18

– Не называйте меня деткой. Я не ребенок.

– Хорошо, не буду, – ласково улыбнулся я. – Хотите, чтобы я остался вашим другом?

– Хочу, чтоб вы полюбили меня. Другие добиваются, а почему я не могу? – слезливо запричитала она.

Я дал ей носовой платок, чтобы она вытерла слезы и заодно высморкалась. И удержался от нравоучения, что в мои годы она поймет: не все совершается по капризу.

– Вы же сегодня утром на горе поцеловали меня, – воскликнула она. – Почему?

– Поцелуи бывают разные, – наставительно сказал я. – Извините, если вы не поняли.

Внезапно она сбросила с себя пальто, села на кровати и протянула ко мне руки.

– Ну, поцелуйте еще раз.

Невольно отступив назад, я сказал как можно строже:

– Я ухожу, но если к моему возвращению вы еще будете здесь, я позвоню в вашу школу, чтобы пришли и забрали вас.

– Трус! – крикнула она. – Трус, жалкий трус! – с издевкой повторила она.

Когда я вышел, захлопнув за собой дверь, она все еще продолжала что-то выкрикивать.

Я спустился в бар, чтобы немного выпить и прийти в себя. К счастью, кругом не было ни одного знакомого лица, и я сидел в тускло освещенном баре, уставившись на свой стакан. Размышлял о том, что в последнее время поддавался без разбору тому, во что жизнь случайно вовлекала меня: футляр с деньгами в «Святом Августине», ночи с Эвелин в Вашингтоне и с Лили во Флоренции, необычные предложения человека, неожиданно ставшего моим компаньоном, после того как я стукнул его лампой по голове; манипуляции со скаковой лошадью, финансирование грязного французского фильма, спекуляция на золоте и соевых бобах, согласие на приезд Юнис, покупка земли в Швейцарии, наконец, половинное участие в картежной игре с богатым и мстительным американцем.

Однако должны же быть границы дозволенного! И Диди Вейлс была той границей, которую я не мог переступить, воспользовавшись слабостью капризной несчастной девочки. А как поступил бы в подобном случае Фабиан? Наверное, хихикнул благодушно: «Какой очаровательный визит!» – и залез в постель. Не сомневаюсь в этом.

Мне стало совсем плохо, когда я вспомнил о Юнис, с которой увижусь утром за завтраком. Юнис. Господи, вдруг, попивая кофе или апельсиновый сок, она начнет рассказывать Лили и Фабиану: «Поразительный случай – вчера вечером мы с милым другом заглянули к нему в номер…» Допив виски, я поднялся, чтобы уйти, но неожиданно в бар вошла Лили в сопровождении трех мужчин огромного роста, каждый не меньше двух метров. Я заметил, что с одним из них она танцевала на вечере. Увидев меня, Лили остановилась.

– Мне показалось, что вы ушли с моей сестрой, – сказала она.

– Да, мы ушли вместе.

– А теперь вы один?

– Как видите.

Она покачала головой. В глазах у нее сверкнул веселый огонек.

– Странный вы человек, – пожав плечами, сказала она. – Не хотите ли присоединиться к нам?

– Ростом не вышел.

Трое мужчин так громко заржали, что за стойкой бара зазвенели стаканы.

– Майлса видели? – спросила Лили.

– Нет.

– Он обещал зайти в бар после двенадцати, – недовольно произнесла она. – Но, вероятно, так поглощен тем, чтобы раздеть до нитки этого отчаянного дурачка Слоуна, что забыл обо всем на свете. Как вам понравился сегодняшний вечер?

– Потрясающе.

– Было почти совсем как в Техасе, – как-то двусмысленно заметила она. – Что будем пить, ребятки? – обратилась она к своим провожатым.

– Шампанское, – ответил самый высокий и, пошатываясь, зашагал к стойке бара.

Попрощавшись с ними, я через несколько минут оказался у дверей Юнис. Прислушался, но изнутри не доносилось ни звука. Непонятно, что я ожидал услышать. Рыдания? Смех? Шумное веселье? Я постучал в дверь, подождал немного и опять постучал.

