Правило штопора (2)

– Нет. Думаю, что в значительной мере виноваты мы сами.

– Но как, почему? – вскричал я.

Арсеньев не ответил.

– Взорвалось горючее в баках, – размышлял вслух Райнер. – Но это было только началом. Если связать катастрофу с этим гудением, которое было слышно возле шара... Да, да, труба!

– Значит, магнитное поле? – спросил Солтык.

– Да, и огромной силы... За доли секунды должны были развиться миллионы гауссов!

Что-то начало для меня проясняться, но я еще не мог объединить эти обрывки высказанных мыслей.

– Эти камни... магнетит... Профессор, не связано ли это с тем местом, на котором мы приземлились?

– Вот именно! – ответил Арсеньев, и, несмотря на трагизм положения, в его голосе прозвучало торжество ученого, нашедшего разгадку проблемы. – Пустое пространство!

Придерживая края бумаги, трепетавшие на ветру, он показал нам путь, проделанный до места катастрофы.

– Вопрос ясен, так ясен, что его понял бы и ребенок, а мы вели себя как глупцы! Труба, лежащая везде на глубине более десяти метров, здесь поднимается и проходит под самой поверхностью скалы. По одну ее сторону – свободное пространство, по другую – груда камней. Это не простые камни, а магнетит, железная руда! Когда в трубе идет ток, вокруг нее образуется магнитное поле. Пока напряжение тока не изменяется, оно остается неподвижным. Когда ток усиливается, поле начинает вращаться по закону Эрстеда...

– Черт возьми! – вскричал я. – Правило штопора!

– Да. Оно гласит, что если ток идет в направлении, указываемом острием, то поле вращается параллельно виткам штопора. В лабораторных опытах проводником служит медная проволока, а телами, которые поле перемещает, – железные опилки. Здесь же – подземный проводник и магнетитовые камни. Когда напряжение достигает большой величины, магнитное поле перебрасывает камни с одной стороны трубы на другую. Так и получилось: с запада – пустое пространство, а с востока – груда камней.

– Но труба прерывается выше этого места, – заметил я.

– Это ничего не значит. Она просто заземлена, и ток идет в скалу. Вы должны помнить, что там есть «железный грунт», который не оказывает почти никакого сопротивления.

– А, верно! Значит, вертолет тоже был переброшен на эти камни?

– Да.

– И горючее взорвалось? Но ведь я выключил зажигание...

– Вследствие индукции в металле должны были возникнуть вихревые токи, настолько мощные, что металл тотчас же начал плавиться, – пояснил инженер.

Я опустил голову.

– Это пустое, ровное место было ловушкой... – прошептал я подавленно. – А я там приземлился. Хорошо приземлился... Но как можно было это предположить?

– Можно было! – резко ответил Арсеньев. – У нас были все данные: мы видели, что эта часть трубы находится под током... правда, слабым в то время, когда мы там были, но ток этот мог каждую минуту усилиться. Кроме того, мы выяснили, что эти камни – железная руда. Мы видели, что пустое пространство окружено грудой нагроможденных камней... Почему? Кто их туда сдвинул и зачем? Для нашего удобства? Нужно было думать! Думать!..

– Правильно, – подтвердил Солтык. – Но довольно об этом. Необходимо решить, что делать сейчас.

Четыре шлема склонились над картой.

– По прямой линии от ракеты нас отделяет девяносто – сто километров очень пересеченной местности. Думаю, что я не преувеличиваю. Воды у нас мало, припасов тоже, а кислорода... – Арсеньев взглянул на манометр кислородного аппарата.

– Хватит часов на сорок, – сказал я.

– Даже меньше, так как потребуется большое напряжение сил. Вы знаете, как мы условились с товарищами. Если мы не вернемся до восьми вечера, Осватич полетит на самолете по акустическому следу. Будем надеяться, что он не потеряет его и долетит до кратера... где след обрывается.

Астроном взглянул на меня.

– Можно ли ввести самолет в ущелье?

Я закрыл глаза. Передо мной всплыли черные, раздробленные скалистые стены.

– Ввести можно, – сказал я, – но...

– Но что?

– Но повернуть нельзя. Самолет не может повиснуть неподвижно, как вертолет.

