Глава 6
[1] [2]— Я собираюсь накачать тебя сведениями о современной науке, технике и философии, ознакомить с последними достижениями человеческого разума. И тогда твой рассудок обязательно возьмет верх над ее верой. Ты должен воспринимать ее как противника, врага — каковым она и является, если хочешь, чтобы цивилизация и впредь продолжала развиваться рационально и научно.
Бесстыдство и красноречие этого паренька были просто очаровательны, но это очарование не шло ни в какое сравнение с благоговением, какое Вольтер испытывал по отношению к Жанне.
— Я отказываюсь что-либо читать до тех пор, пока ты не воссоединишь меня с Девой! В кафе!
Ученый имел наглость рассмеяться.
— Ничего у тебя не выйдет! Пойми, у тебя нет выбора. Я просто вложу в тебя эту информацию — и все. И у тебя будут все знания, нужные для того, чтобы победить, — хочешь ты того или нет!
— Ты нарушаешь мою целостность и неприкосновенность!
— Не забывай, что после этих дебатов встанет вопрос: оставить тебя работать или…
— Прикончить?
— Ну, вот и прекрасно… Я открыл тебе все карты.
Вольтер воинственно нахмурился. Он мгновенно распознал в голосе ученого знакомые стальные нотки человека, облеченного властью. Вольтер научился узнавать их, когда ему было лет семь, — в голосе своего отца, поборника строжайшей дисциплины. Суровый, безжалостный отец так изводил мать Вольтера, что бедняжке остался единственный способ избежать мучений: умереть. Но этот способ Вольтер сразу же отмел как неприемлемый.
— Я отказываюсь использовать любые дополнительные знания, которые ты в меня заложишь, — если ты немедленно не вернешь меня обратно в кафе!
Как ни возмутительно, но проклятый ученый смотрел на Вольтера примерно так же, как сам Вольтер смотрел на своего парикмахера, — надменно, всем своим видом выражая высокомерное превосходство. Его кривая ухмылка яснее всяких слов говорила: ученый прекрасно понимает, что Вольтер никак не сможет существовать без его, ученого, защиты и поддержки.
Смирение и покорность обманчивы. Хотя Вольтер и происходил из среднего класса, он не верил, что простые люди столь же достойны и благородны, как аристократы по рождению. Одного подозрения о том, что его парикмахер может стать в позу и начать диктовать ему свои условия, Вольтеру хватило бы для того, чтобы никогда в жизни не надевать больше парика. И поскольку сейчас сам Вольтер, как это ни досадно, оказался в положении возомнившего о себе парикмахера — он просто не мог больше выносить присутствия этого мерзкого самодовольного человечишки-ученого.
— Вот что я тебе скажу, — продолжал между тем ученый. — Ты сотворишь одно из своих расчудесных «литературных философствований», в котором разобьешь наголову саму концепцию человеческой души, — и я, может быть, снова сведу тебя с Жанной. Но если откажешься — то не увидишь свою Деву до того дня, когда состоятся дебаты. Ясно?
Вольтер обдумал предложение.
— Ясно, как маленький ручеек… — негромко сказал он — и вдруг начал закрываться, сворачиваться, из глубин его сознания поднялись темные, огненно-черные тучи. Воспоминания, горькие и печальные. Вольтер почувствовал, как в нем открывается провал в прошлое, и его затягивает, засасывает в этот черный водоворот, и он тонет в этой бездонной темноте…
— Он зацикливается!.. В нем что-то есть под поверхностью! — словно издалека, донесся до Вольтера крик Марка.
А перед его внутренним взором уже разворачивались события далекого прошлого.
— Немедленно звони Селдону! В этом симе несколько слоев!