Профессор Лао Цзу

– Могла, – равнодушно отозвался физик, – но я боялся потерять сознание. Температура все время повышалась.

– Где вы разорвали скафандр? И, профессор, – вырвалось вдруг у меня, – я видел вас входящим в воду! О, это было!.. – У меня не хватило слов.

– Конечно, она была горячая, – произнес Лао Цзу. – Итак, мы обсудили кое-какие явления, которые нам пришлось наблюдать. Позволю себе воспользоваться примером профессора Арсеньева. Он сравнил нас с муравьями, попавшими внутрь пишущей машинки. То, о чем мы до сих пор говорили, было только некоторым объяснением действий самой машинки, но мы ничего не узнали о гораздо более важной вещи: о том, кто пишет на этой машинке и что он пишет. Я был бы рад, если бы профессор Чандрасекар поделился с нами своими выводами, так как именно он завершил это дело.

– Которое начали вы, – заметил математик.

– Которое мы выполнили вместе, – возразил Арсеньев, – ибо каждый из нас делал то, что ему положено.

Чандрасекар стал перебирать лежавшие перед ним снимки и бумаги, пока не нашел дважды изогнутую кривую, ту самую, которую несколько часов назад я видел на экране «Маракса». Глядя на нее, он заговорил:

– В основе Белого Шара должен лежать вакуумный ускоритель, в котором атомы приобретают почти световую скорость. Согласно закону преобразования Эйнштейна создаются огромные массы – они-то и служат источником гравитационного поля. Для получения этих масс нужна энергия в количестве миллиардов киловатт. Она поступает в Белый Шар по одиннадцати трубам, в каждой из которых ток имеет свой особый ритм. Я напоминаю об этом, чтобы подчеркнуть, что без «Маракса» мы не разобрались бы в анализе колебаний. Теперь мы знаем, что каждый цикл деятельности Белого Шара длится двести девяносто шесть часов и состоит из двух основных фаз. В первой, положительной, возникшее тяготение прибавляется к тяготению планеты. Во второй фазе, отрицательной, тяготение Белого Шара вычитается из тяготения Венеры. Как видите, каждая фаза слагается из целого ряда меньших зубцов... Мы прибыли сюда в то время, когда напряжение поля было положительным, но уже значительно ослабело, а неприятности, испытанные нами, были вызваны вот этим небольшим подъемом кривой.

Все склонились над столом, вглядываясь в место на снимке, указанное математиком, а он продолжал:

– Хуже было бы, подлети мы к Венере в период отрицательной фазы. Человек, например, приближаясь к шару, перестал бы притягиваться планетой, мог взвиться кверху, как воздушный шар, и улететь в межпланетное пространство. Но не в этом дело. Все это, по словам коллеги Лао, относится лишь к объяснению работы машинки. Самое важное сейчас – ответить на вопрос: что может означать этот сложный цикл изменения гравитации, продолжающийся двести девяносто шесть часов, по окончании которого все колебания и пики начинают повторяться с самого начала? Каково может быть назначение, какой смысл скрывается в этих мощных толчках энергии?

Математик остановился. Затем, постукивая при каждом слове пальцем о стол, продолжал:

– Сами по себе явления, вызванные Белым Шаром, не могут поразить или удивить нас, исследователей и ученых. Поражает и удивляет нечто совсем другое: все это не имеет никакого смысла и ни для чего не предназначено.

Я почувствовал, как у меня сжимается сердце.

– Что... что вы хотите сказать, профессор? – спросил я, невольно понижая голос.

– Только то, что сказал. Я не могу добавить к этому ни единого слова.

– Но позвольте, я не понимаю, почему создание такого полюса тяготения не имеет никакого смысла? Может быть, мы на Земле не сооружали их, но...

– Вы меня не поняли, – заметил физик. – Мы знаем, для какой цели можно создать полюс тяготения. Я подразумеваю взлет космических кораблей.

– Но ведь Белый Шар...

– Позвольте мне докончить. Мы на Земле пользуемся ракетами, которые движутся атомной энергией. Возможно, что после катастрофы, постигшей высланный на Землю корабль, обитатели Венеры решили использовать другой способ: они захотели бороться с тяготением с помощью тяготения же!

– Каким образом?

– Объяснения завели бы нас слишком далеко. Достаточно сказать, что их метод можно фигурально назвать «высверливанием дырки» в поле тяготения, окружающем планету. Вы знаете, что электрический заряд можно нейтрализовать другим зарядом, обратным по знаку?

