Глава 3. «…плотью живой он в могилу живую уходит…» (1)
[1] [2] [3] [4]– Мне кажется, что ваш пессимизм – в чистом виде продукт вашего отношения к людям.
– Что делать? Не я ведь их создал такими. И вообще, будь я следователем, я бы в первую очередь тряс самых безгрешных на вид людей, потому что безгрешных людей не бывает, и чем человек больше похож на ангела, тем кошмарнее ложь он скрывает.
– Да-а, поганенький взгляд у вас на людей… – сказала немного растерянно Лаврова. – К счастью, бодливой корове бог рогов не дает.
– Может быть, – спокойно согласился Содомский. – Вот вы мне скажите – за время расследования хотя бы этого дела, кого вы больше встретили -хороших людей или плохих?
– Плохих, – ответила Лаврова.
– Ну! А я что говорю? – обрадовался Содомский.
– Ерунду! – отрезала Лаврова. – Если бы я искала не скрипку «Страдивари», а утраченный манускрипт, и при этом не была инспектором уголовного розыска Лавровой, а называлась профессором филологии Ираклием Луарсабовичем Андрониковым, то я бы встретила наверняка множество прекрасных, добрых, умных и честных людей. Но я ищу украденную, слышите -украденную вещь, и из-за этого должна слушать ваши сомнительные откровения вместо того, чтобы в это время поговорить с каким-нибудь приятным и умным человеком.
– Значит, я человек неприятный? – спросил Содомский.
– Вы уж простите меня за откровенность, но вспоминать о вас с особым удовольствием я не стану. Содомский довольно засмеялся:
– Как говорится, насильно мил не будешь. Но что толку в приятности? Самый приятный человек, которого я знаю, – это Гришка Белаш. Он действительно хороший парень. Но я уверен, что и у него какая-то гадость в биографии имеется.
– Почему вы так думаете? – сердито спросила Лаврова.
– Не знаю, так мне кажется. Кроме того, не стал бы он запросто так с Иконниковым нянькаться. Я думаю, у них какие-то делишки были…
Нет, это было не случайное сравнение, это был не просто подвернувшийся аргумент в споре. Такая фраза – это заявление. Пора было вмешаться мне. Но Содомский сам неожиданно повернулся на стуле в мою сторону и сказал:
– Если я не ошибаюсь, вы инспектор Тихонов?
– Вы не ошибаетесь, Содомский. Я инспектор Тихонов, – кивнул я и учтиво добавил: – Столь широкая популярность среди распространителей театральных билетов мне льстит. Но, помнится, нас никто не представлял.
Содомский хищно блеснул золотой коронкой:
– Как вы понимаете, в одном замкнутом круге не может не быть разговоров о человеке, который трясет по очереди всю музыкальную общественность в связи с кражей «Страдивари». И даже если бы я был более приятным и менее умным, то мог бы сообразить, что мужчина, который во время допроса сидит в кабинете, смотрит в газету и слушает каждое мое слово, должен быть Тихонов. Так как я вам понравился?
– Вы мне понравились, – заверил я. – А то, что вы не понравились инспектору Лавровой, пусть вас не огорчает – это ведь дело вкуса. Что касается газеты – вам показалось: я ее действительно внимательно читал.
– Да? – усмехнулся Содомский.
– Да, – подтвердил я. – И даже вычитал заметку, иллюстрирующую ваши воззрения. Которые, не скрою, я тоже внимательно слушал. Вот посмотрите сами, – и протянул ему «Вечерку».
– Что-нибудь «Из зала суда»? – сказал, очевидно, довольный своей проницательностью Содомский.
– Нет, – разочаровал его я. – Наоборот, «В мире интересного». Оказывается, ученые установили, что все хищные животные видят цветовой спектр только в черно-серых тонах. Ваши голубые глаза, розовые щеки и золотые локоны, вся щедрая палитра вашей широкой души показались бы им тоже черной и серой. Вот как вам, например, видятся все окружающие вас люди.
Содомский взял газету и быстро пробежал заметку глазами, при этом он поглаживал в задумчивости короткопалой ручкой рыжие кудри, и среди них неожиданно обнажилась ранее аккуратно замаскированная розовая лысина. Потом он бросил газету на стол и сказал:
– Но вы не всю заметку прочитали. Там дальше написано, что птицы воспринимают еще более радужную цветовую гамму, чем люди. Очень серьезная, умная птица, например, петух?
И я сразу вспомнил Курочку Рябу с грустным человеческим глазом. Да, видимо, все зависит от точки зрения. Поэтому я перешел к следующему вопросу:
– Вы твердо уверены, что похищенная у вас в троллейбусе скрипка не имеет исторической ценности?
– Абсолютно.
– И по-прежнему утверждаете, что мастеру Батищеву ее не показывали?
– Утверждаю. Он меня с кем-то перепутал.
– Давайте с вами рассмотрим два варианта: первый – все обстоит так, как рассказываете вы. И второй – что это была скрипка Бергонци. Или Винченцо Панормо.
– Давайте, – пожал плечами Содомский.
