V. Лунный эффективный миссионер (1)

Чем больше я приближался к Луне, тем больше ненужных советов и предупреждений получал по радио, и в конце концов заявил, что, если они не перестанут морочить мне голову всякой чепухой, я отключусь. Луну я уже знаю как собственный карман давным-давно, когда еще существовал проект сделать на ней филиал Диснейленда. Я облетел ее трижды на высокой орбите и повис над Океаном Бурь, потихоньку спускаясь вниз. С одной стороны от меня было Море Дождей, с другой – кратер Эратосфен, дальше Марчисон и Центральный Залив до самого Моря Облаков. Я висел так низко, что остальную часть поверхности, покрытой оспинами кратеров, мне заслонил полюс. Я находился возле нижней границы Сферы Молчания. Пока не обнаружилось ничего необычного, если не считать двух пустых банок из-под пива, которые ожили во время моих маневров. Когда я притормозил, банки, как обычно, в спешке брошенные техниками, вылезли откуда-то и принялись летать по кабине, время от времени сталкиваясь с жестяным грохотом то в углах, то над моей головой. Грингорн начал бы их ловить, но мне это и в голову не пришло. Когда подо мной распростерлось огромное Море Ясности, я получил сзади по шлему чем-то так неожиданно, что даже подскочил. Это оказалась жестяная коробка из-под кекса, которым, видно, рабочие закусывали пиво. В базе услышали треск, и тут же посыпались вопросы, однако я соврал, сказав, что собирался почесать голову, а поскольку она у меня находится в шлеме, то ударил в этот пузырь перчаткой. Я всегда стараюсь быть снисходительным и понимаю, что рабочие должны оставлять в ракете то да се. Так было, так есть и так будет. Я пролетел через зону внутреннего контроля без хлопот: ее сателлитам было приказано с Земли пропустить меня. Хотя программа того не предусматривала, я несколько раз довольно резко включал тормоза, чтобы вытрясти отовсюду все, что еще могло там остаться после монтажа и осмотра ракеты. Как огромная ночная бабочка затрепыхался журнал с комиксами, засунутый под шкаф запасной селенографической системы. Проведя молниеносную инвентаризацию, – два раза пиво, раз кексы, раз комикс – я решил, что очередные неожиданности уже могут быть посерьезнее. Луну я видел как на ладони. Даже через двадцатикратный бинокль она выглядела мертвой, безлюдной и пустой. Я знал, что компьютерные системы секторов почивают в нескольких десятках метров под поверхностью морей, то есть огромных равнин, образованных некогда разливами лавы, а закопали их так глубоко, чтобы защитить от падающих метеоритов. Несмотря на это, с особым вниманием я вглядывался в Море Паров, Море Спокойствия и Море Плодородия (недурственная была фантазия у древних астрономов, которые так прелестно окрестили обширные каменные пустыни), а потом на втором витке в Море Кризисов и Море Холода, предполагая, что хоть какое-нибудь, пусть едва заметное, движение мне обнаружить удастся. Бинокль был высшего класса, на склонах кратеров я мог пересчитать камни, во всяком случае, те, которые были размером с человеческую голову, но ничто нигде не шевельнулось, и именно это особенно интриговало меня. Где же те легионы вооруженных автоматов, те рои бронированных амеб, те колоссы и не менее смертоносные, чем они, лилипуты, уже столько лет беспрестанно рождающиеся в лунных подземельях? Ничего, только осыпи камней и кратеры – от громадных до крошечных, размером с тарелку, радиальные борозды старой остекленевшей магмы вокруг Коперника, террасы Гюйгенса, на горизонте Платон и повсюду одинаковая, просто непонятная мертвенность. Вдоль экватора, обозначенного Фламстидом, Геродотом, Рюмкером и Заливом Росы, шла самая широкая полоса ничейной земли, и именно там мне предстояло высадиться первым дистантником, после того как корабль осядет на стационарной орбите. Место посадки точно установлено не было. Я должен был определить его сам после разведки всей экваториальной полосы, которая никому не принадлежала, а потому почти наверняка была безопасной. Конечно, никакой практической пользы от облета экваториальной зоны быть не могло. Чтобы выйти на стационарную