– Конечно.

– Так вот, они уничтожали в одном месте силу тяготения планеты с помощью искусственно созданного тяготения, направленного в противоположную сторону. Благодаря этому для взлета в межпланетное пространство достаточно было минимальной энергии.

– Ну вот видите, – сказал Осватич, а я добавил:

– Значит, у Белого Шара была цель, да еще самая определенная! Почему же профессор Чандрасекар говорит, что...

– Может быть, когда-нибудь и была, – ответил математик, выразительно подчеркивая каждое слово, – но теперь ее нет.

– Но почему же, ради Бога?

– Мне понятен автомат, который переводит стрелки и переключает семафоры перед приближающимися поездами, – произнес Чандрасекар, устремив на меня пристальный взгляд, – но мне непонятен автомат, который не служит никому и ничему.

– Что?.. Как это понять?

– Очень просто. Шар периодически создает поле тяготения, которым нейтрализуется притяжение планеты... и больше ничего. Это совершенно бесполезно. Совершенно. Нет никаких межпланетных кораблей, нет ни малейшего признака, что их собираются высылать. Есть только мощная катапульта, которая, затрачивая огромные количества энергии, периодически открывает пространство и... не выбрасывает ничего!

– Это не так просто, – возразил Осватич.

Наморщив лоб и сжав губы, он невидящими глазами всматривался в пространство.

– Это не просто, согласен, – с легким вздохом, ответил Чандрасекар. – Я обдумывал это с разных сторон. Может быть, вы теперь выскажете свои соображения?

– Возможно, корабль или корабли уже высланы, и сейчас Белый Шар работает, ожидая их возвращения, – заметил Осватич. – Может быть, его легче заставлять работать все время, чем приводить в действие только тогда, когда корабль прилетает или отлетает...

Чандрасекар кивнул головой:

– Я думал и об этом, но такое предположение не выдерживает физико-математического анализа. Белый Шар можно без труда привести в действие буквально за несколько секунд; и расточительная трата огромного количества энергии просто необъяснима, когда думаешь о таких блестящих конструкторах, какими являются обитатели планеты, ибо это не пустяк – построить машину, развивающую, по самому приблизительному подсчету, мощность около ста миллиардов киловатт.

– Может быть, это опыты, – предположил я.

– Опыты!

Это сказал Арсеньев. Он встал, опираясь кулаками о стол.

– Опыты? Опыты, которые продолжаются долгие месяцы? Сколько времени уже прошло с тех пор, как мы прибыли сюда, а шар все время делает одно и то же. Какие это могут быть опыты? Не верю! Кроме чисто логических предпосылок, у меня есть еще инстинкт физика и математика. И вот, когда я смотрю на схему действия Белого Шара, все во мне закипает. Эти приливы и отливы, это медленное нарастание токов, эти внезапные подъемы и спады напряжения – что они могут означать?..

Он стукнул кулаком по разложенным бумагам.

– Я бился над этим три часа. Какая-то нелепость, бестолковщина, ни капли здравого смысла. Ни капли, понимаете? И потом... Что означает эта разорванная труба в ущелье? И кратер? Это тоже, может быть, следы «опытов»? – Он махнул рукой и сел.

– Еще одно нужно принять во внимание. Может быть, над этим следует задуматься, – сказал Осватич. Он говорил очень тихо, словно сам не был убежден, должен ли говорить то, о чем думает. – Я хочу сказать о плазме Черной Реки. Разве не может быть, что она... она создала все это, а потом подверглась дегенерации, вырождению?

– Так вы считаете, что эта плазма – единственный обитатель планеты? – вскричал я. Я был поражен необычайностью вдруг представившейся мне картины: глубоко под поверхностью планеты струится мутный слизистый студень – живое, дышащее существо. Он сотрясает материки, выходит на поверхность, разрушает горы. Вся планета – русло для него. Неподвижная сеть каналов и труб, наполненных дышащей слепой материей, создающей станции космических кораблей и живые реки...

Лао Цзу наклонился над столом.

– Это, разумеется, еще не окончательный вывод. Я думаю, что плазма это не «кто-то»: она только служит «кому-то». То есть она нечто вроде орудия или продукта, как для нас дрожжи или пенициллиновые грибки.
[1] [2] [3] [4]