Воспоминания об Илье Эренбурге (11)

Налажена ли прерванная связь.

Прерванная связь! Это стихи больше, чем об одном убитом связисте и об одном порванном телефонном проводе. Наладить нарушенную связь между всеми добрыми людьми, ту связь, которую вновь и вновь пытаются порвать враги мира, - вот о чем не перестает и сейчас говорить подтекст этих стихов. Такова поэзия Ильи Эренбурга.

Передо мной новые стихи Эренбурга - цикл в журнале "Знамя" за ноябрь 1965 года. Всматриваюсь с величайшим интересом, но и с некоторой тревогой. Привык ему верить - уж не напророчит ли он снова чего-нибудь тяжкого, как в "Верности"?

Что же он пишет?

...Все не так. В моем проклятом возрасте

Карты розданы, но нет уж козыря...

Неужели действительно так? Но читаю дальше:

Страсть грызет и требует по-прежнему,

Подгоняет сердце, будто не жил я,

И хотя уже готовы вынести,

Хватит на двоих непримиримости,

Бьешься и не только с истуканами,

Сам с собой.

Значит, сила есть! Вот и в другом стихотворении, об осени, где говорится:

Не время года эта осень,

А время жизни. Голизна.

Навязанный покой несносен

Примерка призрачного сна.

Концовка отнюдь не такая печальная, как начало:

Я столько жил, а все недожил,

Недоглядел, недолюбил.

Что недоглядел? Что недолюбил? Да, конечно:

Из-за деревьев и леса не видно.

Осенью видишь, и вот что обидно:

Как было многое видно, но мнимо,

Сколько бродил я случайно и мимо,

Видеть не видел того, что случилось,

Не догадался, какая есть милость

В голый, пустой, развороченный вечер

Радость простой, человеческой встречи.

Неужели же он и впрямь оказался столь одинок? Нет, вот он уже не в лесу, а в самолете, и рядом с ним не кто иной, как Антон Павлович Чехов, который, впрочем, оказывается вовсе не Чеховым, а современником, говорящим:

...Лечу я в Лондон - лес и лен,

Я из торговой сети,

Лес до небес и лен как клен,

Все здорово на свете!

Я читаю эти строки из стихотворения, завершающего эренбурговскую подборку в "Знамени", и вздыхаю с облегчением. Раз Илья Григорьевич устами своего героя сказал о том, что все здорово на свете, - значит, все так и есть! Я верю замечательному поэту Илье Эренбургу!

1966

Лев Озеров

Тихий громкий голос

Его глаза после Испании меня поразили. Казалось, что зрачки этих глаз каким-то невидимым и непомерным грузом тянут книзу. Иссиня-фиолетовые мешки под глазами еще более подчеркивали эту тяжесть зрачков. Волосы уже с проседью, всклокоченные по-эренбурговски, - в силу внутренней, никогда не утихающей тревоги. И сутулость у него своя, особая, далеко не академическая. Тремя прокуренными пальцами он цепко держит одну из своих трубок. Он задымлен и пропылен. Пиджак мешковат, крупнозернист, складчат.

И все-таки при мешковатости фигуры и небрежении к одежде в нем было нечто от европейца, парижанина, собеседника больших поэтов и художников. Не лоск, а культура общения. Он приезжал два или три раза к нам в Институт истории, философии и литературы (ИФЛИ). Встречали его восторженно. Мы видели в нем участника и летописца героической борьбы испанского народа против фашизма. Долго не отпускали. Шли провожать его толпой. Все последующие дни только и было разговоров что о нем.

При первом же взгляде на него - понятно: человек не щадит себя, живет на износ. Это не вызывает жалости, скорей зависть - вот так и надо жить. Иначе он не может. У него своего рода пальма первенства: уже понюхал, что такое фашизм. Нам это только еще предстоит. Тем интересней смотреть на него, слушать его, думать над смыслом его рассказов и предупреждений. А в предупреждениях его ничего дидактического, только пережитое.

Одним из первых у нас Илья Григорьевич Эренбург разглядел в воркующем розово-голубом расчетливо-сентиментальном бюргерстве и европейском мещанстве старших братьев и отцов фашистских молодчиков. Сперва мирно попивали пиво, потом пустили в ход пивные кружки, потом жгли на кострах Генриха Гейне и Иоганнеса Бехера, потом из человеческой кожи делали абажуры.

Как художник, обозначив генеалогию фашизма, Илья Эренбург никогда не забывал о различии между немцем Гёте и немцем Герингом, между немцем Шиллером и немцем Геббельсом. Усики и маниакальные жесты Гитлера воспроизведены у писателя с подлинным верно и потому гротескно. До стычки с фашизмом мы уже побывали в выставочных залах книг Ильи Эренбурга и там познакомились с этим нацистским зверинцем.

Короткие встречи и беседы до войны не запомнились. Я жадно смотрел и слушал. Это было явлением необычным, выходящим за рамки художественной литературы.

В 1942 году я встретил его возле гостиницы "Москва". Он прогуливал собаку.

- Во второй половине ночи заходите в "Красную звезду".

- ?..

- Другого времени нет. К полночи, к часу ночи заканчиваю статьи. Потом пишу рассказы.

- Но я и тогда вам помешаю.

- Ничего. Прерву.

Он кивнул головой и вернулся в гостиницу. Я смотрел ему вслед. Снег на сутулой его спине лежал подушкой.

Я пришел к нему в половине четвертого ночи. Он сидел за машинкой среди бумаг и книг, валявшихся всюду среди пачек трубочного табака.

- Читайте стихи, - сказал он тихо, но повелительно.
[1] [2] [3] [4]