Дверь приоткрылась, на пороге стояла Юнис в кружевном пеньюаре.

– А, это вы, – безразличным тоном произнесла она.

– Можно мне войти?

– Если хотите. – Она пошире приоткрыла дверь, и я вошел. Ее платья были в беспорядке разбросаны по всей комнате. Окно полуоткрыто, и по комнате гулял холодный альпийский ветерок. Я невольно поежился.

– Вы не простудитесь?

– Не забывайте, что я англичанка, – ответила она, но окно закрыла. И молча поглядела на меня. Полненькая, в кружевах, в туфлях на босу ногу.

– Могу я сесть?

– Садитесь, если хотите, – она указала на стул. – Уберите только вещи оттуда.

Я снял со стула шелковое платье – в нем она была на вечере, и мне показалось, что оно еще сохранило тепло ее тела, – и положил его на небольшой письменный стол. Потом сел, а она улеглась на постели, опершись локтем на гору подушек. Пеньюар при этом распахнулся, обнажив ее ноги. Они были такие же длинные, как и у сестры, но несколько полнее. Стройненькая, подумал я. В комнате стоял легкий аромат духов. Она, видно, перед сном протирала лицо, и оно блестело в свете лампы у изголовья кровати.

Меня грызла досада.

– Юнис, я пришел объяснить, – начал я.

– Нечего объяснять. Перепутали свидания – вот и все.

– Неужели вы думаете, что я позвал к себе эту девочку?

– Мне незачем и думать. Она лежала в вашей постели. И вовсе уж не девочка. Вполне пригодная, я бы сказала, – как-то вяло и утомленно проговорила она. – Одна из нас была лишней. И я ушла.

– Сегодня, когда наконец мы…

– И у меня было такое же ощущение, – криво усмехнулась она.

– Мне давно следовало быть посмелее, – беспомощно махнул я рукой. – Но мы всегда были вместе с Майлсом и вашей сестрой.

– Да, с этой парочкой. А разве моя сестра не поучала вас, что со мной можно не церемониться? Она любит выставлять меня самой сумасбродной девушкой в Лондоне. Стерва.

– О чем вы говорите? – озадаченно спросил я.

– Не обращайте внимания. – Откинувшись на подушки, она закрыла лицо руками и продолжала глухим голосом: – Вам следует понять, что не ради вас я приехала в Цюрих. Кем бы вы ни были. Хотя вы оказались много лучше, чем я обычно представляла себе американцев.

– Благодарю, – поклонился я. – Давайте все же забудем об этом инциденте в моей комнате.

– Что вы, я и впрямь должна быть благодарна этой голой толстушке. Ведь я пошла к вам по совершенно нелепому побуждению. «Как это понять?

– А так, что ни вы, ни я тут ни при чем.

– А кто же тогда?

– Майлс Фабиан, – горько призналась она. – Я хотела показать ему…

– Что показать?

– Что мне наплевать на него. И что я могу быть такой же, как он. – Еще сильнее прижав руки к лицу, она разрыдалась. Как видно, мне было суждено, чтобы вся эта ночь прошла в женских слезах.

– Может, у вас найдется и более убедительное объяснение?

– Не будьте балдой, американец. Я люблю Майлса. Люблю с того дня, когда впервые встретила его. Несколько лет назад просила его жениться на мне. Но он сбежал. Прямо в ручки моей сестрицы.

– О-о, – было единственное, что я смог произнести. Она отняла ладони от лица. Слезинки блестели на ее щеках, но выражение лица было спокойным, как у человека, который отвел душу.

– Поторопитесь к себе, – сказала она. – Возможно, эта толстушка еще ждет вас. И тогда ночь не пропадет даром.

Вернувшись, я обнаружил, что Диди уже ушла, оставив на столе записку, написанную крупным школьным почерком: «Взяла вашу куртку. На память. Но можете прийти за ней. Вы знаете, где я. С любовью, Диди».

Едва я отложил записку, как зазвонил телефон. Мне не хотелось отвечать, в эту ночь я уже не ждал ничего доброго. Сняв трубку, я услыхал голос Фабиана.
[1] [2] [3]