IX. Визиты (2)

– Всегда все бывает иначе, чем можно предполагать.

– Понял, – сказал я после продолжительного молчания. – Это не мог быть «захват власти». Скорее гибридизация! То, что возникло там, соединилось с тем, что возникло тут, в лаборатории Лакса. Да, не исключено. Одна рассеянная электроника поглотила другую электронику, тоже способную к диссипации, метаморфозам. У моего молекулярного дистантника была зачаточная собственная память, содержащая программы преобразований, наподобие кристалликов льда, которые сами ухитряются соединяться в миллионы различных снежинок. Всякий раз возникает шестиугольная симметрия, правда, каждый раз другая. Да! У меня была с ним связь, и даже в определенном смысле я все еще был им. Но при этом только давал команды на трансформацию, а делал это он сам на месте, на лунной поверхности и в подземелье.

– У него был интеллект?

– Честно говоря, не знаю. Водителю не обязательно знать устройство автомобиля. Я умел им управлять и воспринимал то, что воспринимал он, но не знал его конструкции. Возможно, он мог вести себя не как обычный дистантник, пустая скорлупа, а как робот, но об этом мне не было известно.

– Но Лакс знает.

– Вероятно. Однако я предпочитаю не обращаться к нему, во всяком случае, напрямую.

– Напиши.

– Ты спятил!

– Напиши так, чтобы понял только он.

– Они перехватывают письма. О телефоне тоже не может быть и речи.

– Они перехватывают письма, но ты не подпишешься.

– А почерк?

– Напишу я. Ты продиктуешь по буквам.

– Получатся каракули.

– Ну и что? Я хочу есть, хочу на завтрак омлет с вареньем. Потом составим письмо.

– Кто его пошлет. И как?

– Сначала завтрак.

