Черная река (1)

– Вот что, – сказал я, – возможно, я ошибаюсь, но это, по-моему, квадратные плиты. Я чувствую стыки под ногами... Это самый настоящий тротуар!

– Тротуар? А может быть, здесь найдется и ресторан? – спросил Райнер. За время пути нам уже не раз пришлось выслушивать его шутливые высказывания с некоторой примесью горечи. Арсеньев направил индукционный аппарат в сторону пятна овальной формы, маячившего перед нами невдалеке.

– Времени у нас мало, – произнес астроном, – но... Кто из вас пойдет туда со мной?

Вызвались мы с Солтыком, химик, поколебавшись, тоже присоединился к нам. Гладкая полоса, которую я назвал тротуаром, поворачивала и поднималась не очень круто. Пройдя шагов двадцать, мы очутились перед зияющим отверстием. Туман здесь был реже, и лучи наших фонарей скрещивались в нем светлыми полосами. В их свете обрисовалась большая пещера. В глубине под стеной виднелось что-то. Я побежал к этому предмету по осыпающемуся гравию. Это был металлический цилиндр, частично погруженный в грунт и закрытый металлической крышкой. Я нажал плечом. Между диском и цилиндром появилась узкая черная щель. Она быстро расширилась, и крышка с лязгом соскочила. Внутри было пусто.

– Резервуар! – крикнул я.

Товарищи спускались по осыпи. Я отошел в сторону. Пещера была удивительно правильной формы, несколько продолговатая, со слегка наклонными стенами и вогнутым потолком. В глубине ее висела какая-то черная бахрома, словно непомерных размеров паутина. Подойдя поближе и потрогав ее рукой, я убедился, что это исковерканный, как бы обожженный металл – рыже-черный, мятый, покрытый сажей, которая тут же посыпалась на меня крупными хлопьями. Вдруг в луче фонарика, метавшегося белым кружочком среди переплетенных металлических лохмотьев, отбрасывавших прыгающие тени, мелькнуло что-то красноватое. Я направил туда фонарик. На стене виднелся красный рисунок, по-видимому, очень старый, так как краска во многих местах потрескалась и осыпалась. Это были концентрические круги. Я обернулся, чтобы позвать товарищей, и тогда увидел, что стою вовсе не на щебне.

Эта дрожащая в луче света масса блестящих камешков была целой россыпью серебряных созданий. Но они уже не были серебряными. Матовые, покрытые пленкой окиси, словно оловянные, они напоминали моего маленького пленника только формой. Я невольно отскочил, но они лежали повсюду. Их россыпи, шуршащие от малейшего прикосновения, устилали всю пещеру. Потревоженная металлическая бахрома медленно покачивалась в воздухе. Теперь я заметил, что за ней расположены как бы огромные пчелиные соты: их отчасти закрывали фестоны металла, соединившиеся, как содранная и опаленная кожа. Впечатление сот создавали правильно размещенные в стене отверстия, образовавшие словно прямоугольную мозаику. Там видны были серые, когда-то серебряные, «муравьи». Под стеной их была целая груда.

– Смотрите! – сдавленно крикнул я. – Смотрите!..

Товарищи окружили меня. Приподняв бахрому свисавшей с потолка сети, они брали в руки легких, почти невесомых «муравьев». При этом «муравьи» тихонько шелестели и звякали, как металлические чешуйки. На каждом шагу они хрустели и лопались целыми сотнями. Все молчали, взволнованные, как и я. Я вспомнил о рисунке и, подняв фонарик, осветил его.

– Что-то вроде гелиоцентрической системы... – прошептал Райнер. – В центре Солнце, потом орбита Венеры, а дальше... Земля... Это наша планетная система!

– Но тут есть еще кое-что, видите?

От изображения Венеры прямо к Земле шла пунктирная незакрашенная линия, соединявшая обе планеты. Меня обуял непонятный страх. Я быстро обернулся, но грот был пуст – только медленно колыхалась металлическая паутина, роняя легкие хлопья сажи.

– Здесь были люди... – прошептал я, не отваживаясь говорить громко.

– Нет, это создано не человеческой рукой, – возразил Арсеньев.

– Как странно блестит эта скала, – сказал я немного погодя, – словно глазурь.

Поверхность стены была покрыта сеткой тоненьких голубоватых, блестевших, как стекло, жилок.

– Что это может быть, доктор Райнер?