орбиту, пришлось подняться выше, и после недолгого маневрирования огромный, залитый солнцем диск Луны начал перемещаться внизу все медленнее и медленнее. Когда он замер окончательно, точно подо мной был Фламстид, очень старый кратер, плоский и мелкий, почти по самые края засыпанный туфом. Я висел долго, не меньше получаса, раздумывая, с чего начать, и все еще вглядываясь в лунные осыпи. Дистантникам для посадки не нужны ракеты. Попросту на ногах у них размещены гироскопические тормозные дюзы, и я мог спуститься с нужной скоростью, регулируя только силу отдачи. Дюзы прикреплены к ногам так, чтобы их можно было отбросить одним движением после мягкой посадки вместе с пустым баком из-под горючего. С этого момента дистантник под моим контролем был брошен на произвол лунной судьбы, вернуться он уже не мог. Дистантник – не робот и не андроид. Он полностью лишен собственной смекалки, а является лишь как бы моим орудием, моим продолжением, не способным ни на какую инициативу, и все-таки неприятно было сознавать, что независимо от результатов разведки он обречен на гибель, что я должен буду бросить его на этом мертвом пустыре. Мне даже пришло в голову, что номер четвертый симулировал аварию, чтобы остаться целым, потому что только ему удалось бы вернуться со мной на Землю. Глупейшая мысль, я ведь знал, что он, как и любой другой ЛЭМ, всего-навсего человекоподобная оболочка, но сама мысль свидетельствовала о моем психическом состоянии. Однако больше ждать было нечего. Я еще раз внимательно осмотрел серое плоскогорье, выбранное для посадки, оценивая расстояние до торчащих над каменными завалами северных скал Фламстида, затем переключил рули на автоматику и нажал клавишу номер один. Смена ощущений, хоть и ожидаемая и столько раз испытанная, была резкой. Я уже не сидел в глубоком кресле перед мерно помигивающими огоньками бортовых компьютеров, у подзорной трубы, а лежал навзничь на койке, тесной, как гроб с откинутой крышкой. Я медленно приподнялся на локтях и увидел серый, матовый панцирь туловища, стальные бедра и голени с притороченными к ним кобурами тормозных ракет. Перекинул ноги и встал. Магнитные подошвы прилипли к металлическому полу. По сторонам, в напоминающих двухэтажные нары койках, таких же, как та, с которой я только что поднялся, неподвижно лежали корпуса других дистантников. Я слышал собственное дыхание, но не ощущал движений грудной клетки. Не без труда отрывая от стального пола то левую, то правую ступню, я подошел к поручню, окружающему люк, встал на крышку и обхватил себя руками, чтобы не задеть за обрез, когда меня толкнет сверху лапа пусковой установки и я рухну вниз, и принялся ждать отсчета. Через несколько секунд раздался бесцветный голос аппарата. «Двадцать до нуля... девятнадцать до нуля...» – считал я вместе с ним, теперь уже совершенно спокойный, зная, что возврата нет. Однако я инстинктивно напрягся, услышав «НУЛЬ», и одновременно что-то мягко, но с огромной силой толкнуло меня так, что через открывшийся в дне отсека колодец я полетел как камень и, подняв голову, успел на секунду увидеть темное тело корабля на еще более темном фоне неба с бесчисленными точечками едва тлеющих звезд. Прежде чем корабль слился с черным небосводом, я почувствовал сильный толчок у ног, и тут же меня охватило белое пламя. Тормозные ракетки отработали, и теперь я падал медленнее, но все еще достаточно быстро, так как поверхность приближалась, словно притягивая меня, чтобы поглотить. Пламя было горячим, и я ощущал это через толстый панцирь как неравномерные волны тепла. Я все еще охватывал себя руками и, насколько возможно наклонив голову, глядел на серо-зеленоватые гряды камней и песчаные осыпи растущего на глазах Фламстида. Когда от поверхности засыпанного кратера меня отделяло не больше ста метров, я взялся за размещенную на поясе рукоятку, чтобы дозировать отдачу при все более медленном падении. Пролетел немного в сторону, чтобы обогнуть большой шероховатый камень и встать обеими ногами на песок, и тут что-то засветилось сверху. Я увидел это краем глаза, поднял голову и оторопел.