– Ну, первый вариант не нуждается в рассмотрении – он вами уже был успешно апробирован. Второй – узнав от Батищева, что это скрипка Бергонци, вы заявляете в милицию о пропаже у вас старой барахловой скрипки. А сами между тем неофициально реставрируете ее и через подставное лицо продаете. Бьюсь об заклад, что покупатель не знал, что это Бергонци – иначе не стал бы связываться. А покупает он просто очень хорошую старинную скрипку за большие деньги.
– Позволю заметить, что имя мастера – половина цены скрипки, -сказал Содомский. – Если это Бергонци – сто процентов, если Панормо -только пятьдесят. А если без имени, то совсем мало.
– Да, но если эта скрипка ваша, а не ворованная. Хоть Винченцо Панормо – это не Страдивари и даже не Бергонци, но такие инструменты тоже в подворотнях не валяются. А вы недавно продекларировали, что надо брать не то, что плохо лежит, а то, на чем не попадешься. Поэтому все подходы к себе вы обрубили…
– Вы говорите так, будто взяли меня за руку, – сказал Содомский.
– Ни в коем случае! – заверял я. – Вы же сами согласились разобрать со мной гипотезу, по которой пропавшая скрипка – Бергонци. Кроме того, вы ведь человек откровенный…
– Да-а? – с сомнением спросил Содомский.
– Конечно! Вы открыто исповедуете цинизм. Поэтому вам все мои разговоры, если я их не подкреплю доказательствами,– тьфу! Верно?
– Верно, – согласился Содомский.
– Вы и в этом так откровенно со мной соглашаетесь, что уверены – за столько лет память об этой скрипке испарилась, как дым. Но, обрубив концы к себе, вы же скрипку-то не изрубили. И хозяин ее нынешний до сих пор не знает, что, во-первых, она бергонциевская, а во-вторых, краденая. И найти ее можно. Думаю даже, что это не очень сложно. Потруднее будет с вашим непосредственным изобличением, но и это штука вполне реальная.
Содомский помолчал, и я увидел, что его щечки утратили свой яростный накал. Они потемнели, затвердели, на них появился какой-то бронзовый налет.
– Я не понимаю, вы что – пугаете меня или пробуждаете во мне голос совести? – спросил он наконец.
– Будить в вас совесть, Содомский, все равно, что искать пульс на протезе. А пугать вас не надо – вы когда шли сюда, особой бодрости, полагаю, не ощущали.
– Так вы что – решили искать скрипку Бергонци? – спросил он и через силу, мучительно улыбнулся.
Ага, вот он – парламентерский флаг. Сейчас начнутся переговоры.
– А почему бы нет? – сказала Лаврова. – Мы вам даже можем сказать, как мы ее будем искать и найдем.
– Пустые разговоры! – зло сказал Содомский.
– Почему же пустые? – обрадовалась Лаврова. – Вот я могу вам сказать, о чем вы сейчас думаете – нельзя ли пойти к нынешнему хозяину скрипки и выкупить ее обратно.
– А ведь скорее всего он ее не отдаст – за столько-то лет он привык к ней. Скрипка хорошая, нет, не захочет он с ней расставаться! – поддержал я Лаврову.
Содомский откинулся на стуле, долго рассматривал нас, что-то обдумывал, потом спросил:
– Если так просто найти скрипку, что же вы целый месяц не можете найти Полякову инструмент? – и засмеялся, облегченно, искренне,
– Э, нет! – покачал я головой. – Продать тысячи за три скрипку Панормо – дело вполне мыслимое и реальное. А спихнуть так же «Страдивари», который, кстати, ищет вся милиция страны, это все равно, что вот тот алмаз «Орлов», о котором вы говорили, разбить на кусочки для продажи стекольщикам.
– Да-а? Ну, если у вас много свободного времени – ищите! А я никакого Бергонци в глаза не видел! И Винченцо Панормо не видел! И вообще я никогда не нарушал законов! Я всегда был готов прийти на помощь милиции, если это только требовалось!
– Я полагаю, что милиции ваши услуги никогда не требовались, – сказал я. – А что вы сказали насчет Иконникова и Белаша?
– Ничего я не говорил! Ничего я не знаю! Я просто сказал, что Гришка очень сильный человек – не каждый найдет в себе силы вернуться в жизнь из помойки…
– В каком смысле? – спросил я.
– Человек, который в семнадцать лет был лауреатом скрипичного конкурса, мог иметь в жизни все, а он.,. – Содомский замолчал и махнул рукой.
– Кто – Иконников? – переспросила Лаврова.
– При чем здесь Иконников? – раздраженно сказал Содомский. – Я говорю про Белаша!
– Белаш был лауреатом? – медленно, как во сне, сказала Лаврова.
– Конечно! А вы что – не знали? – удивился Содомский. – А еще «Страдивари» хотите найти!
– Найдем! – почти крикнула Лаврова. – И «Бергонци» найдем! Давайте ваш пропуск, я подпишу вам на выход… Содомский в дверях надел свой «пирожок» и сказал: