете ничего рукотворного. Это живое невидимо, таится, мыслит, ничего другого не делает, только рассуждает. Так?
Марлена помолчала.
– Я еще не вполне уверена, но, похоже, вы правы.
– И тут появляемся мы. Как ты считаешь, когда он обнаружил наше появление?
Марлена качнула головой.
– Не знаю.
– Наверное, золотко, он обнаружил тебя еще на Роторе. Значит, вторжение чуждого разума он мог заметить, уже когда мы приближались к системе Немезиды. Как по-твоему?
– Нет, дядя Сивер, Мне кажется, он не догадывался о нас, пока мы не высадились на Эритро. Это привлекло его внимание – вот он и обнаружил Ротор.
– Возможно, ты права. Значит, потом он принялся экспериментировать с чужими умами – на Эритро такого еще не водилось. Впервые он встретил другой разум кроме своего. Сколько же ему лет, Марлена, как по-твоему?
– Не знаю, но мне кажется, что он живет уже очень долго… Быть может, столько, сколько сама планета.
– Возможно, И значит, сколько бы лет ему ни было, он впервые обнаружил рядом с собой столько интеллектов, не похожих на себя самого. Так, Марлена?
– Да.
– Значит, он принялся экспериментировать с чужими умами, а поскольку ничего не знал об их строении – повредил их. Вот и причина эритрийской лихоманки.
– Да, – с внезапной живостью откликнулась Марлена. – Правда, о лихоманке он ничего не сказал, но мне показалось, что причинами ее и были его первоначальные эксперименты.
– А когда он заметил, к чему привела его деятельность, то прекратил ее.
– Да, поэтому сейчас эритрийская лихоманка уже не наблюдается.
– Отсюда следует, что разум этот благожелательно настроен к людям, обладает этическими критериями, похожими на наши, и не желает вредить другим разумам.
– Да! – восторженно воскликнула Марлена. – В этом уж я уверена.
– Но что он представляет из себя? Это дух? Нечто нематериальное? Находящееся за пределами чувств?
– Не могу сказать, дядя Сивер, – вздохнула Марлена.
– Хорошо, – продолжал Генарр, – давай повторим, что он тебе говорил. Останови меня, если я ошибусь. Значит, он сообщил, что интеллект его обладает протяженностью, что разум его прост в каждой точке и сложен лишь в общем и что он не хрупок. Так?
– Так.
– Но единственными живыми созданиями, обнаруженными людьми на Эритро, являются прокариоты, крошечные клетки, подобные бактериям. Возможно ли, чтобы отдельные крохотные клетки сложились в единый организм величиной с целый мир? Такой интеллект поистине можно назвать протяженным, простым в каждой точке и сложным в их единении. И он не будет хрупким, ведь если уничтожить даже большие его части, весь общемировой организм не претерпит никаких изменений.
Марлена взглянула на Генарра.
– Значит, я разговаривала с микробами?
– Я еще не уверен, Марлена. Пока это только гипотеза, но она прекрасно со всем согласуется, все объясняет – лучшей я не могу придумать. Кстати, Марлена, если выбрать любую из сотни миллиардов клеток твоего мозга – она окажется такой же маленькой. Дело в том, что ты – целый организм, а твой мозг – отдельная колония клеток. Так велика ли разница между тобой и другим организмом, клетки мозга которого рассеяны… с помощью каких-нибудь радиоволн?
– Ну, не знаю, – задумчиво пробормотала Марлена.
– Давай обдумаем еще один важный вопрос. Что ему от тебя нужно?
Марлена удивилась.
– Дядя Сивер, он же может разговаривать со мной, передавать мне свои мысли.
– Ты хочешь сказать, что ему нужен собеседник? И значит, как только мы, люди, здесь оказались, он почувствовал свое одиночество?
– Не знаю.
– И ничего не можешь предположить?
– Нет.
– Он же мог погубить всех нас, – вслух размышлял Генарр. – Он же способен сделать это, если мы наскучим ему или чем-нибудь раздосадуем.
– Нет, дядя Сивер!
– Но меня-то он приголубил – едва я попытался помешать тебе общаться с мозгом планеты. И не одного: так было и с Д'Обиссон, твоей матерью и часовым.
– Да, но ведь от этого не осталось никаких последствий – он просто не позволил вам помешать мне.
– И все это затем, чтобы ты выходила на поверхность планеты, чтобы было с кем поговорить… Не слишком основательные причины.
– Быть может, истинных причин мы просто не в силах понять, – сказала Марлена. – Быть может, его разум настолько отличается от нашего, что мы просто не поймем объяснений.
– Но если он может с тобой говорить, значит, не слишком отличается. Он ведь воспринимает твои мысли и передает тебе собственные. Так вы общаетесь?
– Да.
– И он понимает тебя настолько, что говорит голосом Ауринела и принимает его облик – чтобы доставить тебе удовольствие.
Нагнув голову, Марлена изучала пол перед собою.
Генарр мягко сказал:
– Значит, если он понимает тебя, то и мы способны понять его, ну а раз так – следует выяснить, чего он от тебя хочет? Это очень важно – кто может знать, что он там замыслил? И кроме тебя, этого никто не сумеет сделать.
Марлена поежилась.
– Я не знаю, как этого добиться, дядя Сивер.
– Делай все, как и прежде. Разум этот дружески настроен к тебе, возможно, он сам и даст необходимые объяснения.
Подняв голову, Марлена внимательно посмотрела на Генарра и проговорила:
– Дядя Сивер, вы испуганы.
– Конечно. Ведь мы имеем дело с разумом, возможности которого намного превосходят наши собственные. Он же способен – если мы не устроим его, – непринужденно разделаться со всеми нами.
– Я не об этом, дядя Сивер, Вы боитесь за меня.
Генарр помедлил.
– Ты до сих пор полагаешь, Марлена, что на поверхности Эритро тебе ничего не грозит? И что с этим разумом не опасно общаться?
Марлена вскочила и возмущенно заговорила:
– Конечно. Риска нет никакого. Он не станет вредить мне.
В ее голосе слышалась уверенность, но у Генарра оборвалось сердце. Неважно, что она говорит – ведь ум ее уже изменен воздействием интеллекта планеты. Можно ли теперь доверять ей? – раздумывал Генарр.
Неужели у этого разума, состоящего из триллионов триллионов прокариотов, нет каких-то собственных целей? Ну скажем, как у Питта. Что если ради этих целей он способен проявить не меньшее, чем Питт, двуличие?
И наконец, что если этот разум обманул Марлену? Имеет ли он, Генарр, право снова выпускать ее наружу?