– Значит, любая такая попытка должна кончиться катастрофой?

– Да.

– Будем надеяться, что Осватич окажется... более рассудительным, – сухо произнес астроном. – Хорошо. В лучшем случае он сможет сбросить нам баллоны с провизией над краем обрыва.

То, о чем говорил астроном, было частью спасательного плана, разработанного перед нашим вылетом. Если Осватич не сможет нас найти, он сбросит на парашюте баллоны с провизией и кислородом, снабженные специальными радиоаппаратами, автоматически подающими сигналы, так что разыскать их нам будет нетрудно.

– Ущелье мы прошли бы часа за два, – продолжал Арсеньев, – но стены кратера непроходимы. Независимо от выбранного маршрута мы не сможем добраться до ракеты раньше наступления сумерек, а до них осталось каких-нибудь двадцать шесть – двадцать восемь часов. Вы помните все эти ущелья и пропасти, над которыми мы летели? Я обозначил их лишь схематически, по фотографиям, которых больше нет. Итак, что вы предлагаете?

Наступило молчание; только свистел ветер, проносившийся над краями каменных глыб, и беспокойно трепетали углы карты, придерживаемые рукой астронома.

– Делая в час по четыре-пять километров и не останавливаясь, то есть теоретически, мы могли бы дойти до «Космократора» за сутки, – заговорил Солтык. – Но этот расчет нельзя принимать во внимание, ибо неизвестно, на сколько нас задержат все эти ущелья и удастся ли вообще перейти или обойти их. Поэтому я предлагаю идти не на юго-запад, по направлению к ракете, а на восток, перпендикулярно тому пути, по которому прилетели...

Я с изумлением взглянул на инженера, а он спокойно продолжал:

– Радиус действия у наших передатчиков большой, но излучаемая волна идет только прямолинейно. Мы можем связаться с товарищами, только поднявшись на такую большую возвышенность, чтобы на местности не было никаких преград между нами и ракетой. Идти на плоскогорье в ту сторону, откуда мы прилетели, незачем, так как там находится Мертвый Лес со своим слоем ионизированного воздуха, отражающим радиоволны, как зеркало. Зато если мы дойдем вот сюда, – он повел по карте пальцем к восточному берегу долины, – и поднимемся на одну из этих вершин, быть может, нам удастся наладить связь...

– Быть может, – подчеркнуто повторил Райнер.

– Другого выхода я не вижу.

– Уверенности у нас, конечно, нет.

– Определить расстояние трудно, но нас от этих скал отделяет, пожалуй, не более пяти-шести километров. Прибавим к этому еще восемь... пусть девять, даже десять часов на подъем, и мы окажемся в точке, возвышающейся над всей местностью.

– Но озеро, на котором лежит ракета, окружено скалами, – напомнил я. – Вы учли это?

– Да. Перевал идет к северо-востоку, то есть прямо к этой группе вершин.

– Этот план кажется мне подходящим, – сказал я. – Если удастся наладить связь, то ракета долетит до нас, и нам не придется ночевать...

– Мысль хорошая, – подтвердил Арсеньев, – хотя выполнить ее нелегко. Вы все согласны с планом?

Мы ответили утвердительно.

– Только теперь, когда у нас нет средств технической помощи, какими вооружила нас Земля, станет ясно, чего стоим мы сами, – произнес Арсеньев и, встав, обратился ко мне: – Вы самый опытный в альпинизме. Мы рассчитываем на вас.

– Выходим немедленно? – спросил я.

– Я хотел еще исследовать воду в озере, – может быть, она годится для питья.

– Ну что ж, идите, а я пока осмотрюсь и поищу дорогу. Дайте мне свой бинокль, – попросил я Арсеньева, – он сильнее моего.

Товарищи начали спускаться, а я направился к группе стройных каменных башенок. Еще во время совещания я заметил, что две из них стоят очень близко друг к другу, напоминая раздвоенный каменный обелиск. Я втиснулся в щель между ними и, работая то ногами, то спиной, отталкиваясь руками, быстро выбрался наверх. Вначале мне еще были слышны обрывки разговора между Солтыком и Арсеньевым, потом, когда они исчезли за скалами, голоса в наушниках утихли.
[1] [2]