Вначале письмо казалось задачей невыполнимой. Я не знал домашнего адреса Лакса. Впрочем, это было не самым трудным. Надо было просить его о встрече, но так, чтобы не понял никто, кроме адресата. А ведь всю мою корреспонденцию изучали лучшие специалисты, значит, требовалось перехитрить всех. Никаких шифров. Кроме того, я не знал, кому доверить отправку письма. Что еще хуже, Лакс, возможно, уже не работал в Агентстве, а если б каким-то чудом письмо даже дошло до него и он захотел бы со мной связаться, орды агентов и разведчиков не спускали бы с него глаз. К тому же специальные спутники на стационарных орбитах неустанно наблюдали за местом моего пребывания. Гоусу я «верил» так же, как и Грамеру. К Тарантоге путь тоже был закрыт. Конечно, на профессора можно было положиться, как на самого себя, но я не мог придумать, как уведомить его о моем (или нашем) плане, не привлекая к нему внимания. Впрочем, и так в каждое его окно наверняка был нацелен сверхчувствительный лазерный микрофон, а когда он покупал в супермаркете пшеничные отруби и йогурт, то и другое просвечивали, прежде чем он переложит покупки из каталки в машину. Махнув на все рукой, сразу же после завтрака я отправился в городок тем же автобусом, что и в первый раз. У входа в торговый центр на стойках блестело глянцем множество художественных почтовых открыток, я долго рассматривал их, наконец нашел подходящую, ниспосланную самой судьбой. На красном фоне в большой золотой клетке сидела почти белая сова с огромными глазищами, обрамленными перьями. Я был не настолько глуп, чтобы схватить эту открытку сразу, а сначала отобрал восемь вполне невинных, добавил одну с попугаем, потом еще две, купил почтовые марки и пешком возвратился в санаторий. Городок словно вымер. Только в нескольких садиках копались люди. Из автомастерской, напротив того места, где разыгралась известная сцена, неторопливо выезжали машины, проходя в потоках воды между вращающимися валиками голубых щеток. Никто вроде бы не шел за мной, никто не следил и не пытался похитить. Солнце припекало, через час я был уже дома, сменил пропотевшую сорочку, предварительно приняв душ, и принялся сочинять поздравления знакомым: Тарантоге, обоим Киббилькисам, Вивичу, двум кузенам Тарантоги, не слишком краткие, но и не чересчур пространные, естественно, ни словом не упомянув Агентство, миссию, Луну, только любезности, невинные воспоминания, ну и свой обратный адрес. А почему бы и нет? Чтобы подчеркнуть шутливый характер посланий, на цветной стороне каждой открытки я что-нибудь подрисовал: двум черно-белым пандам, предназначавшимся близнецам, – усы и галстуки; голову таксы, адресованной Тарантоге, окружил ореолом; сову снабдил очками, какие носил Лакс, а на жердочке, за которую она держалась когтями, изобразил мышку. Как ведет себя мышка, особенно рядом с совой? Тихо-тихо. Этакий тихий мышонок. Лакс был человеком сообразительным и должен был понять намек. К тому же мы ведь у него действительно сидели вместе в клетке. Написав всем, что я охотно бы с ними встретился, я то же самое спокойно написал и ему, добавив благодарность за оказанное внимание, а в постскриптуме передал наилучшие пожелания от миссис П.Псиллиум. Так вот, Plantago Psyllium — латинское название сухой пыльцы растения, и если бы цензоры Агентства заглянули в словарь Уэбстера либо в энциклопедию, то непременно узнали, что так же называется и средство для очищения желудка. Сомневаюсь, чтобы им было что-нибудь известно о пыли с Луны. Возможно, Лакс-Гулиборц тоже о пыли не знал, тогда открытка оказалась бы холостым выстрелом, но большего я позволить себе не мог. Шапиро я звонить не стал, Грамер не пытался заговаривать со мной, полдня я провел возле бассейна, а с тех пор, как поговорил со своей второй половиной, она сохраняла полное спокойствие. Только вечером, перед тем как заснуть, я обменялся с нею несколькими фразами. С запозданием мне пришло в голову, что, может, лучше было бы послать Лаксу открытку с попугаем, а не с совой, но дело уже было сделано, оставалось только ждать. Прошел день, второй, третий, ничего не происходило. Дважды возле фонтана в саду я раскачивался на скамье-качелях под балдахином с Грамером, но он даже не пытался возвращаться к этой теме. У меня было ощущение, что он тоже чего-то ждет. Он потел, сопел, стонал, жаловался на ревматизм, явно был не в духе. От скуки я вечерами смотрел телевизор и проглядывал прессу. Лунное Агентство занималось психотерапией, сообщая, что-де анализ данных лунной разведки продвигается и никаких отклонений и аварий в секторах не обнаружено. У газетчиков эти ни о чем не говорящие коммюнике вызывали возмущение, они требовали, чтобы специальная комиссия ООН выслушала директора Агентства и руководителей отделов, добивались проведения пресс-конференций, чтобы получить пояснения по вопросам, вызывающим беспокойство общественности. А в общем-то походило на то, что никто ничего не знал.