– Не знаю, никогда не видел... Как будто авантюрит, но оплавленный крайне высокой температурой... Не знаю, – повторил он.

Арсеньев спрятал пригоршню металлических шариков в карман скафандра.

– Друзья мои, сейчас мы не можем задержаться здесь, чтобы определить значение нашего открытия. Нам нужно идти дальше, да еще как можно быстрее. Через четыре часа начнутся сумерки.

Мы покинули грот, не произнеся больше ни слова. Туман уже слегка потемнел, окрасился в голубоватые тона и в то же время поредел. Когда мы спускались по отлогому склону, я уже без труда мог увидеть последнего из идущих товарищей.

Мы быстро прошли не меньше десятка километров по сравнительно ровной местности. Потом грунт, казалось, начал повышаться, но это могло быть и иллюзией, так как глазу не на чем было остановиться. Вдруг впереди меня послышался приглушенный крик и глухой отзвук. Я кинулся вперед.

Арсеньев лежал, упираясь руками в почву.

– Остановитесь, остановитесь! – кричал он, поднимая топорик.

Я подошел еще на шаг. Прямо под ним разверзлась мрачная пропасть, дно которой тонуло в тумане. Другого края не было видно даже с помощью радароскопов. Райнер пробормотал, что, быть может, другого берега нет и что мы, вероятно, стоим над обрывом, которым плоскогорье спускается к равнине.

– А ведь от ракеты нас отделяет едва тридцать километров, – сказал Арсеньев, стараясь ориентироваться по карте, хотя она была очень неточная и уже несколько раз в пути обманывала нас.

– Попробуем спуститься. Чем ниже мы будем, тем лучше, и нам, быть может, удастся найти какое-нибудь укрытие.

Через несколько сотен шагов обрыв не был уже таким отвесным; на экранах радароскопов порой мелькали зеленоватые изображения удобных для спуска откосов. Я пошел первым. Вокруг вились легкие струйки пара. Мрак сгущался. Туман окрашивался в синие, пепельные, даже фиолетовые тона. Иногда приходилось помогать себе руками, так как подкованные носки сапог скользили по гладким пластам. Не обошлось, конечно, и без того, чтобы кто-нибудь упал. Ниже уклон стал более покатым, но скалы были прорезаны глубокими пересекающимися канавками. Каждый неверный шаг грозил переломом ноги.

Кто-то, кажется, Арсеньев, опередил меня. Я увидел белое, окруженное многократной радугой пятно света от его фонарика. Луч терялся в тумане. Свет слегка колебался при ходьбе, потом ослаб вдруг и застыл неподвижно. Ослепленный светом, я не заметил широкой трещины и провалился в нее чуть не по колени. Очевидно, я растянул сустав и сел, чтобы осмотреть ногу. Моя веревка прошуршала по камням и натянулась.

– Алло, профессор, не двигайтесь, подождите меня! – крикнул я.

Никто не ответил. Я поднялся и, слегка прихрамывая, пошел в сторону света, в котором мелькали какие-то неясные тени. Взглянув вверх, я увидел между краями ущелья небо, показавшееся мне широкой светлой рекой: так выглядит поверхность воды, если, нырнув, посмотреть на нее снизу. Свет фонаря вдруг погас.

– Ничего не поделаешь, придется лезть, – говорил Райнер.

– Погодите!

Это был голос Арсеньева. Снова вспыхнул фонарь, рассыпаясь разноцветным блеском в трепещущем сиянии зыбкого пара. Я увидел, что они оба стоят, наклонившись. У их ног грунт неожиданно обрывался, и дальше шла темная мгла.

В это время в матовом электрическом луче заблестел шлем Солтыка, поднимавшегося из глубины. Райнер помог ему выбраться на край.

– Можно спускаться, – сказал инженер, – крутизна меньше, но становится все жарче.

– Поднимается температура? Неужели мы так будем спускаться все время до самого центра планеты? – заметил Райнер.

Получилось так, что мы собрались все вместе. Фонарик освещал четырех черных великанов в измятых комбинезонах. В стеклах шлемов дрожали голубые искры.

– Придется пожертвовать магниевым патроном, – сказал Арсеньев и достал из кармана плоскую коробочку. Это были заряды для ракетницы, которая погибла в вертолете. – Нет ли, случайно, у кого-нибудь носового платка в наружном кармане?
[1] [2] [3] [4]