Метрах в десяти надо мной, выделяясь на фоне черного неба тяжелым белым скафандром, вертикально опускался человек, от ступней до пояса охваченный бледным пламенем тормозных ракет. Выпрямившийся, огромный, держа одну руку на рукоятке управления, он поравнялся со мной и опустился на грунт в тот же момент, что и я. Мы стояли в каких-нибудь пяти-шести шагах друг от друга, неподвижные, будто статуи, словно и он тоже одурел, увидев, что тут не один. Он был точно моего роста. Тормозные ракеты у коленей, уже погасшие, обдавали его огромные лунные ботинки последними порциями седого дыма. Застывший, он, казалось, смотрел мне в глаза, хотя я и не видел его лица за противосолнечным стеклом белого шлема. Мысли мои смешались. Сначала я подумал, что это дистантник номер два, выброшенный из грузового отсека вслед за мной из-за какой-то аварии, но, прежде чем эта мысль меня немного охладила, я увидел на грудной части его скафандра большую черную единицу. Такой же номер стоял и на моем скафандре, и другого скафандра с единицей в отсеке наверняка не было. Я мог поклясться. Совершенно автоматически я двинулся с места, чтобы заглянуть ему сквозь стекло шлема в лицо, а он одновременно сделал шаг в мою сторону, и, когда между нами оставалось уже не больше двух шагов, я остолбенел. Если б не охватывающая череп изоляция, волосы мои непременно встали бы дыбом: сквозь стекло шлема виднелись два маленьких, черных, нацеленных в меня прутика. Я инстинктивно попятился, так резко, что чуть было не потерял равновесие и не повалился на спину, забыв о необходимой здесь медлительности; он тоже отступил, и тут меня осенило. Я все еще, как и он, правой рукой держал рычажок управления отдачей. Он держал ее левой. Я медленно поднял руку, он повторил мое движение, я пошевелил ногой, он – тоже, и я уже начал понимать (хотя, собственно, ничего не понимал!), что он – мое зеркальное отражение. Чтобы убедиться, я, преодолевая внутреннее сопротивление, подошел к нему, а он ко мне, так что мы чуть не столкнулись грудными выпуклостями скафандров. Медленно, словно собираясь прикоснуться к раскаленному железу, я протянул руку к его груди, а он – к моей, я – правую, он – левую. Моя массивная перчатка с пятью пальцами углубилась в него без следа – просто исчезла, и одновременно его рука скрылась по запястье, погрузившись в мой скафандр. Теперь я уже не сомневался, что больше здесь нет никого и я стою перед собственным зеркальным отражением, хотя не вижу даже признаков какого-нибудь зеркала. Так мы стояли, замерев, но я уже смотрел не на него, а на торчавший за его спиной сероватый камень, который я только что миновал при посадке. Камень находился позади меня, я в этом был совершенно уверен, а значит, я видел не только собственное отражение, но и отражение всего вокруг. Тогда я начал искать глазами место, в котором зеркальное изображение кончалось бы – ведь где-то оно должно было кончиться и перейти в неровности плоских лунных холмов, однако никакого шва, никакой границы не обнаружил. Не зная, как поступать дальше, я попятился, он тоже пошел задом, словно рак, пока мы не удалились друг от друга настолько, что он уже уменьшился в размерах, и тогда, не знаю почему, я, словно ничего не произошло, повернулся к нему спиной и двинулся вперед, прямо на низко стоящее солнце, которое, несмотря на противосолнечное стекло, сильно слепило меня. Я сделал несколько десятков шагов, покачиваясь по-утиному, чего невозможно избежать на Луне, остановился и взглянул назад. Он тоже стоял на вершине небольшого холма и, повернувшись боком, смотрел в мою сторону.

Дальнейшие эксперименты, собственно, были уже ни к чему. Я стоял как столб, но в голове прямо-таки гудело от лихорадочных мыслей. Я вдруг только теперь сообразил, что никогда не интересовался, были ли вооружены разведочные автоматы, высылавшиеся на Луну. Никто об этом ничего не говорил, а я, осел, не задавал вопросов, потому что они как-то не приходили мне в голову. Если они были вооружены, да еще лазерами, то их молчание после посадки, их неожиданное исчезновение имело очень простое объяснение. В этом следовало убедиться, но как? Прямую связь я имел только с кораблем, висевшим высоко над головой, потому что он двигался по стационарной орбите с той же угловой скоростью, что и поверхность Луны. В действительности-то я находился на борту, а в кратере Фламстида стоял лишь в виде дистантника. Чтобы связаться с Землей, надо было включить передатчик, то есть внутренний датчик в скафандре, который я умышленно выключил, прежде чем покинуть корабль, чтобы во время посадки земные опекуны не мешали мне своими советами сосредоточиться, а они наверняка не пожалели бы их, если бы в соответствии с инструкцией я оставался в радиоконтакте с ними. Повернув рычажок на груди, я начал вызывать Землю. Я знал, что ответ придет с трехсекундным запозданием, но эти секунды показались мне вечностью. Наконец я услышал голос Вивича. Он засыпал меня вопросами, но я велел ему молчать, сказав только, что опустился без помех и нахожусь на цели ноль-ноль-один, ничто на меня не напало, но о втором дистантнике не пикнул ни слова.
[1] [2] [3] [4]