Ахеронт (2)
[1] [2] [3] [4]Но его шепот покрыл голос Секуловского:
— Кто? Каких больных?
Стефан, полусонный, встал с кровати.
— Ну, молодой Пощчик, сын этого электрика… из леса пришел и ждет внизу, — волновался протрезвевший Ригер. — Берет всех, кому старик не дал люминала. Ну, вы идете или нет?
— С сумасшедшими? Сейчас?
Поэт в сильном возбуждении вскочил со стула. Руки у него тряслись.
— Мне идти? — Он повернулся к Стефану.
Тот промолчал; его ошеломило известие, что так внезапно объявился человек, который все время был где-то поблизости, а он, Стефан, ничего не знал об этом.
— Я в этих обстоятельствах советовать не могу…
— После комендантского часа… с сумасшедшими… — вполголоса бормотал Секуловский. — Нет! — проговорил он громче, а когда Ригер бросился к двери, закричал: — Да постойте же вы!
— Ну давайте, решайтесь! Он не может ждать, два часа лесом!
— А кто он такой?
Ясно было, что Секуловский задает вопросы, только чтобы выиграть время. Он теребил пальцами узелок на матерчатом поясе халата.
— Вы что, оглохли?! Партизан! Вот пришел да еще устроил Паенчковскому скандал, что тот дал другим пациентам люминал…
— На него можно положиться?
— Не знаю! Идете вы или нет?
— А ксендз идет?
— Нет. Так как?
Секуловский молчал. Ригер пожал плечами и выбежал из комнаты, с треском захлопнув дверь. Поэт шагнул было вслед за ним, но остановился.
— Может, пойти?.. — растерянно спросил он.
Голова Стефана упала на подушку. Он пробормотал что-то невразумительное.
Слышал, как поэт ходит по комнате и что-то говорит, но смысла слов не понимал. Сон навалился на него.
— Ложитесь-ка и вы, — пробормотал он и заснул.
* * *
Стефана разбудил резкий свет. Кто-то ударил его палкой по руке. Он открыл глаза, но продолжал лежать не шевелясь; в комнате было темно, шторы он опустил еще вечером. Около кровати стояли несколько высоких мужчин. Стефан машинально прикрыл глаза рукой: один из мужчин направил фонарь прямо ему в лицо.
— Wer bist du?
— A, lass ihn. Das ist ein Arzt,[41] — отозвался другой голос, как будто знакомый. Стефан вскочил, трое немцев в темных клеенчатых плащах, с автоматами, перекинутыми через плечо, расступились перед ним. Дверь в коридор была открыта настежь, оттуда долетал глухой топот кованых сапог.
В углу комнаты стоял Секуловский. Стефан заметил его только тогда, когда немец направил в угол луч фонаря.
— Auch Arzt, wie?[42]
Секуловский быстро заговорил по-немецки срывающимся, каким-то незнакомым голосом. Выходили из комнаты по одному. В дверях стоял Гутка. Передал их солдату, приказав проводить врачей вниз. Они спустились по второй лестнице. В аптеке, перед входом в которую стоял еще один черный с автоматом, они застали Паенчковского, Носилевскую, Ригера, Сташека, профессора, Каутерса и ксендза. Сопровождавший Стефана и Секуловского солдат вошел вместе с ними, запер дверь и долго всех разглядывал. Адъюнкт стоял у окна, сгорбившись, спиной ко всем, Носилевская сидела на металлическом табурете, Ригер и Сташек устроились на столе. День был облачный, но светлый; сквозь редеющие листья за окном проглядывало серое небо. Солдат загородил собою дверь. Это был парень с плоским темным лицом, со скошенными скулами. Он дышал все громче, наконец заорал:
— Ну вы, паны докторы, на шо вам вышло? Украина була и будэ, а вам каюк!
— Выполняйте, пожалуйста, свои обязанности, как мы выполняем свои, а с нами не говорите, — на удивление твердым тоном заметил Пайпак в ответ. Выпрямил спину, неторопливо повернулся к украинцу и уставился на него своими черными глазками из-под нависших седых бровей. Дышал он тяжело.
— А ты… — Солдат поднял шарообразные кулаки.
Дверь распахнулась, сильно толкнув его в спину.
— Was machts du hier? Rrrraus![43] — рявкнул Гутка.
Он был в каске, автомат держал в левой руке, словно собирался им кого-то ударить.
— Ruhe! — крикнул он, хотя все и так молчали. — Sie bleiben hier sitzen, bis Ihnen anders befohlen wird. Niemand darf hinaus. Und ich sage noch einmal: Solten wir einen einzigen versteckten Kranken finden… sind Sie alle dran.[44]
Он обвел всех своими выцветшими глазами и круто развернулся на каблуках. Раздался хриплый голос Секуловского:
— Heir… Herr Offizier…
— Was noch?[45] — рявкнул Гутка, и из-под каски выглянуло его загорелое лицо. Палец он держал на спусковом крючке.
— Man hat einige Kranken in den Wohnungen versteckt…
— Was? Was?!
Гутка подскочил к нему, схватил за шиворот и начал трясти.
— Wo sind sie? Du Gauner! Ihr alle![46]
Секуловский затрясся и застонал. Гутка вызвал вахмистра и приказал обыскать все квартиры в корпусе. Поэт, которого немец все еще держал за воротник халата, торопливо, пискливым голосом проговорил:
— Я не хотел, чтобы все… — Он не мог пошевелить руками: рукава халата впились ему под мышки.
— Herr Obersturmführer, das ist kein Arzt, das ist Kranker, ein Wahnsinniger![47] — завопил, соскакивая со стола, смертельно бледный Сташек.
Кто-то тяжело вздохнул. Гутка опешил:
— Was soll das? Du Saudoktor?! Was heisst das?![48]
Сташек на своем ломаном немецком повторил, что Секуловский — больной.
Незглоба весь сжался у окна. Гутка, разглядывал их всех; он начал догадываться, в чем дело. Ноздри у него раздувались.
— Was für Gauner sind das, was für Lügner, diese Schweinehunde![49] — проревел он наконец, оттолкнув Секуловского к стене.
Бутылка с бромом, стоявшая на краю стола, покачнулась и упала на пол, разбилась, содержимое растекалось по линолеуму.
— Und das sollen Ärzte sein… Na, wir werden schon Ordnung schaffen. Zeigt eure Papiere![50]
Вызванный из коридора украинец — видимо, старший, на его погонах были две серебряные полоски, — помогал переводить документы. У всех, кроме Носилевской, они оказались при себе. Под конвоем солдата она отправилась наверх. Гутка подошел к Каутерсу. Его документы он разглядывал дольше и немного помягчел.
— Ach so, Sie sind ein Volksdeutscher. Na schön. Aber warum haben Sie diesen polnischen Schwindel mitgemacht?[51]
Каутерс ответил, что он ничего не знал. Выговор у него был жестковат, но это был хороший немецкий язык.
Носилевская вернулась и показала удостоверение Врачебной палаты. Гутка махнул рукой и повернулся к Секуловскому, который все еще стоял за шкафчиком, у самой стены.