Глава 19

– Я зашел поесть. Присоединишься?

Антуан скорчил гримасу:

– Я проснулся всего полчаса назад. Я бы и сейчас еще спал, если бы не шум, который подняли на заднем дворе. Уж не клад ли там ищут?

– Нечто вроде того. Мне, пожалуйста, ленч, мисс, – заказал он официантке.

– Кофе, пожалуйста, – добавил Антуан. – Черный.

– Как дела?

Лицо Антуана посветлело.

– Уже лучше. Я открылся Дэвису, он с кем-то поговорил и теперь обещает, что через пару недель иммиграционные власти выдадут мне зеленую карточку и лицензию. У Джимми широкие связи. Он жмот, но связи у него будь здоров.

– Это лучшая новость, какую я услышал за последнее время, – сказал Майкл, приступая к поданному официанткой супу.

– Как только раздобуду документы, я сразу же отсюда смотаюсь, – сказал Антуан и подул на дымящийся кофе. – Я мог бы еще тут поиграть, хотя здешняя публика не лучшая аудитория для такого музыканта, как я. Но меня охватил зуд. Я не создан для жизни в провинции. Моя стихия – большой город. А Грин-Холлоу – это даже не Межев.

– Но ты многим обязан Дэвису, – возмутился Майкл, разочаровываясь в друге. – Мог бы дождаться конца сезона.

– Я должен думать о будущем, Майкл. Через две недели гипс снимут, и все, еду в Нью-Йорк. Вчера вечером сюда зашел один mec[23] с бриллиантовыми перстнями па пальцах, в кашемировом пиджаке долларов за восемьсот, не меньше; он оказался владельцем фешенебельного ресторана в Ист-Сайде. Ему понравилась моя игра, он оставил мне свою визитную карточку и предложил зайти к нему – он хочет заключить со мной контракт.

– Поздравляю, – холодно сказал Майкл, вспомнив, что говорила об Антуане Сьюзен. – Жаль, что подлецы часто бывают забавнее, чем порядочные люди.

– О ком ты говоришь, mon vieux? – обиженно спросил Антуан.

– О тебе.

– Я же предупреждал тебя, что у меня несносный характер, разве нет?

– Да, верно, – согласился Майкл и принялся за мясо.

Антуану подали вторую чашку кофе.

– Ты думал, я шучу, а я говорил серьезно.

– Теперь вижу.

– Хорошему человеку трудно понять плохого. Слабые раздражают сильных. Не следует путать талант с добродетелью.

– Я это учту.

– Поговорим о более приятном, – сказал Антуан. – Ты придешь сюда в субботу вечером? У Риты состоится дебют.

– А как она выглядит?

Антуан хмуро уставился на чашку кофе:

– Поначалу держалась ужасно скованно и застенчиво. И вдруг меня осенило. Я дал ей самокрутку, и она раскрепостилась. Мне казалось, поет целый лес, полный птиц. В субботу ее просто разорвут на части.

– Ты хочешь сказать, она обалдела от марихуаны?

– Еще как обалдела. Она была чудесна.

– Если ее отец узнает об этом, он тебя убьет, – сказал Майкл. – А если он не убьет, тогда, наверное, это сделаю я. Уж пальцы точно тебе переломаю.

– Майкл, – жалобно произнес Антуан, – ты же говоришь со своим старым другом. Все джазовые музыканты, которые тебе нравятся, употребляют травку, а порой и более сильные средства. Сколько раз мы выкуривали с тобой по самокрутке, mon Dieu!

– Мне не шестнадцать лет. Я не шучу. Если ты еще раз это сделаешь, я сломаю о твою голову табуретку, что стоит у пианино.

– Хорошо, хорошо, – пообещал Антуан. – Предупреждаю тебя, Рита с треском провалится.

– Ну и пусть. Хотя я так не думаю.

– Новая Англия плохо действует на тебя, – огорченно сказал Антуан. – Ты стал пуританином.

– Немного пуританства не повредит и тебе, – заметил Майкл и поднялся, оставив половину второго блюда на тарелке. – Я ухожу.

Он вышел. Не вставая из-за стола, француз ошеломленно покачал головой.

«Ну и денек, будь он неладен!» – подумал Майкл, садясь в машину.

Он подъехал к коттеджу и надел лыжный костюм. Еще не поздно было зайти за Евой, но Майклу хотелось покататься в одиночестве. Сегодня помочь ему могли только горы, скорость и уединение.

Поднявшись на вершину, Майкл сразу направился к «Черному рыцарю». Он остановился и посмотрел вниз. Скользкая и каменистая трасса уходила к лесу, затем, свернув влево, скрывалась среди деревьев. Безлюдный склон принадлежал одному Майклу. Сторз опустил очки, набрал в легкие воздуха и покатился; набирая скорость на параллельных лыжах, он с ходу проскочил несколько бугров. Ветер свистел в шапочке и очках. На середине трассы Майкл ощутил боль в ногах, он заставил себя дышать размеренно и понесся дальше. Уже возле леса Майкл попал на лед и чуть не потерял равновесие, но, торжествуя в душе, удержался на ногах; его мышцы, казалось, кричали от боли. Нещадно насилуя суставы, Майкл вошел в поворот и оказался среди деревьев. Почти не управляя лыжами, он промчался в нескольких дюймах от большого валуна. Вылетев на открытое место, он едва не врезался в учебный класс, выстроенный по диагонали склона. Тормозя кантами лыж, Майкл круто свернул в сторону и остановился чуть выше Калли, который вел занятие.

– Господь с тобой, Майкл, – сказал Калли, узнав его. – Ты мог кого-нибудь убить, а в первую очередь себя самого.

– Я хотел, как говорят бегуны, выложиться до конца, – сказал Майкл.

– Здесь тебе не беговая дорожка, – проворчал Калли и громко обратился к своей группе: – Дамы и господа, только что самый отчаянный из наших инструкторов продемонстрировал вам, как не надо спускаться по этой трассе.

Кое-кто засмеялся, и Майкл приветливо помахал рукой.

– Я впускаю к себе в душу немного света, Дейв, – сказал он.

– Следующий раз, когда ты надумаешь повторить эту процедуру, скажи мне. Я очищу все склоны от людей. Поработай с этой группой. Мне надо сходить в контору. Сделаешь с ними тысячу медленных, абсолютно контролируемых поворотов отсюда и до подножия горы.

– Слушаюсь, сэр, – весело ответил Майкл.

Калли с подчеркнутой осторожностью покатил вниз.

– Дамы и господа, надеюсь, вы слышали, что он сказал, – громко произнес Майкл. – Мы должны сделать тысячу медленных, абсолютно контролируемых поворотов. Давайте один раз повернем все вместе. Тогда до темноты нам останется всего девятьсот девяносто девять поворотов.

И действительно, когда они спустились к подножию горы, было уже темно; Майкл, бодро насвистывая, снял лыжи и понес их к машине. 23 тип (фр.)
[1] [2] [3]