Вечерами ко мне забегал Рассел, тот молодой этнолог, который собирался написать работу о верованиях и обычаях миллионеров. Большую часть материалов составляли беседы с Грамером, однако я не мог сказать ему, чего они стоят: ведь Грамер только играл роль креза, настоящие же миллиардеры, особенно техасские, были скучны до тошноты. На простых миллионеров они смотрели свысока. У них были собственные секретари, которые жили здесь же, в санатории, массажисты, гориллы, каждый размещался в отдельном павильоне. Павильоны охранялись так, что Расселу пришлось оборудовать у меня на чердаке специальную обсерваторию с перископической подзорной трубой, чтобы на худой конец хотя бы заглядывать к ним в окна. Он был в отчаянии, потому что ничего оригинального спятившие миллиардеры не делали. Не зная, чем себя занять, Рассел спускался ко мне по лесенке, чтобы поболтать по-человечески. Благосостояние, распространившееся после перебазирования вооружений на Луну, вкупе с автоматизацией производства повлекло за собой неприятные явления. Рассел именовал их «эпохой пещерной электроники». Ширилась неграмотность, тем более что даже чеки уже никому не надо было подписывать, достаточно было оттиска пальца, остальным занимались компьютеры-считчики. Американская медицинская ассоциация окончательно проиграла схватку за спасение профессии врача, потому что компьютеры ставили все более точные диагнозы и отличались бесконечным терпением при выслушивании пациентов. Компьютеризованный секс тоже оказался в опасности. Изощренные в эротике аппараты вытесняло чрезвычайно простое устройство, так называемый оргиак. Оно выглядело, как наушники из трех частей с маленькими электродами, которые надевались на голову, и имело рукоятку, напоминающую детский револьвер. Нажимая на курок, человек испытывал величайшее наслаждение, так как определенным образом подобранные колебания раздражали соответствующие центры в глубине мозга, не нужно было ни о чем заботиться, трудиться до седьмого пота, тратиться на содержание дистантника или дистантки, не говоря уже об обычных ухаживаниях или матримониальных обязанностях. Оргиаки захлестывали рынок, а кому хотелось иметь наилучшим образом подогнанный, шел на примерку, разумеется, не к какому-то там сексологу, а в центр РО (расчетного оргазма). И хотя «Джинандроникс» и другие фирмы, изготовлявшие уже кроме синтефамок ангелов, ангелиц, наяд, русалок и микронимфоманок, из шкуры лезли вон, прозвав «Orgiastics Inc.» «Onanistic Inc.», – это не очень-то помогало при сбыте. В большинстве промышленно развитых стран ликвидировали всеобщее обязательное образование. «Быть ребенком, – гласила доктрина дешколяризации, – все равно что быть осужденным на ежедневное заточение в камере психических пыток, именуемых обучением». Только сумасшедшему потребно знать, сколько мужских сорочек можно сшить из 18 метров ситца, если на одну сорочку уходит 7/8 метра, или же – с какой скоростью столкнутся два поезда, если первый из них ведет со скоростью 180 километров в час восьмидесятилетний пьяный машинист с насморком, а второй – со скоростью на 54/8 километра в час меньше ведет дальтоник, при условии, что на 23 километра пути приходится 43,7 семафора доавтоматической эры.

Точно так же абсолютно ни к чему знать о королях, войнах, захватах, крестовых походах и прочих свинствах из древней истории. Географии лучше всего обучают путешествия. Надо только уметь ориентироваться в ценах на билеты, а также в расписаниях полетов. Зачем иностранные языки, коли достаточно воткнуть в ухо мини-переводчик? Естественные науки обескураживают и развращают юные умы, а пользы от них никакой, коль скоро никто не может стать врачом или даже дантистом (с тех пор, как в массовое производство пошли дантоматы, самоубийства ежегодно совершали около 30 000 эксдантистов в обеих Америках и в Евразии). От обучения химии столько же пользы, как и от изучения египетских иероглифов. Впрочем, если какой-нибудь родитель испытывает непреодолимое желание дать образование своим чадам, он может воспользоваться домашним экзаменатором. Но с тех пор, как Верховный Суд постановил, что дети столь старосветски мыслящих пап и мам имеют право апелляции, домашне-семейное воспитание, в том числе и указанное выше, ушло в подполье, и только последние садисты усаживали своих разнесчастных отпрысков перед педагогерами. Педагогеры пока еще разрешали изготовлять и продавать, во всяком случае в Соединенных Штатах, а для привлечения покупателей фирмы бесплатно прилагали к ним что-нибудь заманчивое из огнестрельного оружия. Письмо постепенно заменялось пиктограммами, даже на таблицах с названиями улиц и на дорожных знаках. Рассел особенно не расстраивался таким положением вещей, считая, что овчинка выделки не стоит, ибо все равно сделать ничего не удастся. На свете еще доживало несколько десятков тысяч ученых, но средний возраст доцента составлял уже 61,7 года, а смена не спешила подрастать. Все тонуло в такой трясине благосостояния, что – как утверждал Рассел – вести о грозящем вторжении с Луны большинство людей воспринимало с удовлетворением, а разговоры о панике были придуманы прессой и телевидением, дабы не угас интерес. Государственное судопроизводство было завалено так называемыми делами S/Orgiak (S – suicidal, самоубийственный), потому что, долбя током в центр наслаждения между лимбической системой и гипоталамусом, похоже, можно было скончаться с чувством величайшего удовлетворения. Что касается трансцендеров – трансцендентальных компьютеров, позволяющих устанавливать связь с иным миром, то и здесь возникали проблемы правоведческого характера. Речь шла о том, является ли такая связь иллюзией или реальностью, однако изучение общественного мнения показало, что покупателей это различие, казалось бы, колоссальное, совсем не волнует. Поэтому агиопневматоры пользовались большим спросом, ибо позволяли напрямую общаться со святым духом; почти все костелы, церкви и так далее боролись с агиопневматизмом, но результаты пока были мизерными. «Mundus vult decipi, ergo decipiatur»[61], – закончил свое философствование мой этнолог, когда показалось дно бутылки бурбона. Полевые исследования миллиардеров так его разочаровали, что он переключился с окон богачей на солярий, где нагишом загорали сестры и санитарки. Мне это показалось, прямо говоря, странным, ведь он вполне мог просто пойти туда и рассматривать любую вблизи, но в ответ он только пожал плечами. «Несчастье, – сказал он, – состоит именно в том, что уже можно».

