1 (1)
[1] [2] [3] [4]— Позволь мне кое-что тебе сказать, Уэсли, — проговорила она все тем же свистящим шепотом. — Ничего более мерзкого я не видела за всю свою жизнь. Кто позвал туда эту проститутку — ты? Кто собирался спать с ней первый — ты или этот солдат? — От ярости она забыла все свои благочестивые эвфемизмы. — И это в ту самую ночь, когда сын ее отца и ее брат, отдавший жизнь за родину, только что предан земле… Расскажи я мистеру Крейлеру, что творится в его доме, он тебя выпорет.
— Я ничего не собираюсь объяснять, мама, — сказал Уэсли. — А мистеру Крейлеру можешь передать, что, если он посмеет до меня дотронуться, я его убью.
Она отпрянула, словно он ее ударил.
— Я не ослышалась? Ты сказал «убью», правильно?
— Правильно.
— У тебя всегда была душа убийцы. Мне надо было оставить тебя гнить во французской тюрьме. Там твое настоящее место.
— Не передергивай, — осадил ее Уэсли. — К тому, чтобы вытащить меня из тюрьмы, ты не имела никакого отношения. Это сделал мой Дядя.
— Пусть твой дядя и берет на себя ответственность за все последствия. — Она подалась всем телом вперед, лицо ее было искажено. — Я сделала все, что от меня зависело, и потерпела неудачу. С этой секунды чтоб ноги твоей в этом доме не было. Никогда.
— Прекрасно. Как раз вовремя.
— И я предупреждаю тебя, что мой адвокат приложит все силы к тому, чтобы ты не получил ни единого цента из грязных денег твоего отца. При твоем прошлом совсем нетрудно будет убедить судью в том, что нет никакого смысла отдавать целое состояние в руки законченного убийцы. Прочь, убирайся отсюда, иди к своим проституткам и бандитам. Твой отец может тобой гордиться.
— Подавись ты этими деньгами!
— И это последнее слово, которое ты говоришь матери? — спросила она театрально.
— Да. Мое последнее слово.
Он вышел, а она продолжала стоять посреди гостиной, тяжело дыша, словно у нее вот-вот начнется сердечный приступ. Не постучав, он вошел в свою комнату. Дорис уже не было. Хили полулежал на высоко взбитых подушках. Он курил, по-прежнему без рубашки, но в брюках.
— Черт побери, — сказал он, — твоя мамаша ворвалась сюда в самый неподходящий момент.
— Да-а, — буркнул Уэсли, швыряя вещи в небольшую сумку.
Хили с любопытством наблюдал за ним.
— Куда это ты собрался, приятель?
— Куда глаза глядят. Прочь отсюда, — ответил Уэсли. Он заглянул в бумажник, чтобы убедиться, что список, к которому он постепенно добавлял все новые фамилии с тех пор, как вышел из тюрьмы, на месте. Он никогда не расставался с бумажником, чтобы мать не могла его обнаружить.
— Прямо ночью?
— Сию минуту.
— Да-а, я тебя понимаю. За завтраком здесь утром будет весело. — Он засмеялся. — В следующий раз, когда меня пошлют сопровождать гроб, я потребую полные биографические данные на всех членов семьи. Если будешь в Александрии, разыщи меня.
— Разыщу, — сказал Уэсли. Он огляделся, проверяя, не забыл ли что-нибудь важное. Вроде ничего не забыл. — Будь здоров, Хили.
— Будь здоров, приятель. — Хили стряхнул пепел сигареты на пол. — Не забудь, что я тебе говорил насчет Парижа.
— Не забуду. — Застегнув молнию на старой куртке, чтобы не замерзнуть на улице, он молча вышел из комнаты, спустился по темной лестнице и закрыл за собой дверь дома.
Подгоняемый ветром, он шел с сумкой через плечо по темной улице и вспоминал слова отца о том, что одним из лучших дней его жизни был тот день, когда он понял, что перестал ненавидеть мать. Но это наступило не сразу, сказал тогда отец.
[1] [2] [3] [4]