8 (2)

После двух недель занятий Моника сообщила Билли, что на следующее утро она уезжает. Но, добавила она, давая ему щедрые чаевые, она непременно вернется; однако точной даты не назвала.

— Мы будем рады снова увидеться с тобой, — сказала она, не уточняя, кого она имеет в виду.

— А тебе не интересно узнать, что произошло на улице Гро-Кайю? — спросил Билли.

— Я знаю, что произошло на улице Гро-Кайю. Там по ошибке убили не того человека. И еще нескольких.

— Я тебе звонил.

— Ты забыл оставить свой адрес. Не повторяй ту же ошибку снова. Ты так и собираешься всю жизнь оставаться тренером по теннису в этой несчастной стране?

— Не знаю.

— Где ты познакомился с парнем, который работает в бассейне?

— Он просто забрел сюда в один прекрасный день, — солгал Билли. Он никому не говорил, что Уэсли его двоюродный брат: ему не хотелось, чтобы Уэсли связался с Моникой.

— Я тебе не верю, — спокойно сказала Моника.

— Ничем не могу помочь.

— У него хорошее лицо. Сильное и неистовое. Как-нибудь я должна с ним серьезно поговорить.

— Оставь его в покое.

— Пожалуйста, запомни, я в твоих указаниях не нуждаюсь.

— Запомнил. И не только это. Еще целую кучу вещей. Некоторые из них восхитительны. Как у тебя сейчас с памятью?

— Плохо. Очень плохо. Благодарю вас за терпение, проявленное по отношению ко мне на корте, хоть оно и не очень пошло на пользу, верно?

— Совсем не пошло. Ты безнадежна.

— Надеюсь, вы добьетесь больших успехов с другими учениками. Например, с этой испанской шлюхой. Сколько она платит вам? Вы ведь при ней в качестве жиголо? А в Испании жиголо должен быть членом профсоюза?

— Я не обязан выслушивать подобную мерзость, — сказал он сердито.

— Через несколько лет придется привыкнуть. Adios[35], крошка.

Он посмотрел ей вслед, потом дрожащими руками положил в карман чаевые и взял ракетку. И все же его не оставляла надежда, что Моника вернется, скажет, в каком она номере, и пригласит зайти после полуночи.

Две недели спустя Уэсли сидел за столом в их номере и писал письмо. Билли одевался, собираясь пойти на вечер фламенко. По этому случаю были приглашены цыгане, а гостей просили прийти в испанских национальных костюмах. Билли купил себе нарядную рубашку с кружевами на груди и попросил у одного из музыкантов оркестра узкие черные брюки, курточку болеро и туфли на более высоком, чем обычно, каблуке. Уэсли тоже был приглашен, но решил вместо танцев заняться письмами и добавил, что в таком наряде чувствовал бы себя настоящим идиотом.

Утром он получил письмо от Гретхен, в котором она сообщала, что «Комедия реставрации» представлена на Каннский фестиваль, и просила его туда приехать, чтобы разделить славу. Вместе с ней и Дэвидом Доннелли поедет Рудольф. Постарается приехать хотя бы на три дня и Фрэнсис Миллер. Эти две недели обещают быть интересными. Она очень рада, что они с Билли наконец познакомились и понравились друг другу. Дальше Гретхен выражала надежду, что ему удастся повлиять на Билли и убедить его тоже приехать в Канн.

— Билли, — сказал Уэсли, — я пишу письмо твоей матери. Она просит нас обоих приехать в Канн. Что ей ответить?

— Напиши… — Билли задумался; одна туфля была уже надета, вторая стояла на полу, — напиши ей… приедем, а почему бы и нет?

— Она обрадуется.

— Ладно, — сказал Билли, всовывая ногу в другую туфлю и вставая, — я полагаю, раз в десять лет человек может доставить удовольствие собственной матери. Как я выгляжу?

— По-идиотски.

— Так я и думал. Ну, я пошел к цыганам.

— Желаю повеселиться.

— Если к утру я не вернусь, значит, меня похитили. От этих цыган можно всего ожидать. Выкупа больше тринадцати с половиной долларов не давай.

И вышел, насвистывая арию тореадора из «Кармен».

Цыгане были превосходны, гитары и кастаньеты зажигали в крови огонь, музыка и пение наполняли сердце грустью, заставляли его трепетать в ожидании любви, танцоры плясали гордо и темпераментно, а вино лилось рекой. И снова, как в тот первый день в Испании, Билли почувствовал, что он оказался в стране, которая словно создана для него.

Один из танцоров подошел к Кармен и пригласил ее. Она танцевала с удовольствием и очень легко — не хуже профессиональной танцовщицы, решил Билли; ее длинные блестящие волосы развевались, лицо по обыкновению выражало гордое презрение. Вот танец окончился, и гости, в том числе и Билли, громко зааплодировали. И тут, вместо того чтобы снова сесть, Кармен подошла к нему и подняла его с места. Под общий смех и хлопки Билли начал с ней танцевать, слегка пародируя движения цыган.

Когда танец кончился, Кармен наградила взмокшего Билли поцелуем.

— Я хочу на воздух, — сказал он. Они вышли на террасу. Небо было тревожным и темным, черные рваные тучи то и дело закрывали луну.

— Ты был неподражаем, — сказала Кармен.

Билли обнял ее и поцеловал.

— Позже, — прошептал он, — я приду к тебе.

Она замерла в его объятиях, а затем оттолкнула его.

