I. Тамарисковый парк (1)

Я собрался было отчалить, но он меня попридержал с какой-то странной настойчивостью. Сунул мне в карман этот чертов журнал и посоветовал внимательно прочитать текст интервью. Возьми словарь и проштудируй. Со словарем ты все поймешь и увидишь, что Клаузе тут преподнес о тебе довольно интересную и вовсе не отрицательную информацию. Она принесет тебе пользу. Публика все-таки будет знать, что тут по пляжам прогуливается некий интригующий провокативный писатель, а не кто-нибудь другой. Высказав эту странноватую мысль, Лярокк прищурился. С высоты его чуть ли не семифутового роста светлые глазки, окруженные путаницей морщин, взирали на меня, словно два внимательных стража. Я поинтересовался, кого другого мог бы такой пенсионер, как я, напомнить публике, не будь этой статьи. Он улыбнулся. Базз, не злись, но до этой статьи я принимал тебя за пенсионера разведки. Тут уже мне ничего не оставалось, как расхохотаться и на баскетбольный манер хлопнуть его по дряхлым, но мощным ягодицам. На этом мы расстались.

Вечером этот неугомонный старпер снова мне позвонил. Я сидел в этот момент за компьютером и блуждал по каким-то туманным, обвешанным каплями дождя аллеям тамарискового парка. «Жаль, что тебя не было с нами, олд чап! — весело проскрипел он. — Ник Оризон снова всех покорил. Ты слышишь, как он играет на пиано?» В трубке слышался гул десятков голосов, прерываемый взрывами смеха. Сквозь все эти звуки доносилась превосходная джазовая игра на фортепиано. «Ты хочешь сказать, что это не Оскар Питерсон у вас там играет?» — спросил я. «Да это тринадцатилетний мальчишка играет, настоящее чудо! Вот уж не думал, что такой ренессансный тип растет в „Школе Лярокка“!» Все это подвыпивший старче лепил по-английски, хоть и c французскими ударениями; «мИракл», например, он произносил, как «мирАкль».

Звуки пиано и шум голосов стихли: Лярокк, очевидно, ушел с трубкой в другое помещение, скорее всего в туалет. Вот заструилось. «Послушай, Базз, неужели даже такое чудо ты не хочешь записать в свои персонажи? Ведь это же воплощенный Гарри Поттер!»

С минуту я что-то мычал под его трескотню, потом вдруг разоткровенничался. «Знаешь, Вэнс, тридцать три года назад в Советском Союзе я написал детскую приключенческую повесть. Главным героем там был вот такой примерно мальчик, как Ник Оризон. Он хорошо учился в школе и не терялся в трудных обстоятельствах, но вообще-то он был, так сказать, супермальчиком вроде твоего Ника, плавал, как рыба, и умел говорить на дельфиньем языке, владел техникой боя японских ниндзя, но главное, он страстно жаждал разрушить замыслы международной мафии и принести свободу беспечным жителям архипелага Большие Эмпиреи.

Признаться, я написал этот пустячок лишь для того, чтобы подзаработать деньжат (мои главные вещи не имели тогда никаких шансов увидеть свет), но вдруг повестуха завоевала неслыханный успех и стала тем, что сейчас называют «культовой книгой». До сих пор встречаю людей среднего возраста, которые мне говорят: «Я рос (росла) с ТОЙ вашей книгой». Для Советского Союза тогда это было что-то вроде «Гарри Поттера» сейчас для всего мира. Увы, мы жили в почти тоталитарной стране, и я даже в самых буйных мечтах не мог рассчитывать на тиражи и ройялтис мисс Роулинг. В конце концов я заработал жалкую сумму, что-то вроде пяти тысяч деревянных рублей, и попал, как всегда, под подозрение идеологических органов. Окселотл, дескать, насаждает вредный для подрастающего поколения «паниронизм».

Все-таки издательство заказало мне продолжение повести, и я, будучи тогда в великолепном настроении, быстро накатал еще более успешную книгу, в которой моему герою уже исполнилось тринадцать лет, то есть он достиг возраста Ника Оризона и влюбился в одноклассницу. И снова — большой успех, улыбки, хлопки по плечу, браво, браво, Окселотл, ты уловил общее настроение; и снова нахмуренные идеологические брови. Третью книгу издательство уже не заказало, хоть и было у них намерение завершить это дело в виде трилогии. По прошествии лет я об этих шалостях забыл, и только сегодня, когда я увидел твоего Оризона, что-то усмешливое шевельнулось в памяти».

«Ну вот и напиши теперь третью книгу, — весьма серьезным тоном посоветовал Лярокк. — Заверши трилогию. Пусть местом действия будет Биарриц. Здесь нет никаких идеологических органов».

«Это невозможно, Вэнс, — хмыкнул я. — Ведь моему герою сейчас сорок три года».

«Ага, значит, у тебя все-таки был какой-то реальный прототип? — с удивительной для баскского октодженериана толковостью предположил Лярокк. — Значит, ты все-таки ищешь и находишь персонажей среди публики?»

Я ничего не ответил.

Он тоже молчал.

Кто начнет говорить, думал я.

Я начну, решил Лярокк и завершил диалог: «Послушай, сейчас в небе царит превосходная полная луна. Освещение великолепное. Почему бы нам не поволынить в баскет?»

Через двенадцать минут мы встретились на площадке возле Коллежа Андре Мальро. Ночь была действительно захвачена полнолунием. Качались ветви высоченных платанов и низкорослых тамарисков. Было светло так, как это иной раз случается при завершении романов. С каким-то особым смыслом выделялась на стене абракадабра граффити. Звонкий стук отменно накачанного мяча. Я бросал по кольцу из центрового круга и тут же получал пушечные пасы Лярокка. Что может быть полезнее для стариков, чем ночная хореография баскетбола?
[1] [2] [3] [4]