Глава 20

— Ну, вот, теперь полегче, — сказала Люси с жаждой проглатывая вино, которое смывало вкус дорожной пыли с пересохшего горла. Она посмотрела на Тони и снова уловила выражение удивления на его лице, ироничную и отрицающую складку губ, которая так глубоко поразила ее еще в гостиной его дома в то утро. Она чувствовала себя скованно и не могла говорить естественно, и теперь уже ей казался наивным и безнадежным ее первоначальный план вести себя легко , по-матерински и вместе с тем ненавязчиво и ждать знака сострадания или привязанности, прежде чем делать первые шаги к сближению с сыном.

Она быстро и смущенно ела, не говоря ни слова и даже не замечая, что лежит в тарелке. Нервничая, Люси выпила сама большую половину бутылки, не замечая, что Тони все время подливает ей вина с заботливой и насмешливой хитрецой развратника, совращающего ребенка.

Вино было холодным и сухим, Люси никак не могла утолить жажду и обрадовалась, когда Тони заказал еще бутылку. Вино было не крепким и казалось не производило на нее никакого впечатления, кроме того, что предметы вокруг начали выступать с приятной четкостью очертаний.

К тому времени, как вторая бутылка была почти наполовину выпита, Люси начало казаться, что она отдалилась от действительности и наблюдала за происходящим со стороны, хладнокровно созерцая мать и сына, похожих своей красотой и сидящих с холодной вежливостью за одним столиком в нормандском саду, наслаждаясь обществом друг друга скованно и молчаливо, направляющихся отдать дань погибшему через много лет, после того как отгремели последние взрывы войны. И только если немного сморгнуть, если отставить в сторону вино и присмотреться, в этой сцене можно было заметить некую неестественность. Напряженная улыбка на лице мужчины, которая на расстоянии можно было принять за выражение заботы и сыновнего внимания, при ближайшем рассмотрении больше походила на ухмылку, которая открывала пропасть, отрицала любовь и была лишь оскалом страдания из темноты бездны. — Невыносимо, — сказала Люси, опуская на столик бокал и глядя на сына.

— Что именно? — удивился Тони.

— Скажи мне, что ты обо мне думаешь? — спросила она.

— Ну, у меня даже не было времени сформулировать какое-то впечатление, — возразил он.

— Было время, — ее язык заплетался и не слушался после выпитого вина. — По лицу твоему вижу, что у тебя сложилось большое, интересное мнение обо мне и мне хочется услышать его.

— Ну… — Тони окунулся на спинку стула, решил посмеяться над матерью. — Должен сказать, я восхищаюсь тобой весь день сегодня.

— Восхищаешься? — резко спросила Люси. — Почему?

— Ты осталась все такой же юной, красивой и живой, улыбался он ей. -Очень разумно с твоей стороны.

— Разумно, — повторила она, зная, что он хотел задеть ее словом «разумно» и признавая, что удар достиг цели.

— Не могу только представить себе, как тебе это удалось, — легко произнес он.

— Твоя жена задала мне тот же вопрос.

— Я спрошу ее, что ты ответила, — пообещал он.

— Я ничего не сказала ей, — ответила Люси. — Объяснишь ей все сам, я уверена, что у тебя есть теория на этот счет.

— Может быть, — сказал Тони. Они смотрели друг на друга через столик, враждебные, готовые нанести удар.

— Скажи МНЕ, — настаивала Люсию — Может, правильный ответ поможет мне в ближайшие двадцать лет.

— Ну, — начал Тони, размышляя. Она сама напросилась, она сама приехала сюда, начала снова копаться в этом, она хотела посетить могилу, так пусть знает. — Ну, боюсь я рассуждал немного старомодно. Зло процветает, думал я. Юность задерживается в жестоких сердцах, в грехе и разврате. Оставайся неизменным, тогда вокруг тебя будут рушиться семьи, империи, а на твоей голове ни один волос не подернется сединой.

— Неизменным, — Люси сонно покачала головой. — Так вот, как вы рассуждаете в наши дни.
[1] [2] [3] [4]