— Я готова танцевать с тобой, — холодно сказала она, — играть в теннис и спорить. Но мне бы в голову не пришло отдаться тебе…

— Но ты на меня так посмотрела…

— Во время танца все так смотрят, — сказала она, с презрением вытирая рот. — Только поэтому. Уж если я и соберусь кому-то здесь отдаться, так это тому парню, что работает в бассейне.

— Понятно, — ответил он хриплым от злости и разочарования голосом. — Хочешь, чтобы я ему об этом сказал?

— Скажи. — Вот до чего уже дошло.

— Так и сделаю. Как всегда, к вашим услугам, мадам.

— Мой номер триста один. Не забудешь?

— Буду помнить до гробовой доски.

Она засмеялась. Смех был не из приятных.

— Мне пора обратно. Все видели, как мы выходили вместе. Вы, наверное, знаете, что Испания — отсталая страна, где придается огромное значение соблюдению приличий. Вы идете со мной?

— Нет. Мне ведь надо выполнить поручение. А затем я собираюсь спать.

— Приятных сновидений. — Она повернулась и направилась в зал навстречу музыке.

А он медленно побрел к себе, внезапно ощутив всем телом ночную прохладу. Опасайся сеньорит, писал ему отец. Старик знал, о чем говорил.

Когда Билли вошел в номер, Уэсли спал. Он спал беспокойно, ворочаясь и вздрагивая, и время от времени стонал, словно какая-то неутолимая боль, которую ему удавалось отогнать от себя или не замечать днем, ночью целиком овладевала им. Билли смотрел на своего новообретенного двоюродного брата, не зная, жалеет ли он его, любит или ненавидит.

Он собирался раздеться и лечь спать, предоставив Уэсли его мрачным сновидениям, но потом подумал: ну какого черта, мы же из одной семьи — и начал расталкивать Уэсли.

— В чем дело? — встрепенулся Уэсли.

— У меня для тебя новость. В номере триста один тебя ждет дама. Ее зовут Кармен. Она просила меня передать это тебе лично.

— Ты шутишь. — Уэсли окончательно проснулся.

— Никогда в жизни не говорил более серьезно.

— Что это ее так воспламенило?

— Я бы на твоем месте не задавал вопросов, а ковал железо, пока горячо. Ты сам говорил, какая она красивая.

— Я ее не люблю, — сказал Уэсли обиженно, точно маленький мальчик, которого впервые заставляют делать что-то очень неприятное; Билли вспомнил, что между ними разница в семь лет. — Наверное, это глупо. Но не могу. Я влюблен в одну необыкновенную девушку. Она в Нью-Йорке. Может быть, скоро она приедет в Европу. Мне наплевать, что эта дама обо мне подумает, — добавил он вызывающе, — я буду ждать мою девушку.

— Потом пожалеешь, — предупредил Билли.

— Никогда. Кармен тебе ведь тоже нравится, и ты знаешь ее гораздо лучше — почему бы тебе не пойти!

— Она ясно дала понять, что меня она не ждет. Ну ладно, я свою обязанность выполнил и ложусь спать… Спокойной ночи, Уэсли. У тебя было серьезное испытание, и тебе нужен отдых.

— Да-а. Выключи ты этот чертов свет.

Билли протянул руку и погасил свет. Он долго лежал с открытыми глазами и смотрел в темный потолок. Через пять минут он услышал ровное дыхание Уэсли, изредка прерываемое тихим стоном: у парня снова начались кошмары. Билли лежал без сна до тех пор, пока в комнате не забрезжил рассвет. Издали все еще доносились звуки музыки. В Испании, подумал он, это время отведено для секса.

На следующий день ровно в четыре Кармен появилась на корте. У нее был спокойный и отдохнувший вид. Им предстояла парная игра. Партнеры уже ждали, и Кармен приветствовала их и Билли одинаково сияющей улыбкой. Оба партнера были мужчины, но играли значительно слабее Кармен, поэтому они с Билли оказались на разных сторонах площадки. Кармен превзошла себя, и ее противникам пришлось порядком побегать. При счете 4:4 после долгого обмена ударами она дала свечу над головой Билли. Отбегая назад, он заметил на ее лице ироническую усмешку, высоко подпрыгнул, успел принять мяч и с лета злобно погасил, стараясь, чтобы он упал у ног Кармен и она не смогла его отбить, но она бросилась к сетке, споткнулась, и мяч угодил ей в глаз. Кармен вскрикнула, уронила ракетку и закрыла глаз руками.

О господи, подумал Билли, перепрыгивая через сетку и устремляясь к ней, только этого мне еще не хватало.

Лицо доктора было серьезным. Глаз в опасности, сказал он. Кармен должна немедленно ехать в Барселону к опытному специалисту. Возможно, придется делать операцию.

— Я прошу вас простить меня, — сказал Билли, когда они возвращались от доктора в гостиницу.

— Вам не за что просить у меня прощения, — твердо сказала Кармен, хотя он видел, что ей очень больно. — Это не ваша вина. Мне не надо было бросаться к сетке. Я хотела спровоцировать вас, чтобы вы промазали. Вы и думать не должны, будто в чем-то виноваты.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. На этот раз она его не оттолкнула.

Но что бы там ни говорилось. Билли знал, что виноват, что, если бы не вчерашний вечер, он никогда бы не погасил мяч с такой силой.

На следующее утро его вызвал к себе управляющий.
[1] [2] [3]