В зале отдыха нового павильона копались монтажники, заканчивая установку воображекторов. В воображектор вводят прокасу (программную кассету), и в пустом пространстве перед аппаратурой возникает изображение. Собственно, даже не изображение, а искусственная действительность. Например, Олимп, кишащий греческими богами и богинями, или что-нибудь более обыденное – двуколка, полная особ высшего света, влекомых сквозь возбужденные толпы на гильотину. Либо Аленушка и ее братец Иванушка перед избушкой Бабы Яги, объедающиеся пряниками. Или, наконец, монастырская трапезная, в которую только что ворвались татары или марсиане. А уж то, как будут развиваться события, зависит исключительно от зрителя. Под ногами у него две педали, пальцы – на ручке управления. Сказку можно превратить в бойню, устроить восстание богинь против Зевса, головы, падающие в корзину гильотины, снабдить крылышками, вырастающими из ушей, чтобы они полетели куда-нибудь, или дать им прирасти к телам, чтобы воскресить. И вообще, можно все. Ведьма делает из Иванушки котлеты, но можно ее ими же удавить либо дать обратный ход, чтобы все было наоборот. Гамлет может украсть сокровища Дании и сбежать с Офелией или Розенкранцем, если нажать клавишу «гомо». Воображектор снабжен клавиатурой вроде фисгармонии, только вместо звуков там возникают другие эффекты. Инструкция – довольно толстая книга, но можно запросто обойтись и без нее. Несколько движений ручкой управления – и становится ясно, что, двигая ее влево, включаешь вначале садомат, а потом извращатор. Толкнув же в другую сторону, ударяешься в лиризм, разные приятности и вообще happy end. Если б не то, что оба мы были под хмельком, нам бы эта забава быстро надоела, да и так через четверть часа мы отправились спать. Санаторий приобрел двадцать воображекторов, но почти никто ими не пользовался. Доктор Гоус был весьма опечален таким оборотом. Он ходил от пациента к пациенту и уговаривал воспользоваться аппаратурой: мол, это самая лучшая психотерапия. Однако оказалось, что ни один миллионер, а тем более миллиардер слыхом не слыхивали об Аленушке, Иванушке, Бабе Яге, не говоря уже о греческой мифологии, Гамлете и средневековых монахах61 Мир желает быть обманутым, пусть же его обманывают (лат.).
[1] [2] [3] [4]