2

2

Каждую ночь парижане просыпались от рева сирен. Какие-то люди рассказывали, будто видели разрушенные дома. Но Тесса усмехался: «Простая предосторожность. Стоит немцам перелететь границу, как мы даем тревогу. Это приучает Париж к идее самопожертвования…» Многие предпочли покинуть беспокойную столицу. Богатые кварталы опустели; зато ожили курорты Нормандии и Бретани. Запасные ехали на восток; рассудительные буржуа – на запад.

Монтиньи отправил семью в Овернь: «Идеальное место! На сто километров ни одного завода…» Обеспечив мир домашним, он приступил к другому, более сложному делу: начал переправлять капиталы в Америку. Узнав об этом, Дюкан написал статью «Плохой француз». Цензура статью запретила: два белых столбца в газете были украшены изображением ножниц. О нападках Дюкана рассказали Монтиньи, тот возмутился: «Скажите пожалуйста, – Дантон!.. Я хочу сберечь то, что принадлежит мне, и только мне. Кажется, Франция ничего не выиграет, если я разорюсь».

Полет решила уехать к тетке в Морван: боялась газов. Тесса всполошился: в такое время остаться без женской ласки!

– Ты хочешь бросить меня одного…

– Поль, я не героиня.

– Тебе нечего бояться. Сюда они не прилетят. Это молчаливый уговор… Если они тронут Париж, мы начнем бомбить Берлин. А это им невыгодно.

Полет заплакала:

– Зачем вы затеяли эту войну?

– Я? – Голос Тесса задрожал от обиды. – Как ты могла такое сказать?.. Ты знаешь, что я хотел одного: сохранить мир. Но что же мы могли сделать? Они полезли на стену.

Полет продолжала плакать:

– Зачем убивали людей?

– Никого не убивают. Воюют поляки. В конечном счете это их дело. Данциг не Страсбург. Понятно, на линии Мажино могут быть случайные жертвы. Но сколько погибает в мирное время от автомобильных катастроф?.. Пойми, кошечка, теперь все изменилось. Нельзя рассуждать по старинке. Это не война в прежнем смысле слова. У нас линия Мажино, у них линия Зигфрида. Никто не может продвинуться вперед хотя бы на один километр. Значит, мы будем сидеть друг против друга и таращить глаза. Покойная Амали в таких случаях говорила: «Как фарфоровые собачки на этажерке…» Поляки защищаются великолепно. Я всегда говорил: рыцарский народ! Они продержатся до весны, может быть, и дольше. За это время мы хорошенько вооружимся. А тогда можно будет договориться с немцами. Ты видишь, что тебе нечего бояться.

– Все это ужасно… Когда я выхожу на темную улицу… И ночью… Сирены…

Заплаканная, она показалась Тесса еще привлекательней. Он прижал к ее груди свою маленькую птичью головку.

– Кошечка, не уезжай! Я очень измучен… Ты не можешь себе представить, сколько у меня работы. Ведь ближайшие недели будут решающими…

– А ты сказал, что ничего не будет…

Он засмеялся:

– Глупенькая, конечно, ничего не будет. Я говорю о внутренних делах. Большинство в палате обеспечено. Но ты понимаешь, что значит ликвидировать коммунистов? Это не простая полицейская операция. Это настоящая кампания большого стиля. Здесь нужен Наполеон. Но мы их уничтожим!..

Его лицо окаменело. Ему казалось, что он показывает пример гражданской добродетели. Кто знает, как он любил Дениз! Но она пошла с врагами Франции, и он вырвал из сердца отцовские чувства.

И вдруг Тесса хихикнул:

– Я тебе сейчас расскажу… Это очень смешно! Догадайся, что мне предстоит завтра? Никогда не догадаешься. Я должен представлять правительство на торжественной мессе. Ты видишь меня коленопреклоненным? Ну, разве не смешно?

Но Полет продолжала плакать.

С детских лет Тесса не бывал в церкви. Он ненавидел все, связанное с религией, желая высмеять кого-нибудь, говорил: «Воняет ладаном», а священников называл «черными воронами», чем в свое время немало огорчал Амали.

Он думал, что в церковь ходят только старухи, и удивлялся, увидав среди молящихся мужчин, даже военных. Полумрак, свечи – как над гробом Амали… Им овладела грусть. Тонкие голоса певчих и лучи солнца, процеженные сквозь темно-фиолетовые стекла, говорили о потерянном рае. Тесса теперь понимал этот язык; у него отобрали Амали, детей, покой. Конечно, все эти обряды – предрассудки; но иногда приятно уйти от мелких дрязг, забыться…

Он поглядел на толстого епископа: красные жилки, а глаза печальные и умные. Наверно, и у епископа свои заботы – надо ладить с папой, с кардиналами, паствой. Жизнь – это политика. А потом – конец, восковые свечи…

Зазвенел колокольчик; все опустились на колени. Тесса про себя усмехался – как в театре… Но покорно согнул колени и потом поднялся вместе с другими.

Надоело!.. Тесса едва сдерживал судорожную зевоту. И вдруг оживился: направо стояла молодая женщина в длинном черном платье, с большим выпуклым лбом и тонкими, но яркими губами. Тесса подумал: флорентийка, портрет Бронзино… А такие бывают страстными, очень страстными…

Почувствовав на себе жесткий взгляд Бретейля, Тесса вздрогнул, зашевелил губами, – как будто молится. Дураки думают, что роль Бретейля кончена – он ведь стоял за сближение с Германией. Но Тесса понимает, что будущее принадлежит Бретейлю. Все проклинают Народный фронт; значит, правительственное большинство будет перемещаться направо. И потом, война не навеки!.. А кто сможет договориться с Гитлером, если не Бретейль? Да, с этим изувером нужно ладить!

Звуки органа снова навели на Тесса тоску. Ничего не скажешь – играют красиво… В семнадцатом году случилась катастрофа: снаряд «берты» попал в церковь. Было очень много жертв. Вдруг сейчас упадет бомба? Нет, не может быть: они побоятся начать. Воевать никому неохота… Говоря откровенно, поляки – дикари. Немцы ведут в Польше колониальную войну. А французов они уважают… Жалко, что не договорились! Муссолини, наверно, помирил бы всех. Растерялись… И вот война… Гамелен придумал какую-то операцию в лесу. А там мины… Зря убивают людей. Могут убить и Люсьена. Конечно, Тесса устроил бы его в штабе, но шалопай исчез, его теперь не найти. Грустно это! Да и все грустно… Когда же они кончат играть?

Вот генерал де Виссе… Как он усердно молится! А говорили что он – приятель Фуже, красный… Смешно: командующий армией – и кладет поклоны, как деревенская бабка. Неужели он верит в непорочное зачатие? Впрочем, пускай!.. Лучше, чем водиться с Фуже.

Служба кончилась. После церковного мрака Тесса наслаждался ярким осенним днем. Каштаны были в золоте. На Елисейских полях, как водяная зыбь, дрожали солнечные пятна. Женщины выглядели особенно нарядными. В предвидении бомбардировок обыватели наклеили на оконные стекла полоски бумаги; получались затейливые узоры. Тесса усмехнулся: «Вот вам новый декоративный стиль!»