ПЕРВЫЕ ШАГИ
[1] [2]– Да.
– Кажется, симпатичный, – сказала Лена со своей беспечной улыбкой, вдруг осветившей ее бледное лицо с широко расставленными глазами.
– А ты?
– А я – старая дева.
Я засмеялась. Это было так знакомо, то, что Лена отвечала, не задумываясь, и с особенным лихим видом поглядывала вокруг.
– Как я рада, Леночка, родная! Когда мы увидимся?
– А вот подожди, сдам пальто, сядем рядом и договоримся.
Андрей подошел, я познакомила его с Леной, и он сказал, что отлично знает ее по моим рассказам.
– Но я представлял вас другой.
– Красавицей, наверно?
– Старше.
– Нет, я такая. Не старше.
Все время, пока профессор Зебоде – унылый, длинный, причесанный на прямой пробор мужчина, у которого была странная манера без всякой причины внезапно и с ужасом открывать глаза, – читал свой доклад, мы с Леной разговаривали. Я сказала, что к десяти часам непременно должна ненадолго вернуться домой.
– Зачем?
Я объяснила, и Лена задумчиво поцеловала меня.
– Как я рада, что у тебя все так хорошо! Эхма! Хоть бы влюбиться, что ли!
Сверху, с хоров – мы забрались на хоры, где можно было разговаривать, никому не мешая, – был виден весь зал с его крутыми, один над другим, рядами, и Лена попросила меня рассказать ей о москвичах – она еще считала себя ленинградкой.
«Коровинцы» не пришли, очевидно, демонстративно. Докладчик собрал свои листочки и уселся на стул неподалеку от кафедры с унылым, но вполне удовлетворенным видом.
– Кому угодно? – обведя зал взглядом, спросил председатель.
Рубакин встал.
– Он работает в вашем институте? – спросила Лена.
– Да. Разве вы не встречались в Ленинграде?
– Мало.
– Он бывает у вас?
– Часто. Он одинокий и говорит, что ходит к нам изучать семейную жизнь.
– Способный?
– Очень. И не дрожит, как другие, над каждой мыслью, а расхаживает по лабораториям и со всеми советуется. И сам советует. Очень хороший.
– А это кто?
– Где?
– Да вот этот же! Лысый, со щечками.
Лысый, со щечками, был Крамов, который зачем-то дважды выходил из зала, возвращался и, остро поглядывая вокруг, подсаживался то к Рубакину, то к Никольскому.
– Это директор нашего института Валентин Сергеевич Крамов.
– Вот что! – с уважением сказала Лена. – Хороший человек?
Я ответила уклончиво:
– Умный.
– А как ученый?
– С большими заслугами.
Кругом зашикали, и я замолчала. Кто-то дотронулся до моего плеча, и я обернулась. Это был Андрей.
– Пять минут одиннадцатого!
– Иду!
– Да ты просто сошла с ума, честное слово!
– Уверяю тебя, что он еще спит.
Не отвечая, он взял меня за руку и потащил за собой с таким решительным видом, что я не могла удержаться от смеха. Лена с удивлением посмотрела нам вслед.
…Сердито поджав губы, Агния Петровна стояла над Павликом, спокойно лежавшим в кроватке. Незаметно было, что он ждал меня с нетерпением, если только это чувство не выражалось в том, что он, энергично пыхтя, старался засунуть в рот розовую пятку.
– Плакал?
– Да, – голосом судьи, произносящего приговор, ответила Агния Петровна.
Я вымыла руки, взяла Павлика.
– Холодная, простудишь ребенка.
– Ничего, Агния Петровна. Я бежала, мне жарко.
Павлик уже тянулся к груди. Похожий на Андрея и чем-то на меня, с ясными глазками, в которых, когда я кормила его, постепенно устанавливалось деловое, сосредоточенное выражение…
[1] [2]