Глава девятнадцатая. Остаемся
[1] [2]– Ее рассудок – последнее, чем я решился бы рискнуть, – заметил Генарр. – Скорее я рискнул бы собственной жизнью.
– Но мы уже рискуем собственной жизнью.
– Марлена считает иначе.
– Марлена! Марлена! Прямо божок какой-то. Ну что оно знает?
– Послушай-ка, Эугения. Давай порассуждаем спокойно. Если бы ей здесь что-то угрожало, я бы сумел найти способ переправить вас на Ротор. Только послушай сперва. Как по-твоему, у Марлены заметны какие-нибудь признаки мании величия?
Инсигна вздрогнула. Волнение еще не отпустило ее.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать?
– Не случалось ли ей бывать нелепо претенциозной?
– Конечно, нет. Она очень разумная девочка… А почему ты спрашиваешь? Сам же знаешь, что она никогда ничего не попросит без…
– Веских на то оснований? Знаю. Она никогда не хвастала своим даром. По сути дела, только обстоятельства заставили ее выдать себя.
– Да, но к чему ты клонишь?
Генарр невозмутимо продолжал:
– Случалось ли ей настаивать на исключительности своей правоты? Случалось ли ей утверждать, что нечто непременно случится – или не случится – лишь потому, что она уверена в этом?
– Нет, конечно, нет. Она очень благоразумна.
– А вот в одном – только в одном – она проявляет настойчивость. Марлена убеждена, что лихоманка ее не коснется. Она заявляет, что была уверена в этом еще на Роторе и убеждение это только усилилось, когда она оказалась под Куполом. И она без колебаний решила остаться.
Инсигна широко раскрыла глаза и прикрыла рукой рот. Выдавив какой-то неразборчивый звук, она проговорила:
– В таком случае… – и умолкла.
– Что? – спросил Генарр с внезапной тревогой.
– Ты не понял? Разве это не начало болезни? Личность ее начала изменяться, уже страдает рассудок.
На миг Генарр застыл, погрузившись в раздумье, потом ответил:
– Нет, это невозможно. Во всех известных случаях ничего подобного не наблюдалось. Лихоманка здесь ни при чем.
– Но у нее же особый ум. Он и реагировать будет по-своему.
– Нет, – решительно отрезал Генарр. – Не верю этому и не хочу верить. По-моему, Марлена убеждена, что не заболеет, значит, так и будет. Возможно, она-то и поможет нам решить загадку лихоманки.
Инсигна побледнела.
– Так вот почему ты хочешь, чтобы она осталась на Эритро! Так, Сивер? Чтобы она подарила тебе оружие против этого врага?
– Нет. Я не хочу, чтобы она оставалась ради этого. Но раз уж она решила остаться, пусть поможет нам.
– Значит, она решила остаться на Эритро, и у тебя нет никаких возражений? Хочет остаться – и все тут… По какой-то дурацкой прихоти, причин которой даже объяснить на может. А мы оба не способны найти основания подобного сумасбродства. Неужели ты всерьез думаешь, что ей следует разрешить остаться здесь просто потому, что она этого хочет? Как ты смеешь говорить это мне?
– Видишь ли, я испытываю известное желание поступить именно так, – с усилием произнес Генарр.
– Тебе легко говорить. Она не твоя дочь. Это мой ребенок. Единственный…
– Знаю, – сказал Генарр, – единственная память о… Крайле. Не смотри на меня такими глазами. Я прекрасно знаю, что ты так и не смогла забыть его. Я понимаю твои чувства, – мягко закончил он, ощущая желание погладить склоненную голову Инсигны. – Знаешь, Эугения, если Марлена и в самом деле хочет заняться исследованием Эритро, то, по-моему, ничто ее не остановит. И раз она абсолютно убеждена, что не заболеет, – такая убежденность может сыграть здесь решающую роль. Активная уверенность в собственном душевном здоровье может способствовать образованию иммунитета.
Инсигна вскинула голову, глаза ее сверкали.
– Ты несешь чушь! Нечего поддаваться романтическим настроениям ребенка! Она тебе чужая. Ты не любишь ее.
– Она мне не чужая, я полюбил ее. Более того, она восхищает меня. Мы можем рискнуть. Одна только любовь не дала бы мне подобной уверенности, а вот восхищение… Подумай об этом.